Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

Дональда Хендерсона, постепенно подавляла активность оспы в мире. В конце 1975 г. трехлетняя Рахима Бану, жительница Бангладеш, стала последним в мире человеком, который естественным путем заразился вирусом Variola major (основным возбудителем натуральной оспы), а в октябре 1977 г. Али Мау Маалин, больничный повар из Сомали, стал последним в мире человеком, который естественным путем заразился гораздо менее вирулентным вирусом натуральной оспы – Variola minor. Оба выжили.

В 1978 г. Джанет Паркер, медицинский фотограф из Бирмингемского университета, стала последним в мире человеком, умершим от оспы, после того как контактировала с вирусом, использовавшимся для исследований на факультете микробиологии (лаборатория находилась поблизости от ее кабинета, этажом ниже). Ее смерть стала последней трагедией в невообразимо длинной череде потерь, вызванных оспой. По оценкам специалистов, в XX в. от этого заболевания умерли около 300 млн человек, а за последние 100 лет его существования на Земле – около полумиллиарда[466].

8 мая 1980 г., почти через два столетия после того, как Дженнер дерзнул высказать надежду, что вакцинация сможет расправиться с оспой, и больше чем через 250 лет после того, как британские врачи впервые распознали реальный потенциал прививки, XXXIII ассамблея Всемирной организации здравоохранения провозгласила, что мир полностью освободился от оспы. Очень многие считают победу над оспой величайшим в истории достижением общественного здравоохранения. Пока нам не удалось полностью искоренить никакое другое человеческое заболевание, хотя благодаря вакцинации уничтожение полиомиелита уже не за горами.

В 1999 г. ВОЗ постановила, что все остающиеся на планете запасы вируса оспы следует уничтожить, но эта рекомендация так никогда и не воплотилась в жизнь: никуда не делись страхи перед биотерроризмом, а также перед утечками вируса из забытых образцов или даже вытаиванием трупов жертв оспы из нагревающихся слоев сибирской вечной мерзлоты. На Земле по-прежнему хранятся образцы оспы для исследовательских целей – в тщательно контролируемых лабораторных условиях Центра по контролю и профилактике заболеваний (в американской Атланте) и российского научного центра «Вектор» (Кольцово, Новосибирская область).

Сегодня, через 40 с лишним лет после искоренения оспы, почти забылась ее страшная сила с чудовищным количеством жертв. Мало кто из ныне живущих несет на себе ее отметины, из-за которых этот недуг ранее постоянно оставался ужасающе зримым. Никто не проходит вакцинацию от оспы в рутинном порядке[467]. Традиционная прививка тоже ушла из поля зрения. Ее затмил метод, пришедший ей на смену, с его обаятельным пасторальным сюжетом, полным добрых коровок и хорошеньких молочниц.

Тем не менее вакцинация остается ни с чем не сравнимой «историей успеха» в области глобального здравоохранения и развития. Каждый год она спасает от 2 до 3 млн жизней. В настоящее время уже существуют вакцины для профилактики более чем 200 смертельно опасных заболеваний, в том числе полиомиелита, дифтерии, столбняка, коклюша и кори. Пока я писала эту книгу, были рекордными темпами разработаны, испытаны и официально одобрены вакцины для борьбы с COVID-19, коронавирусным заболеванием, породившим самый масштабный глобальный кризис здравоохранения за 100 лет.

Несмотря на весь этот беспрецедентный прогресс, у истории вакцинации нет красивого финала. Незадолго до коронавирусной пандемии глобальный охват вакцинацией замедлился, а в некоторых странах ее уровень (количество вакцинируемых) даже стал снижаться[468]. Для прививателей XVIII в. страх перед вечно маячащим где-то рядом смертоносным недугом служил мощным побудительным фактором, очень помогавшим убеждать пациентов отринуть сомнения и защитить как себя, так и свою семью. Сегодня, когда ужасные эффекты оспы или полиомиелита уже не являются благодаря вакцинации неизбежным явлением, человеку легко впасть в самоуспокоенность. Неминуемый риск болезни способствует концентрации общества на недуге, а без такого риска гораздо легче распространяются антивакцинационные настроения, тем более что теперь их невероятно усиливают соцсети.

