Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

сына Павла. Ее ужасали беспорядки и террор в революционной Франции. Екатерина уже не была той правительницей, какой ее знавал Томас. Ее вера во французских философов пошатнулась, и она (возможно, не желая признавать, что ее собственные амбиции не осуществились) запретила вышедшее в 1790 г. полемическое «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Радищева, книгу, где содержалась резкая критика крепостного права, коррупции и войны. Ее по-прежнему сопровождали фавориты гораздо моложе нее, однако она потеряла своего нежно любимого Потемкина, сраженного не пулей на поле битвы, а болезнью, когда он руководил мирными переговорами с дважды разгромленной Оттоманской империей. Она присоединила Крым и новые польские территории, однако теперь российская экспансия вызывала неприятие у европейских соперников империи, тех самых, которых Екатерина некогда так пыталась впечатлить своим просвещенным правлением. Английские карикатуристы увязывали ее ненасытные имперские притязания с сексуальными аппетитами, изображая ее как колоссальную фигуру, решительно шагающую из России в Константинополь, между тем как расположившиеся внизу крошечные европейские правители (все – мужского пола) отпускают грубые шуточки, заглядывая ей под юбки[453].

Но в воспоминаниях Томаса Екатерина осталась неизменной. Она по-прежнему виделась ему все той же харизматичной, щедрой, чрезвычайно умной женщиной, которая когда-то расспрашивала заезжего доктора о медицине и о его квакерских корнях, убеждала его набраться храбрости и сделать ей тайную прививку, а во время выздоровления гуляла по царскосельским садам, слушая, как ей читают Вольтера. Императрица одарила его богатствами, титулом и славой, каких он никогда не ждал, но важнее всего то, что она доверила ему свое тело и свою жизнь. Он отплатил ей, защитив от оспы и ее саму, и ее сына, а кроме того, оказав помощь в возведении ее прививки, частного поступка, в ранг символического заявления и примера для общества. Их дружба, сложившаяся в борьбе со смертью, продлилась всю оставшуюся жизнь.

Утром 5 ноября 1796 г., в среду, Екатерина, которой было уже 68, как обычно, встала в шесть. Она выпила немного черного кофе и занялась бумагами. Когда после девяти вошел камердинер, он обнаружил ее на полу соседнего помещения – уборной. Она впала в кому. Доктор Роджерсон не смог выпустить густую темную кровь из ее вен. Он диагностировал «удар» (инсульт). Императрицу причастили и помазали елеем. Всю ночь Павел и его жена Мария Федоровна не отходили от ее кровати. На другой день она умерла. Было без четверти десять вечера.

Эта новость застала Томаса в Хартфорде. Он написал Павлу, поздравляя его с восшествием на российский престол и желая новоиспеченному императору и его семье пребывать в добром здравии. В своем последнем письме членам императорской фамилии (написанном по-французски – на языке, который он так никогда толком и не освоил) он провозглашал: «Хотя сейчас меня и гнетет груз прожитых лет, я никогда не забуду всех свидетельств этой невыразимой благожелательности, и из моей памяти никогда не изгладятся счастливые минуты жизни рядом с Вашим Императорским Величеством: все это до последнего моего вздоха будет наполнять меня самыми живыми чувствами и самой почтительной признательностью»[454].

«Оспа коровья и человечья, или Чудесное действие новой прививки» – сатирическая карикатура Джеймса Гилрея, высмеивающая антивакцинные настроения, 1802 г.

Эпилог

Наследие

Мир и все его народы завоевали свободу от оспы, которая с древнейших времен являлась одним из самых опустошительных заболеваний и эпидемии которой проносились по множеству стран, оставляя после себя смерть, слепоту и уродство.

Резолюция XXXIII ассамблеи Всемирной организации здравоохранения. Женева, 8 мая 1980 г.

30 декабря 1800 г., как раз когда старый век сменялся новым, Томас Димсдейл умер в своем хартфордском доме. Ему было 88 лет, и он пережил самую знаменитую свою пациентку – российскую императрицу, а кроме нее, двух жен и спасительное изобретение, для продвижения которого сделал так много. Не прошло и двух лет после выхода дженнеровского «Исследования», а вакцинация уже вытесняла традиционную прививку – тот самый метод, который был положен в ее основу.

