Клятва - Иван Рогов

КОНСТАНТИНУ ПОЗДНЯЕВУ

Если выпадет так:Затрясет тебя горечь утрат,И тебе не поможетНи друг твой, ни брат,Ни призыв площадей,Ни садов утомленных молчанье,Ни французский язык,И придешь ты и встанешьУ себя, ни к чемуПрикоснуться не смея,Одинокий,Как мамонтов клык в музее,Друг мой, верное дело:Раскрой тогда письма мои.В них присутствуют люди,Ты вспомни их и позови.Ремесло их сурово.Их жизнь молода и трудна.Им от женщин любимыхОстались одни имена.Ведь и им открывалиНочную бесшумную дверь.Ведь и их заклиналиМагическим словом: «Поверь!»И они ведь носили ГодамиСвятая святых.ОтблескНежных смятенийВ зрачках проступает у них.Вот он выйдет в полночи,Такой человек.Сядет он на еще не остывшей траве.Скажет слово, другое.Послушает, глянет во тьму.Скажет третье, послушает,И никто не ответит ему.Что же делать? Зажмуриться?Уши зажать?До рассвета метаться, метаться?Бежать?Слать проклятья, мольбу?

Он в заставу идет.Проверяет патроны,Подсумок на место кладет,Вынимает часыИ ложится в постельПусть за окнами лаваСоловьиных страстейНиспадает и крошится!Он уснул. Он спокоен.Он иначе не может:Ремесло их такое.

1937

НЕНАВИСТЬ

Он перешел границуВ темный, дремотный час.Пуля, скользнув в предплечье,Над сердцем ему пришлась.

Светало. Дымились травы.Кустарник в тумане плыл.Его принесли к заставе.Лежал он и воду пил.

Стояли мы и курили,Скупой разговор вели.Рядом с ним положилиЧто у него нашли:

Какие-то красные волосы,Нюхательный табак(След посыпатьНа случайПреследованья собак),Компас, часы и деньги,Деньги моей страны.Нож, пистолет, гранатыЛадонной величины.

Деревья порозовели:Слышался скрип арбы.Мокрыми гимнастеркамиМы вытирали лбы.

Он знал, что нам еще нужен,Что мы его не добьем,Он силился житьИ слушал,Что говорят о нем.

А я, я глядел на кистиЕго волосатых рук,На злую татуировку,Сведенную в полукруг:Лиловые нож и крылья,Огонь, зажатый в кулак,И виденный где-то раньшеЗигзагообразный знак.

И я навсегда запомнил,Навек, до последних дней.Этот змеиный обликНенависти моей!

Он мне был известен с детстваИ книжками разъяснен,А здесь я на самом делеУвидел,Как может онЗалезть под глухие листья,В зубах пронести беду…

Теперь — под землей ползи он,И там я его найду!

1937

НОЧЬ НА ПЕРВОЕ МАЯ

В Большом театре уже кончаласьОфициальная часть. По скрипкамПрошло предчувствие, дирижерУже поднимался над бурей мая.Знаменитый биплан с Охотского моря,Торопясь, на Красную площадь шел,На ходу приветствия принимая.

В городе Горьком на углу СвердловскойМои товарищи в полном сборе.Вот скрипнули стулья, смолкает пенье,Сейчас они встанут. Под ними новый.Опрокинутый в Волгу огнями, город —Весь в ожидании, в нетерпенье.

В светящейся ночи — флаги, флаги!Они напряглись и летят на север.И никому в эту ночь не спится.

А мы зарядили винтовки, флягиВодой наполнили и заселиВо тьме кромешной по всей границе:

У пней горелых, на старых тропах,На забытых просеках, на завале —Повсюду, где только темней и глуше.Мы сидели, забыв, что давно промокли.От комаров опухли.Мы знали одно: надо слушать, слушать.

Мы выросли в промахах вдохновенья,Горько расплачивались и сноваПлатить не хотим за мечты на ветер.Мы сидели, забыв о друзьях, о доме,О голосах на углу Свердловской,Мы не думали ни о чем на свете.

