Первая мировая война. Миссия России - Дмитрий Абрамов

– Позвольте войти и принять участие в вашем, такскать, собрании, господа-офицеры? – пьяно и наигранно, но не теряя чувства меры, спросил Пазухин.

– Не паясничай, корнет, ты уже вошел. Кого это ты опять притащил? – спросил молодой голубоглазый, светловолосый поручик с аккуратными усиками.

– Ба, артиллерист-реалист! И ты здесь? Каким ветром тебя занесло к нам, батенька? – вдруг поднявшись со скамьи, весело, пьяно и громко приветствовал и вопросил, узнав Кирилла, поручик Новиков.

– Да, господин-поручик, и я вот он… приказ капитана Горста… – отвечал слегка растерявшийся Космин.

– Плюнь ты на эту ученую немчуру, унтер! Проходи, присаживайся, – указал поручик на свободную скамью у стола.

– Господа! Прошу любить и жаловать. Унтер-офицер Космин. Пока – унтер! Человек молодой, но образованный, реалист. Ко всему столбовой дворянин. Словом, нашего поля ягода. Но главное – хороший картограф и не робкого десятка. Видел его в разведке. Помог вынести раненого гусара под огнем противника. Кстати, карты он для Горста рисовал. Видали, что сделала с австрийскими пушками 1-я батарея? Иначе бы нам в этой атаке… – продолжал Новиков.

– Господин-поручик, Валентин Николаевич, это уже давно всем ясно! Проходи к столу, Космин, присядь, выпей с нами. Да налейте же ему, поручик, – хлопнув по эфесу своего клинка ладонью, обратился Пазухин к другому белокурому с усиками офицеру с тремя звездочками на погонах.

– Проходите, проходите к столу, молодой человек, – повелительно пригласил Кирилла самый старший в компании по званию, черноволосый, усатый ротмистр с лысиной. Космин повиновался. Снял с плеча и прислонил винтовку к стене недалеко от входной двери. Затем снял фуражку, перекрестился на образа, стоявшие в восточном углу, расстегнул крючки и распахнул ворот шинели, подошел к столу.

– Будьте знакомы! Поручик Шабельский Андрей Ростиславович, – представил молодого белокурого офицера корнет.

Тот склонил голову и кивнул Кириллу. Космин отвечал поклоном.

– С Валентином Николаевичем тебя, унтер, знакомить второй раз не стану, в разведке друг на друга успели наглядеться, – продолжал Пазухин.

– Рад вас приветствовать и видеть в здравии, господин поручик, – с улыбкой сказал Кирилл, обращаясь к Новикову.

Тот хмельно кивнул головой.

– Ну а это наш Денис Давыдов – гордость всего полка, командир 4-го эскадрона, гроза австрийцев, настоящий гусар, герой и рубака, пьяница и поэт, герой не только на войне, но и среди слабого пола – ротмистр Гаджибеклинский Руслан Исаевич, – представил старшего офицера корнет.

Космин поклонился. Лысый ротмистр сдержанно отвечал тем же.

Самогонка между тем незаметно, будто сама собой, уже разлилась по стаканам.

– За знакомство, господа!

«И кто только успевает ее наливать? Словно какая-то волшебная рука, какой-то джинн из “Тысячи и одной ночи” банкует это зелье. Впрочем, мусульмане не пьют», – подумал про себя Космин и послушно взял предложенный ему стакан.

– За удачный день и успешную атаку!

– За наше оружие! – выкрикнул корнет, целуя голомень клинка, слегка вытянутого из ножен.

– Во здравие! И дай, Бог, не последнюю!

– За то, что бы эта война скорей закончилась, и чтобы нас любили женщины!

«Видел бы меня Горст!» – вновь пришла мысль Космину, когда он поднес хмельное к губам.

Пять стаканов сомкнулись, звякнули. Крепкий самогон покатился в глотки и желудки, щекоча, обжигая спиртом и ароматом сивухи слизистую.

Пазухин проглотил, слегка икнул и занюхал рукавом шинели. Новиков крякнул. Шабельский пару раз тряхнул и покрутил головой. Новоявленный Денис Давыдов глубоко выдохнул, закрыл рот тыльной стороной ладони и вытер черные усы. Космин же, округлив и слегка вытаращив глаза, застыл в ожидании, когда провалится… Не успел он прийти в себя, как почувствовал, что корнет сунул ему под нос старый и морщинистый соленый огурец. Поблагодарив того поклоном головы, Кирилл взял огурец пальцами и откусил кусочек.

– А что ж, Космин, это вы нанесли австрийскую батарею на карту-двухверстку Горста? – спросил Шабельский.

– Да, это моя работа, господин поручик.

– Мы с вами не в строю. Не надо формальностей. Довольно имени и отчества.

– Да, Андрей Ростиславович.

– Что ж, очень недурно-с! – вставил «Денис Давыдов».

