Первая мировая война. Миссия России - Дмитрий Абрамов

Вскоре на батарею прискакал гусар-вестовой и сообщил, что австрийцы выбиты из всех окрестных деревень, оставили свои позиции и откатились на 5-6 верст к западу. Орудийный огонь стал более редким. Трещал телефонный аппарат, подъезжали вестовые от начальства. Капитан Горст выслушивал новые приказы, велел развернуть орудия западнее и бить навесным огнем почти на предельной дальности. В пороховом дыму, чаду и пыли, плывших перед взором, разъедавших слизистую глаз, носа, забивавших рот и легкие, время шло быстро, часы сменяли один другой. Космин уже с утра потерял счет времени. Лишь когда солнце покатилось на запад, унтер понял, что скоро свечереет. Медленно стихал и бой. Австрийское орудие замолчало.

«Вероятно, снаряды у них кончились», – подумал унтер.

Деревня и позиции австрийцев, которые они обстреливали утром, еще курились дымом. Батарея уже давно перенесла огонь куда-то далеко северо-западнее и била по отступавшим частям противника.

Артиллеристы, покрытые пылью, пороховой копотью, устало возились возле пушек, закуривали. Нервное напряжение, в котором люди пребывали весь день, спадало. Посыпались первые шутки, кто-то засмеялся.

– А шо, Юхименко, ты ж хотел до витру? – спросил, затягиваясь махорочным дымом, немолодой артиллерист-хохол молодого солдата-заряжающего.

– Вин и так вже нужду справил у штани! Шо, Мыкола, ничутышь, який запах идэ? – с усмешкой добавил наводчик помоложе, сидевший у соседнего орудия.

– Дак то ж твои порты и портянки, Грицько! – отшутился Юхименко.

– Космин! Возьмите одного из этих зубоскалов да отправляйтесь в деревню, близ которой располагалась батарея противника. Осмотрите внимательно позицию, определите их потери, сколько было наших попаданий и сколько мы били в молоко. Я хочу видеть подробную картину прошедшего боя. Возьмите с собой винтовки, боекомплект и палаши. Да отправляйтесь немедля! – скомандовал Горст.

– Будет исполнено, господин капитан! – отвечал повеселевший унтер.

– Эй, Юхименко, возьми винтовку, обойму с патронами, палаш и за мной! – прокричал он знакомому молодому артиллеристу.

– Сей секунд, господин унтер-офицер, – отвечал молодой солдат, поднимаясь с земли и вытаскивая свою винтовку из пирамиды…

Через сорок минут артиллеристы были в деревне. Пыль уже села, чад развеялся и они увидели, что большая часть деревенских хат и построек осталась целой Веселые хмельные кавалеристы из 7-го гусарского полка уже вовсю гуляли и веселились по хатам и под сенью деревенских садов. Три крытых белым холстом санитарных повозки с красными крестами стояли у околицы. Туда на носилках несли или вели под руки раненых. Слышались стоны и крики. Сестры милосердия в белых халатах с пятнами крови на рукавах и передниках перевязывали раненых. У колеса одной из повозок сидел раненый гусар с перевязанным плечом, тяжело стонал и просил воды. С десяток молодых рядовых гусар, казалось, рыли траншею неподалеку. Подойдя ближе, Космин увидал, что приехал полковой священник, начал раздувать кадило и раскладывать церковные книги и тетради на полевом аналое. Затем унтер разглядел, что близ отрываемой траншеи лежат в ряд убитые… С трепетом перекрестился он и замедлил шаг.

– Покой, Господи, души убиенных рабов твоих, – со страхом промолвил за его спиной молодой артиллерист. – Пойдем, ваш блахородь, боязно тут.

Космин молча еще раз перекрестился, поклонился покойникам и двинулся далее. Они скоро миновали это место и оказались на позициях австрийской батареи, располагавшейся на небольшой высотке среди заброшенного яблоневого сада. Среди стволов и ветвей, посеченных, порубленных осколками и снарядами, они нашли три разбитых и брошенных австрийцами орудия. Окопы, капониры и укрытия батареи были изрыты и разворочены. Близ орудий лежали расстрелянные снарядные гильзы. Присыпанные землей, здесь же нашли смерть восемь австрийских солдат. Судя по мундирам и шинелям, офицеров среди них не было. Недалеко, у бывшей коновязи, лежали трупы побитых коней, поломанные зарядные ящики, порванная упряжь и прочее негодное снаряжение. Космин сосчитал, как мог, снарядные воронки, что располагались поодаль, и артиллеристы оставили это место печального побоища, вновь направившись к пункту сбора раненых.

Не успели они подойти, чтобы расспросить о потерях, как Кирилл услышал:

– Космин, молодчага! И ты здесь? Рад видеть тебя!

Молодой корнет с перевязанной головой, с правой стороны которой сквозь бинты проступила свежая алая кровь, радостно позвал унтера. Он был при сабле, бившей его при ходьбе по высокому левому голенищу кавалерийского сапога и которую придерживала его левая рука. При виде корнета радость и уважение нахлынули и вспыхнули в душе Космина.