На расстояньи штыка хоть крейсерПолзи, не увидишь, а видеть надо.Все надо видеть в болотных порах,В возне и кипеньи набухшей ночи.Что услышишь? А слышать надо,Расшифровать надо каждый шорох.

Ходили козы, храпели травы,Восторженно бормотали птицы,Земля возилась во мгле, большая.

Потом рассвело, и в стране узнали:Много убийц перешло границуВ ту ночь,Но никто не дошел до мая.

1938

МЕТЕЛЬ

Рассказ в стихах

Тамаре М.

Я вышел в ночь.                           Тяжелые полотнаНедобрых туч нависли надо мной.Вдоль просек сосны тихие дремотноТеснились,Двигались ко мне толпой.Под низким небом неуютной ночиИм зябко было.                         Ветер, как щенок,Повизгивая, из кустов наскочитИ, обессилев, падает у ног.Со мной, бежал мой молчаливый спутник,Мой старый Кармо. Я хочу — о немЧтоб знали все. Он лапой зря не ступит.Ушами зря не поведет. ВдвоемПроходим мы, не торопясь, как дома,Мне каждый куст и каждый пень знакомы.Я назову какой угодно звук:Упал сучок, проснулись горностаи,С дрожащих сосен старый снег спадает.Лиса зовет невидимых подруг…

                  Спит начальник заставы                  И видит —                  Как тысячи плит,                  Тучи виснут и виснут,                  Лес шумит и шумит.                  По обсохшему телу                  Проходят горячие волны.                  Три часа до утра,                  Темных, теплых и полных.                  Хорошо растянуться                  В это время                  В качаньи                  Сновидений, в безмолвьи.                  Товарищ начальник.                  Он облазил участок,                  Проверил кусты и следы                  И принес в сапогах                  Десять фунтов воды.                  Он сказал нам:                           — Идите,                  Дремучее небо теперь,                  Ни кустам и ни пням,                  Только глазу и сердцу верь.                  Остальное, надеюсь,                  Вы знаете сами.                  Спи, товарищ начальник,                  Остальное мы знаем.

Над лесом ветер шел на низких нотах,Беря все выше. По моим расчетамПредвестник он зловещих и седыхРассветных бурь. Неважная забава!Они известны мне, под их обваломВсе выстрелы, сигналы и следы,Как мышь в волнах.                      Так и случилось вскоре.Где вы теперь, товарищи? Я вамШлю вдохновенье,Радость шлю друзьям —Сидеть в секрете и ходить в дозореПо никому не ведомым путям.Огни страны в тяжелый час вам станутГореть в метели.                        Переждав на пне,Я осторожно вышел на поляну.Снег ринулся ко мнеС восторгом, с визгом. В исступленьи мутном.Он шел дрожа,Повертывался круто,Он не сидел на месте ни минуты,Сжимал глаза мне, бился и стенал.А сосны тщетно вырывались. Их,Таких красивых, гордых и прямых,Согнуло в три погибели, и малКазался мир им. А над ними — всяПрорвавшаяся ярость ветровая,Как будто режут стадо поросят…Что здесь увидишь?Долго, протираяГлаза перчаткой, я стоял, не зная,Как выстоять под судорогой белой.Мне ждать нельзя, мне надо дело делать.Идти мне надо. Я пошел.Я медленно шагал.Передо мной в просветах бури всталНанос — тяжелый, неуклюжий вал.Я шел к нему, а он маячил сонно,Весь равнодушный и согбенный весь,Был неподвижен он. На месте ровном.Я в детстве их лепил. Но здесь…— Вот это да! — сказал себе я. — Номер!Здесь не было ни одного ж куста. —Гляжу на Кармо. Это мой барометр,Он поднимает голову. Я встал.Я стал глядеть. Потом пошел. ПотомУскорил шаг. Я побежал бегом.Недвижимо стоявший до сих пор,Массивный, снежный,Тронулся бугор.

                  Спит начальник заставы,                  Ноги выпрямил. Спит.                  Лес во сне, наяву ли                  Шумит и шумит.