– Еще бы, ротмистр. Ваш 4-й эскадрон шел как раз на левом фланге, и австрийские пушки били по нему прямой наводкой. 1-я батарея вам и вашим людям прямо-таки жизнь спасла! – вставил поручик Новиков.

– Кто бы спорил, Валентин Николаевич. Но 4-й эскадрон первый ворвался в деревню и выбил от туда противника, – парировал Гаджибеклинский.

– Господа, позвольте узнать, а каковы вообще потери с обеих сторон? – поинтересовался Космин.

– Еще по одной, и вы все узнаете о нашей диспозиции, господин унтер, – с улыбкой произнес раскрасневшийся Пазухин.

Космин успел заметить, что тот разливал самогон по стаканам.

«Вот кто исполняет обязанности джинна. Впрочем, несложно было догадаться», – подумал Кирилл.

– Не вынимай клинка без команды и не гони коня, корнет, – вставил Новиков.

– Как можно, господин поручик.

– Вы готовы слушать, унтер? – спросил, нахмурившись, Шабельский.

– Весь внимание, – отвечал Космин, пьянея.

– На правом фланге, как раз когда ваша батарея ударила по австрийским орудиям, наш полк напоролся на сильный пулеметный и ружейный огонь противника. Во 2-м и 1-м эскадронах большие потери. В полку сразу потеряли 14 гусар. Царство им небесное. Раненых, включая тяжелых, – 30 человек. Многие, возможно, не выживут, или уже отходят… – мрачнея, продолжал поручик.

– Боже правый, – тихо промолвил Кирилл, крестясь.

– Словом, почти половина эскадрона легла под их огнем, – отметил Шабельский.

– Тяжело ранен навылет в грудь полковой адъютант поручик Изюмов, – добавил Новиков.

– Но зато легко ранен в голову корнет Пазухин, отделавшийся легким испугом в штаны, – пошутил сам про себя молодой гусар.

– Будет тебе паясничать, не к месту, корнет, – урезонил захмелевшего Пазухина Шабельский.

– Лошадей жалко. Пало 65 коней, – отвечал Пазухин, отправляя в горло новый стакан самогона.

– Ты что это, корнет, пьешь один и не предупреждая? – спросил Новиков.

– За помин души, Валентин Николаевич, пьют молча и не чокаясь.

– Да, помяни их, Господи! – угрюмо произнес Шабельский.

Все строго и молча опрокинули стаканы.

– Но и мы потом расквитались. Выбили австрийцев с позиций и из трех населенных пунктов. Гнали их почти три версты, изрубили до 2 рот. Гусары насчитали порубанных и пострелянных около 350 человек, – подвел итог «Денис Давыдов».

Внутри у Космина вдруг что-то восстало против этого, натянулось, затрепетало. После всех этих известий он вдруг ясно осознал всю бесчеловечность войны, безвозвратность потерь.

– Полк прорвал австрийский фронт шириной в 5 и глубиной в 6 верст. Хорошо, командир полка вывел гусар из-под огня, а то бы мы, потеряв до половины состава, были уже в 10 верстах западнее – в австрийских окопах второй или третьей линии, а не в этой прелестной, тихой деревушке, – продолжал далее Шабельский.

– Но, как я успел узнать, бой идет верст на 7-8 западнее. Да и Горст велел наводить орудия и приказал стрелять туда, – уточнил Космин.

– Да, вы правы, молодой человек. В прорыв левее нас пошли, углубили и расширили его другие полки нашей дивизии – 7-й драгунский Кинбурнский и 7-й уланский Ольвиопольский. Нас же, учитывая потери, вывели из боя, – добавил лысый ротмистр.

– Будет вам, господа, о стратегии! Руслан Исаевич, лучше прочтите свои стихи и докажите, что вы подлинный преемник Дениса Давыдова, – вдруг вмешался захмелевший корнет.

– Слышали, верно, Космин, Денис Давыдов и правда служил сто лет назад в нашем полку? – спросил Шабельский.

– Да, это замечательно, Андрей Ростиславович!

– Господин ротмистр, ну прочтите, окажите милость. У вас великолепно получается, – вновь пристал к Гаджибеклинскому пьяный Пазухин.

– Да, да!

– Просим! – стали упрашивать другие.

– Извольте, господа! Но сначала прочту не свое, а Давыдова. Уж очень близок мне этот поэт. Мой прадед-осетин Гаджи-бей знал его, был его товарищем, порой воевал с ним бок о бок в кампаниях 1812 и 1813 года. Послушайте, какие стихи:

Ради Бога трубку дай,Ставь бутылки перед нами,Всех наездников сзывайс закручёнными усами!Чтобы хором здесь гремелЭскадрон гусар летучих,Чтоб до неба возлетелЯ на их руках могучих.

– Хорошая военная лирика, – отметил Шабельский.

– Недурно, – отметил Космин.

– Или вот еще, его же:

Я люблю кровавый бой,Я рожден для службы царской.Сабля, водка, конь гусарский,С вами век мой золотой.

– И все же хотелось бы услышать ваши стихи, ротмистр, – попросил Шабельский.