– Алексей! Как я рад, что ты… вы живы!

– Жив, как видишь! Друг мой! Да и все наши из разведки живы. Только меня осколком полоснуло. Легко отделался, а то бы уже там был, – указал Пазухин перстом на небо.

– Слава богу!

– Кирилл, дай обниму тебя, молодца! Ба! Да ты не из преисподней ли?

– Что такое?

– Ты лицо то свое видел? Прокопченная образина. Черен от гари и горелого пороха, как черт. Одни голубые глаза, да зубы, когда улыбнешься, светятся, словно у арапа.

– На батарее, целый день орудия палили, дым столбом, – оправдывался Космин.

Молодые люди меж тем обнялись и хлопнули друг друга по плечу. Тут унтер заметил, что корнет уже принял изрядную порцию самогона.

– Умники ваш Горст и вся первая батарея. Ежели бы ваши стволы не накрыли австрийские пушки здесь у деревни и их позиции с пулеметами на высоте, от нашего седьмого гусарского рожки да ножки бы остались! Хотя и так они успели нас покрошить, – немного нахмурившись, сказал Пазухин и указал глазами на свежие могилы, у которых шло отпевание.

– Впрочем, потом уж мы им с лихвой вложили, – добавил он веселее.

– Значит, не зря мы в разведке в грязи ползали, людей теряли, да Алексей?

– Эх, не зря!

– А я тут, как видишь, по приказу командира батареи, осматриваю место боя, оцениваю итоги артобстрела. Надо узнать и о наших потерях.

– Ха, узнаю Горста. Слушай, что мы тут стоим!? Отошли своего вестового-артиллериста с донесением к Горсту, а сам со мной вон в ту хату. Там наши офицеры собрались. Все тебе и расскажем. Да и после такого боя – святое дело! – весело промолвил корнет и слегка хлопнул себе пальцами по глотке.

– У, зараза! Болит! – указал он на раненую голову, – и все же, унтер, немедля идем, зальем за воротник.

– Да, но донесение хотя бы надо отписать, да вон его отправить, – поддаваясь уговорам Пазухина, ответил Космин.

Ему и самому не хотелось сейчас возвращаться на батарею.

– Давай же, отписывай скорее. Да не забудь отметить, что остаешься для дальнейшего выяснения обстоятельств боя, а возвратишься до 24 часов. А там мы тебе коня и гусара в сопровождение дадим. Туда-обратно, всего-то дел на полчаса!

– Будь любезен, Алексей. Подожди 5—10 минут. Я быстро черкну, и идем, – отвечал Космин, доставая пенсне, полевую книжку и остро отточенный карандаш.

Корнет же склонил в знак согласия голову, развернулся в сторону деревни, громко троекратно свистнул. Через минуту-другую к нему прирысил и радостно заржал его серый, белогривый жеребец.

* * *

Хлопнув дверью, Пазухин бесцеремонно ввалился в кухню большой украинской хаты, где располагались печь и стол. За ним почти незаметно и тихо проследовал Космин. В чистом, прибранном доме было по-летнему душновато. За добротным, выскобленным столом сидели трое офицеров-кавалеристов с саблями на боку и с синими просветами на погонах. Их фуражки были сняты и небрежно брошены, как и шинели на скамьи, гимнастерки и кителя расстегнуты почти до пупа, ремни амуниции ослаблены. В отдалении, за печью сидела старуха в серой длиннополой рубахе, голову которой покрывал цветастый платок, повязанный на украинский манер концами вверх. Старая слегка покачивала головой и что-то тихонько мурлыкала себе под нос. Темные глаза ее внимательно осмотрели вошедших. Она была боса, и Космин, случайно взглянув на ее стопы, увидел, что пальцы старческих ног были искривлены. У печи суетилась дивчина-молодка, также одетая в длиннополую домотканую рубаху, подпоясанную расшитым передником. Волосы были заплетены в косы, уложенные вокруг головы. С интересом взглянув на Пазухина, а потом на Космина, девушка быстро отвернулась и продолжала возиться у печи, доставая оттуда чугунки и крынки с каким-то варевом. Крышка одного чугунка сдвинулась. Запахло чем-то печеным, приятным и сладковато-вареным. Унтер вновь обратил свой взгляд на застолье. На столе стояла наполовину полная четверть мутноватого самогона, несколько стаканов, лежали ломти крупно нарезанного пшеничного хлеба, картофелины, сваренные в мундирах, стояли глиняные тарелки с салом, старыми солеными огурцами. Тут же по соседству с этой крестьянской снедью располагался куль оберточной бумаги с шоколадными конфетами, явно купленными в довольно приличном городском магазине, упаковка французского печенья и тарелочка с красным яблочным мармеладом. Заметив разнообразие закуски этого стола, Космин улыбнулся про себя и подумал: «Боже, чего только не увидишь на войне!».