Сновиденья качаются,Шум все ближе.И быстроВсе обрушилось. Что это —Выстрел?И проснулся начальник заставы. ЧертаЗаметается снегом,Не видать ни черта!Заяц кружится, кружится,Ищет дорогу,Косится,Перепуганный насмерть,Любое из двух выбирай:Или мчись, как снежинка,Прямо в зубы лисицы,Иль ложись, да на местеИ помирай!Ели все в кружевах, все в пеленках,Как дети, когда перед сном…Их заносит, заносит, заноситКругом.

                  Ветер тычется в снег                  И сопит.                  И начальник заставы не спит.

А Кармо выпрямился. Тонким носомОт странно движущегося наносаНе отрывается, дрожит и ждет,И тянет, тянет, тянется вперед.И я пускаю.И тогдаС наскока,Во всей летящей, яростной красе,Последний раз взметнув себя высоко,Не оглянувшись,Рухнул он на снег.Чужой передо мною человек!Но я не выстрелил.А он бежит,А он в метели скрыться норовит!Но я не выстрелил.Нет, выстрела мне мало.Я взять решил его во что бы то ни сталоЖивым.Метель наскакивала вдруг,Сворачивала, замыкала круг.Сухой валежник на моей дорогеИз предрассветья вылезал кругом.Цеплялся, путался,Из снега ногиВытаскивал я с листьями и мхом.Я вымок и отяжелел. ПортянкиСочились и визжали.А во рту,Как в Каракумах, высохло,И жаркийЯзык тянулся к мокрому листу.Метались, жгли пронзительные елки,Тупыми сучьями лицо секло.А мы бежали, мы бежали.Сколько —Не знал,Не помнил.Тихо.День.Светло.Он делает за сосны круг и кругомК границе хочет.А над ним и вьюгаУже хохочет. Все путиИзмерены.Обратно не уйти!Тогда за сумрачной сосной, за снежной,Он выхватил последнюю надежду.Следы от пуль смотрел я после, кривоПрочерченные на пеньках сухих.А тут я видел только суетливоКо мне направленную кисть руки.Что было в это время сердцу слышно,Что думалось — рассказывать излишне.Замечу только: никогда под пулейДвижений лишних не производи.Сожми всю ярость, гнев смири и в гулеЛови затишьеИ вперед гляди!Пусть пни визжат и крошатся кусками,Пусть обреченною рукой пускаетОн очередь за очередью. НоПреступной пуле честный воздух тяжек,Она у сердца моего не ляжет,Торжествовать ей здесь не суждено.Но пусть и так, но пусть и так — плутая,Придет ко мне, и снег вокруг растаетОт крови чистой, как заря.И такОн все равно, как заяц в огороде, —Метель не скроет,Лес не загородит,Он только выиграет лишний шаг.

                  А начальник заставы                  Пробивается к нам                  По невнятным выстрелам                  И следам.                  Их заносит,                  Заносит,                  Ни дорог нет,                  Ни просек.

                  А навстречу кусты,                  И кругом все кусты,                  Непроглядно густы.                  Надо вовремя,                  Вовремя надо.                  Бегом!                  А!                  Вот Кармо лежит,                  Поджидает его.

                  Он бежит и зовет его —                  Не поводит хвостом.                  Он глядит и не верит —                  Снег не тает на нем.                  Он его ударяет прикладом!                  Лежит.                  И начальник заставы                  Дальше бежит.

И мы бежали. Вдавливался ледИ открывал нам западни болот.По сторонам шарахались кусты,Такие же всё —Сумрачны,Густы.Весь белый свет прокалывала хвоя.А мы бежали.Одиноко. Двое.Оглохшие,Глотая струи ветра.

А на двадцать пятом километреЯ доложить начальнику заставыВстал, как подобает, по уставу.И покачнулся, сел, не доложив,Лишь указал на связанного — жив.

Западная граница, 1938

МОЯ ЛЮБОВЬ И ГРУСТЬ…