Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

так как прививаемым не требовалось на две недели изолироваться, чтобы не разносить заразу.

Специалисты тут же осознали, как сильно изменит медицину это открытие Дженнера, которое он в июне 1798 г. опубликовал в «Исследовании» – брошюре, изданной им за свой счет. «Замена яда человеческой оспы на яд коровьей обещает стать одним из величайших усовершенствований, когда-либо внесенных в медицину», – писал его друг Генри Клайн, хирург, который в июле 1798 г. произвел первую вакцинацию в истории Лондона[448].

Несколько месяцев столичная медицинская элита испытывала новую процедуру в более широких масштабах, а затем стала оказывать вакцинации горячую и активную поддержку. Эта практика с огромной скоростью распространялась не только в Британии, но и в континентальной Европе, всегда настороженно относившейся к прививкам, в Северной Америке, Индии, «Испанской Америке» и во многих других уголках мира. Дженнер уверял, что к 1801 г. в Британии удалось вакцинировать свыше 100 000 человек, причем Хэйгарт и Леттсом, прививатели-энтузиасты, одними из первых подхватили эту практику и стали ее влиятельными пропагандистами. В последнюю четверть XVIII в. лондонская смертность от оспы составляла в среднем 91,7 смерти на каждую 1000 летальных исходов. В первой четверти следующего столетия она была уже значительно меньше – 51,7, в 1851–1875 гг. составила лишь 14,3.

Во Франции, где могущественным сторонником нового метода стал не кто иной, как Наполеон, за четыре года (начиная с 1808 г.) удалось вакцинировать около 1,7 млн человек. В 1800 г. вакцинация добралась до Северной Америки, где медицинские и политические элиты тоже быстро дали ей свое благословение. Томас Джефферсон, третий президент Соединенных Штатов и еще один ревностный пропагандист новой практики, в 1806 г. писал Дженнеру: «Вы устранили из календаря человеческих недугов один из страшнейших. Можете быть покойны: человечество никогда не забудет, что вы жили на свете»[449].

В 1801 г. образцы вакцины достигли России. Императорская семья сгорала от нетерпения, желая поскорее ввести в обиход новую процедуру, уже опробованную в балтийских провинциях империи. Антон Петров, мальчик из московского сиротского приюта, стал первым вакцинированным в России. В свое время Екатерина одарила маленького Александра, давшего материал для ее прививки, почетной «тематической» фамилией Оспенный; Антона же в честь соответствующего события нарекли Вакциновым. Лимфа из волдыря на его руке стала источником вакцины для череды других пациентов. Вакцинация распространялась за пределы новой и старой столицы. В одном только 1804 г. число вакцинированных в европейской части России перевалило за 64 000. На следующий год этой практикой удалось охватить почти все провинции империи[450].

Но переход от традиционной прививки к вакцинации не всегда проходил гладко. В Британии страх перед коровьей вакциной с ее недвусмысленным происхождением от животных заставлял некоторых опасливых пациентов (особенно из числа лондонских бедняков) выбирать старую знакомую методику, даже когда им предлагали воспользоваться новой. Сатирические карикатуры изображали, как после вакцинации у пациентов вырастают рога и копыта. Беспокойство по поводу эффективности процедуры и нестабильного качества вакцины породило новые вопросы – о том, чем же, собственно, является дженнеровская вакцина. Постепенно стало ясно, что такая вакцинация не дает постоянной защиты, а значит, пациентам требовалось спустя какое-то время вводить повторные дозы («бустеры», как мы сказали бы сегодня). В первые же годы после открытия вакцинации возникло движение ее противников, которое впоследствии то активизировалось, то затухало, однако так никогда и не исчезло.

Несмотря на некоторое противодействие, вакцинацию продолжали перенимать. Дженнер оказался прав в своем предсказании, сделанном в 1801 г.: «Даже маловерам теперь сделалось слишком очевидно, что полное уничтожение оспы, этого страшнейшего бича всего рода человеческого, должно стать окончательным результатом этой практики»[451]. В 1980 г., после мощной кампании вакцинации и наблюдения, человеческую оспу официально объявили искорененной в масштабах всей планеты, что стало одним из величайших достижений общественного здравоохранения за всю историю человечества.

