Дочь реки (СИ) - Счастная Елена

Он вновь добрался до лодки, зажег пламенник на носу ее и налег на весла. Ночь уже подступает, пора отправляться обратно в Пороги, а там и к ватаге своей. Если нужно, он отправится и в Оглобич, встретится с Любором и сделает то, что тот скажет. Или сделает больше, пойдет против кого угодно — лишь бы Грозу забрать, вернуть себе.

Полночи он греб, пока совсем не выбился из сил — но все же пристал к пологому берегу, недалеко от избы Делебора, у которого лодку и попросил на время. Тревожить хозяина не стал в такой поздний час. Легонько содрогаясь от прохлады, что смело гуляла по его взмокшей от гребли обнаженной спине, он пошел через непроглядную темноту, почти на ощупь по тропке до стана ватажников. Благо там горел огонь: дозорные даже без опасности все равно не оставляли стан без присмотра. Такова уж у находников жизнь: всегда настороже быть. Пусть теперь они и на службе у князя, пусть старейшины деревень милостью Владивоя предупреждены, что принимать ватагу надо в любой веси так, как приняли бы кметей — а закоренелые привычки, что стали частью нрава каждого здесь, так просто не вытравишь — за седмицу.

Дозорные насторожились, конечно, как возник перед ними из темноты голый по пояс человек, в котором они не сразу узнали Рарога. А как узнали — только переглянулись озадаченно.

— Ты не дух лесной? — только и спросил Зенешко, как он проходил мимо них.

Тут и самый смелый усомнится, когда вот так внезапно появляется среди ночи тот, кого до утра и не ждали вовсе.

— Не дух, — бросил он и скрылся в своем шатре.

Там завалился на ложе, что было прохладным и приятно сухим — и тут же провалился в сон. Наутро он встал раньше даже Калуги, которого, поднявшись на рассвете, всегда уже можно было застать у костра над котлом — и в нем уже обычно что-то парило или бурлило. А нынче только полусонные дозорные досиживали свое, тихо переговариваясь, едва ворочая языками в этой туманной, бронзовой от разгорающегося Ока тишине, что застыла над росистой травой, словно схваченная изморозью. Через нее продираться надо было, как сквозь насыпанную в миску муку.

— Никаких лодий ночью по реке не проходило? — все ж спросил ватажников Рарог, хоть и мало надеялся на то, что Любор окажется столь беспечен, чтобы в открытую похищенную девушку проводить тем путем, на котором легло становище ватажников. Хоть дорога до Оглобича как раз проходит через Пороги.

— Не видели ничего, — пожал плечами Борун. — Тихо было. А ты когда же это, ночью вернулся, что ли?

— Ночью, — вздохнул Рарог.

Он отошел чуть в сторону по берегу и, раздевшись, окунулся в холодную еще воду.

И сошел с тела весь дурман, что накануне окутал его липкой пылью: сладкий от объятий Грозы, от ее ответного желания, которому — еще чуть-чуть — она готова была поддаться. И одновременно горький: от всего, что случилось дальше, от потери, что разрывала грудь на части.

Теперь можно и до Оглобича собираться.

Как начали просыпаться и другие ватажники, Рарог сразу выбрал тех, что с ним поедут: Другош, хоть и ворчливый, но верный, сразу вставший на сторону нового молодчика, что однажды появился в ватаге Тихобоя. И Зенешко — парень тихий, но смекалистый и с таким острым глазом, что даже, кажется, за излучиной может лодью увидеть, прямо сквозь стену леса или кустов густых. Такой ему нужен был, потому как не только с княжичем Рарог говорить собирался, а еще и разведать что- то о том, где теперь Гроза. а Зенешко успел уж отдохнуть после дозора, а потому будет внимательнее многих.

Много ватажников с собой брать и не нужно, хоть никто и не надеялся, что в Оглобиче их ждут с добром. Встревать в бой вслепую — только жизнь зязря разменивать, а что еще Любор скажет — неизвестно. Да и внимания слишком много к себе привлекать не хотелось.