Возникшая угроза COVID-19 стала мощнейшим фактором, побудившим человечество вновь сосредоточить внимание на спасительной силе вакцин. Богатые страны кинулись спасать свое население. Однако, как и в XVIII в., преимущества нового метода распределяются отнюдь не равномерно. Кроме того, даже в условиях глобальной пандемии, отнявшей [к началу 2022 г., когда я дописываю эту книгу] уже более 5,5 млн жизней[469], страх перед властями и недоверие к ним в который раз приводят к вакцинной нерешительности и отказу от вакцинации. Все это безжалостно обнажает качества – и недостатки – власть имущих. Сейчас, когда мировые лидеры закатывают рукава, чтобы вакцинироваться на камеру, сила примера важна как никогда.

Прививка, как и ее наследница вакцинация, заняла пограничную территорию между наукой с ее жесткими принципами и человеческой природой с ее бесконечной сложностью. По одну сторону этого фронтира – статистический подход, холодно-рациональное сравнение цифр, та «купеческая логика», к которой три века назад обратился Томас Неттлтон, йоркширский прививатель-первопроходец, видевший, как огромное количество пациентов становится добычей «пятнистого чудовища». Прививка даже в своей несовершенной ранней форме всегда была менее опасна, чем натуральная оспа. Выбор этого пути повышал шансы человека в «навязанной нам лотерее» смерти (как мы помним, этот образ придумал французский философ Шарль-Мари де ла Кондамин).

По другую сторону границы – страх, недоверие, сопротивление законам вероятности – все то, из-за чего человеческие существа так плохо умеют оценивать риск. Родительское решение насчет того, прививать ли ребенка, – «вопрос не морали, а расчета», подчеркивал де ла Кондамин. Всегда существовало стремление выдать желаемое за действительное: эмоции мешали принимать решения, тревога склоняла чашу весов не в ту сторону. Когда перспектива смерти или тяжкого вреда казалась неминуемой, многие, поддавшись влиянию суеверий или ложных сведений, считали, что предпочтительнее более отдаленная угроза, хоть и гораздо более значительная и почти неминуемая, чем более близкая и незначительная, связанная, например, с прививкой.

Российская императрица Екатерина II понимала эту двойственность и сама являлась ее воплощением. Ее ум, любивший порядок, приветствовал ясность и четкость сравнительных таблиц: к 1768 г., когда во многих местах уже утвердилась новая упрощенная прививочная методика, среди здоровых пациентов от прививки не умирал практически никто, тогда как натуральная оспа убивала каждого пятого или шестого заразившегося. Дэниэл Саттон бросил вызов своим критикам, настаивая, чтобы они доказали, что его лечение хоть раз напрямую привело к летальному исходу. К 1781 г. Томас Димсдейл, человек гораздо более осмотрительный, уже заявил, что новая методика «застрахована от всяческих ошибок», если применять ее правильно, с соблюдением всех норм безопасности.

Сегодня этот рекорд рациональности почти забыт. Всякий «разумный человек», видя перед собой два опасных пути, при прочих равных условиях изберет наименее рискованный, писала Екатерина прусскому королю Фридриху Великому вскоре после своей прививки. Она понимала, что такое статистические данные, и доверяла им. Мало того, убедив себя (после изучения цифр и фактов), что метод эффективен, она твердо держалась своего решения, даже когда сам Томас колебался. Ученые обязаны сомневаться, а политики стремятся к определенности. Оценка государыней научных шансов шла бок о бок с политическим расчетом: ее легитимность как правительницы опиралась на ее сына, и защита сына от оспы помогла ей укрепить собственную власть.

В рассказах императрицы о своей прививке звучал голос разума, но она признавала и роль чувств. Она писала Фридриху, что всю жизнь боролась с «ужасным страхом» оспы – и «столкнулась с тысячью трудностей», пытаясь обуздать эти опасения. Когда угроза болезни нависла над ее сыном и ей во второй раз представилась возможность привить его, она смогла пойти на этот шаг лишь при одном условии – если вначале она сама подвергнется процедуре. В дальнейшем они все больше отдалялись друг от друга, но она оставалась матерью, а Павел – ее сыном. Когда она уговаривала Томаса забыть тревоги, связанные с неудовлетворительными результатами испытательных прививок, она, быть может, обращалась не только к своему врачу, но и к своим глубинным страхам.

Личная реакция Екатерины на прививку и ее острое политическое чутье помогли ей пропагандировать эту практику в России. Она понимала, как важна роль доверия в разного рода медицинских решениях, и сознавала, как велика сила ее примера, способная победить людские сомнения. Она использовала все средства, имевшиеся в ее распоряжении: религиозные мистерии,