Наука шла вперед, но репутация Томаса осталась неприкосновенной. В своей «Истории прививания оспы в Великобритании», вышедшей в 1796 г., Уильям Вудвилл написал, что труды барона Димсдейла «в полной мере заслуживают признательности общества и надолго останутся памятником его острого суждения, проницательности и искренности»[455]. Его трактат «Современный метод», ставший такой важной вехой в развитии медицины, читали по всему миру. Эта книга не только стала одной из причин его поездки в Россию, но и «нашла всеобщее одобрение среди представителей его профессии; содержащиеся в ней наставления почти без исключения продолжают, и вполне заслуженно, применяться для регулирования прививочной практики».

За свою долгую жизнь Томас стал свидетелем резких изменений в том медицинском методе, который определил его врачебную карьеру. Когда-то Мэри Уортли-Монтегю ввезла этот метод из Турции. Его поддерживала Каролина Ансбахская. Таким образом, можно сказать, что своим введением в Британии он обязан прозорливости влиятельных женщин. Первопроходцы познания – смелые врачи и ученые – разглядели его потенциал, оценили успешность применения, побороли скептиков и яростных противников, поделились своими открытиями посредством международного социального взаимодействия.

Простота и безопасность прививочного метода, еще столетия назад утвердившегося в некоторых регионах Азии и Африки, оказались утрачены на Западе, когда здешние доктора пытались как-то примирить его с нормами гуморальной медицины, но эти качества сумел заново открыть предприимчивый Дэниэл Саттон, что принесло ему целое состояние, а заодно проложило путь к широкой доступности прививки[456]. Благодаря Томасу Димсдейлу эту новую методику удалось объяснить и разрекламировать, и он присоединил свой голос к хору активистов, выступавших за свободный и бесплатный доступ к прививке. Когда Эдвард Дженнер с помощью своих опытов подтвердил давние представления, согласно которым коровья оспа дает иммунитет от человеческой, он блистательно модифицировал существовавшую методику и убедил в ее действенности ту аудиторию, которая уже свыклась с идеей профилактической медицины.

Томас внес в свою работу врача те же качества, которые проявлял и в остальных сферах жизни. Независимость мышления когда-то подтолкнула его к тому, чтобы отойти от квакерской веры: это позволило ему жениться по собственному выбору. Он сопротивлялся общественному давлению, которое призывало его отступиться, точно так же, как упорно и бескомпромиссно придерживался своего мнения насчет важности послепрививочной изоляции для предотвращения заражения окружающих.

Он неуютно чувствовал себя на трибуне, однако (как признавали Екатерина и ее современники) был человеком принципиальным, крайне твердым во всех своих убеждениях, касающихся самых разных областей и предметов: медицины, пацифизма, отмены работорговли. Как истинный представитель эпохи Просвещения, он делал выводы из собственных наблюдений и экспериментов, а не из абстрактных теорий; к тому же, в отличие от Саттона, публиковал их ради общего блага. В предисловии к своей последней вышедшей при жизни работе он предлагал читателям самим исследовать и оспаривать его находки: «В теоретической и спекулятивной части я могу заблуждаться, однако я готов искренне заверить читателя, что старался, проявляя должную скрупулезность и осмотрительность, подавать как факты лишь то, чему самолично был свидетелем, или то, что мне стало известно из авторитетных источников»[457].

Он проявлял скрупулезность и при работе с пациентами. Его особую связь с российской императрицей можно назвать уникальной: эта связь выковывалась в чрезвычайных обстоятельствах, сопровождалась необычайной тревогой и необычайными вознаграждениями. Но ту же человечность он принес беднякам Хартфорда (например, пробираясь сквозь снега, чтобы облегчить страдания 10-летнего Джорджа Ходжса) и Омаю, перепуганному юноше с Таити, к которому большинство соотечественников Томаса относились просто как к научному образцу. Он любил и был любим как отец, как сын, как муж.

Натаниэль написал о смерти отца императору Павлу I: «Я должен также засвидетельствовать в память о моем покойном отце, что он жил и умер, питая огромное уважение и глубочайшую привязанность к Ее Императорскому Величеству, и я смею вас уверить, что эти чувства будут передаваться в нашей семье по наследству и что сам я сохраню их до конца своих дней»[458]. Русский дворянский титул Томаса перешел к его старшему сыну Джону (затем он передавался дальше по мужской линии). Натаниэль умер холостым в 1811 г., и его баронство, некогда полученное от Екатерины, закончилось на нем.

Вакцинация стремительно