Ватажники, конечно, спрашивать стали, зачем старшому в другую весь понадобилось, да он ничего толком объяснять не стал. Сказал только ждать и с дозором на стругах выйти сегодня по реке, опробовать Делеборов струг после зимы. Хоть тот его, верно. уж на воду спускал. Да лучше бы ближникам Рарога самим все посмотреть, чтобы не было после каких неожиданностей скверных. Приказ о том получил Волох, а там он скоро вернется.

Выдвинулись до Оглобича на той же лодке, что Рарог брал у Делебора. Он ведь не только охотник, но и рыболов неплохой, а близ реки, по которой можно много куда добраться: воды здесь спокойные, пороги хоть и есть ниже по течению, отчего весь и получила свое название, а пройти их знающему человеку не сложно.

— Ты куда это сорвался? — только и спросил Делебор. — Мы уж почти готовы выходить, куда скажешь. Еще день-другой…

— До Оглобича надо, хоть на куски меня режь, — отмахнулся Рарог. — Скоро вернусь. А там увидим, что дальше делать станем.

— За невестой едем, — скабрезно хмыкнул Другош. — Скоро на свадьбе погуляем так, что живы не все останемся. Я так точно напьюсь до полусмерти.

На его слова, будто бы и несерьезные вовсе, кожевенник один глаз прищурил, отчего вид у него стал и вовсе разбойничий.

— Это он правду говорит, или ему ночью в ухо кто залез и все изнутри выел?

— Да он родился таким, — Рарог угрожающе посмотрел на болтливого ватажника.

А Другош как будто и не заметил, сосредоточенно поворачивая весло и прислушиваясь, как поскрипывает уключина.

— Ясно… — недоверчиво протянул Делебор. — Ты давай не пропади снова на лишнюю луну.

— Уж не пропаду.

Пока больше Рарог ничего говорить не стал, но так и повисло тяжелое, словно унизанная росой паутина, напряжение между ними. Кожевенник, он хоть и поддержал однажды, а все равно вес в ватаге имел немалый и во многом его соратники слушали. И старшой слушал, когда нужно было. Как бы не порассказали ему мужи многого, а он не придумал себе чего ненужного.

И потому отплывать как ни было тяжко, а стало и вовсе неохота. Заварится тут каша с его легкой руки — и к ведунье ходить не надо. Но и деваться некуда. Бросить Грозу в беде Рарог никак не мог, иначе только самому в воду с утеса какого бросаться, если с ней что-то недоброе случится.

На том и расстались покамест. Толкнули лодку с травянистого берега, пологого, уходящего в глубь реки песчаным ковром. Нос плюхнул о тугую гладь, Рарог перескочил на борт и сел впереди, наблюдая, как неспешно и легко гребут Другош с Зенешко.

Резвое течение гнало лодку быстро, и скоро можно стало отпустить весла, только иногда поправляя ими направление. Сели грести вдругорядь только подойдя к порогам. Рарог повернулся лицом вперед, командуя, куда лодку направлять и где обходить самые опасные места. На маленькой посудине справились быстро: были бы руки умелые и привычные к гребле. Приходилось тут и на стругах проходить не раз: вот тогда их приходилось по берегу перетаскивать, потому как какими бы легкими и юркими они ни были, а брюхо ободрать можно так, что не соберешь потом.

После полудня показались на берегу, на пологом, вытянутым вдоль русла холме, избы Оглобича. Название эта весь носила совсем как город какой или острог. И не зря: разрослась в последние лета и для неприятелей каких была трудной добычей, потому как незаметно к ней не подберешься: далеко с холма вся река в обе стороны просматривается. Но и им досталось прошлым летом. Другое дело, что русинам после пришлось обратно поворачивать: дальше из-за порогов они пройти не смогли. И тут, поговаривали, собирается князь ставить еще один острог. И многие бояре, которые обучены ратному делу, а то и сотники в княжеской дружине — никто не отказался бы в остроге этом после воеводой осесть.

К берегу пристали в месте сокрытом от чужих глаз в чуть приболоченной части большого заливного луга, посреди которого торчала обкусанным пальцем старая, как сам мир, мельница, давно уж заброшенная. Судачили люди, что тут и мавки водятся, а то и русалки сами: да их никто из ватажников не боялся.

Договорившись о том, кому и что делать нужно, что разведывать, мужи разошлись, договорившись встретиться тут же к сумеркам. Переночевать, если придется и отправляться обратно.