Открытие Дженнера заслуженно принесло ему всемирную славу одной из самых значительных фигур в истории медицины. Вакцинация стала безопасным, доступным и эффективным профилактическим средством борьбы с чудовищным вирусом, унесшим миллионы жизней. Но достижение Дженнера возникло не на пустом месте – оно опиралось на прозорливость, решительность, отвагу и простое трудолюбие бесчисленных его предшественников, мужчин и женщин, которые разработали технологию прививки, заложившую фундамент для вакцинации. Наблюдения Томаса Димсдейла, Дэниэла Саттона и всех остальных прививателей-экспериментаторов, смелость и общественная активность леди Мэри Уортли-Монтегю, российской императрицы Екатерины II, Вольтера и других влиятельных пропагандистов прививки, кропотливый анализ, которым занимались Джурин, Неттлтон, Хэйгарт и другие собиратели статистики, целые столетия профилактического ухода, обеспечиваемого великим множеством прививателей-дилетантов на континентах за пределами Европы, этих героев, оставшихся безвестными, – все это стало теми ступенями, по которым смог подняться Дженнер.

Первые специалисты по вакцинации «унаследовали» не только методику прививки, но и весь контингент пациентов и практиков, уже знакомых с идеей профилактической медицины. В обществе успел твердо укорениться один из ее основополагающих принципов – целенаправленное заражение здорового человека с целью защитить его от гораздо большего риска (пусть и не все соглашались пойти на него). Благодаря усилиям Томаса Димсдейла и других активистов все-таки возобладали научные и гуманистические доводы в пользу того, чтобы обеспечить доступ к вакцинации всем слоям общества, несмотря на то что в нем царит неравенство.

Дженнер, который сам был не только вакцинатором, но и традиционным прививателем, опирался на опыт множества предшественников – вот почему он сумел разглядеть на горизонте мир, освободившийся от оспы. Без прививок никогда не появилась бы вакцинация.

Томас Димсдейл, чья долгая жизнь охватила почти весь XVIII в. и несколько десятилетий прививочной практики в Британии, успел застать начало введения вакцинации и даже ее триумф. Не сохранилось письменных источников, которые показывали бы его отношение к этому новшеству, хотя у него, вероятно, появилось много вопросов насчет развития нового метода, и он в своей обычной кропотливой манере наверняка обращал внимание на методологические недочеты Дженнера. Но дженнеровское «Исследование причин и действия коровьей оспы» вышло, когда Томасу было уже 86 лет и он мог считаться реликтом ушедшей эпохи развития науки. Критические замечания Леттсома, Блэка и других сравнительно молодых медиков по поводу его сопротивления идее амбулаторной прививки жителей крупных густонаселенных городов несколько повредили его репутации, однако успех вакцинации основывался как раз на ее способности обходить проблему перекрестного заражения оспой.

После второго парламентского срока Томас в 1790 г. сложил с себя полномочия парламентария. Он стал проводить много времени в модном курортном городе Бат, где обзавелся домом на фешенебельной улице Роял-Кресчент{43}. Он поддерживал в себе интерес к медицине, став одним из попечителей городской больницы общей практики. На зиму Димсдейл перебирался в Лондон, в свой дом на площади Ред-Лайон-сквер.

После второго визита в Петербург, состоявшегося, как мы знаем, в 1781 г., он сохранил связи с Россией. В частности, Томас выступил посредником в ходе приобретения Екатериной ботанических рисунков, собранных Джоном Фозергиллом, после смерти которого их выставила на продажу его сестра Энн (советы насчет оценки коллекции давали уже известные нам Джозеф Бэнкс и Дэниэл Соландер). Томас по-прежнему беспокоился о здоровье императрицы. Однажды он прописал ей «приятное и подходящее» лекарство, содержащее магний, для лечения желудочного недомогания. Кроме того, он послал пони и двух левреток ее внукам. В 1785 г., несмотря на то что он тогда приходил в себя после серьезной болезни, Томас высказал мысль, что ему, быть может, стоило бы в третий раз поехать в Россию – привить двух дочерей великого князя, но это предложение так и не было принято (возможно, к счастью для Димсдейла).

В октябре 1793 г. Томас получил последнее письмо от императрицы. Государыня благодарила его за очередной подарок – шесть гравюр с видами Лондона, города, в котором она так никогда и не побывала. Письмо, написанное по ее указанию, подчеркивало ту неразрывную связь, которая образовалась между ними за эти 25 лет. В нем отмечалось, что «помимо удовольствия, которое она испытала, получив столь прелестную новинку, ей отрадно принять ее и как знак того, что вы по-прежнему о ней помните. Ее величество относится к вам с неизменно теплыми чувствами и с непреходящим уважением»[452].

К этому времени состояние здоровья императрицы все больше ухудшалось. Она отдалилась от своего