Дочь реки (СИ) - Счастная Елена

— как кому-то это может быть не видно? Как его могли прогнать оттуда, где быть ему должно? Словно прекращал дома завывать неуемный ветер в его душе и бушевать вечная буря в глазах, превращаясь из зелени волн в спокойствие залитого светом орешника.

— И как же они решат? — Гроза сделала всего один шажок к Рарогу — и осторожно положила руку ему на локоть, думая еще, обрывать ли цепочку почти невесомых прикосновений его твердых пальцев, которыми он, словно слепой, изучал ее.

— Я и сам пока не знаю. Все знака жду, что приняли они меня. Я к воде куда уж ближе. Может, потому самый жаркий огонек меня боится? — находник подмигнул ей. — Что ж ты тут делаешь, неугомонная Лисица?

— Бегу, — просто ответила она, подставляя щеку под его ладонь, горячую, грубоватую, в которую хотелось всем телом лечь, обратившись синицей.

— От кого? — рука находника напряглась, остановившись. — Что натворила, говори.

— Уннара, сына Ярдара Медного, убила.

Рарог не поверил в первый миг, кажется, а в другой — сдавил пальцами ее щеки, приближая лицо. Всмотрелся в глубину глаз, ища ответ: правду говорит или шутит так жестоко и безрассудно? И понял все. Качнул головой плавно, словно уж собирался отчитать ее за опрометчивый поступок. Гроза просто к нему шагнула. Просто обхватила шею руками, вцепилась в волосы пальцами, нещадно вдираясь в них. Ударились губы Рарога о ее, сухие, лихорадочно горячие, словно все сказанные слова вдруг осели на них еще не остывшим пеплом. Всем, во что обращалась ее жизнь тем больше, чем ближе она подходила к тому, чему случиться должно.

Гроза качнулась назад, опомнившись на миг, как жаркая влага чужого дыхания ворвалась в рот. Но Рарог удержал, обхватив за талию, впечатав в себя так крепко, что и вздохнуть нельзя.

— Нет. Нет, моя хорошая, — прорычал глухо, снова вжимаясь в губы своими.

Разомкнул их, толкнулся дальше, простонав жадно, раскатисто. По языку скользнуло стальное лезвие крови. Находник отстранился, трогая большим пальцем разбитый уголок рта, но это остановило его всего на миг — и он снова притиснул Грозу к себе, едва позволив слизнуть с губ вкус его кожи. И по телу летним дождем пронеслась дрожь предвкушения, что, замешиваясь на страхе и горечи, обращалась кипящим варевом нетерпеливого томления, в котором хотелось забыться. Напиться его, как ядовитого болиголова — чтобы ничего после него не осталось. Пустота, небытие — но только вот так, с ощущением этого безоглядно глубокого, почти болезненного поцелуя. С ощущением уверенных рук на спине и ниже нее — сминающих, но осторожных.

Гроза стиснула в кулаках ворот Рарога и рванула в стороны. Ткань с треском расползлась, обнажая широкую грудь и плоский упругий живот. Она сунула ладони под обрывки рубахи, впиваясь пальцами в туго натянутую на напряженные мышцы кожу, царапая, желая боли его. Его глухого стона, который пронесся по горлу, как собственный.

— Ты все же хочешь меня убить, — пробормотал Рарог, стаскивая с плеч ошметки одежи. И они повисли, прихваченные поясом, едва удерживаясь на бедрах.

Гроза не ответила, только вцепилась в его гладкие плечи пальцами, жмурясь то ли от удовольствия, то ли от смущения, нашаривая его губы, чувствуя, как мягкая борода щекочет кожу. Толкнула, впечатывая спиной в ствол яблони, зная, что останутся на ней царапины от шершавой коры. Спустилась поцелуями по крепкой горячей шее, ощущая, как от каждого касания на ней словно жилы натягиваются. Как тяжко и быстро находник дышит. Провела губами по ключице, по неровной ложбинке между твердыми пластинами груди.

— Гроза, — Рарог поймал ее за подбородок, заставляя замереть. Его пьяный, почти безумный взгляд облил плавленой смолой. — Остановись. Пока не поздно.

Она хватанула воздух сквозь чуть приоткрытые, горящие губы. И поняла, что больше он никак ее не держит. Что другой рукой стискивает обрывки рубахи у бедра, едва сдерживаясь от того, чтобы не пустить ее в ход. И тогда, верно, на Грозе самой останется мало одежды.

— Ты не в себе. А я не тот, с кем стоит забываться, — продолжил Рарог, как понял, что Гроза хотя бы слегка остыла.

— Разве ты не хочешь? — она усмехнулась одним уголком рта, мечтая, чтобы находник коснулся его. Чтобы продолжил, решил за нее. Пусть берет, что хочет — может, так уймется в груди огонь, что пожирает душу и мысли уж сколько дней?

— Если бы ты знала, как хочу, дикая моя Лисица, — голос Рарога подернулся тягучей хрипотцой, — то уже сбежала бы отсюда. И не игралась бездумно. Не считала, что в любой миг можно пойти на попятный.

Гроза потянулась к нему, придержав ладонью затылок. Коснулась кончиком языка ранки, чуть прихватила губами — и сделала шаг назад. И правда ведь, теперь не понимала, что на нее нашло, какое безумие вдруг обуяло. Но в груди ворочалось еще горячее коло, словно камень, нагретый в углях. И плескало от него по всему телу будоражащим жаром. И взгляд все скользил от губ Рарога по плечам его, по плавным линиям сильных рук со слегка вздувшимися жилками под кожей.

Но тяжелое возбуждение отходило с каждым размеренным вдохом. Рарог отпустил Грозу и сел прямо наземь возле ручья. Одним рывком содрал с пояса остатки рубахи, усмехнулся, разглядывая их. А Гроза так и стояла за его спиной, не зная еще толком, что делать: то ли уйти, оставить его одного, то ли остаться. Такая неловкость теперь ее накрывала: когда бы подумать, могла, что вмиг разума способна лишиться. Даже рядом с Владивоем она сдерживалась лучше, никогда не ступала за ту грань, где становишься способной на все — хоть и приближалась к ней не раз. Но, видно, что-то сломалось в ней в ту ночь, когда она Уннара Ярдарсона погубила. Что-то окончательно покатилось под откос, в конце которого, может быть, даже безумие. Кто знает точно?

Гроза, приподняв подол, присела на колени и осторожно положила ладони на плечи Рарога, теплые, твердые и надежные. Находник чуть повернул голову в ее сторону, но как будто передумал смотреть. Она надавила слегка, призывая его лечь — и он неожиданно повиновался. Опустился затылком на мягкую траву. Поймал запястье Грозы в оковы своих крепких пальцев и потянул к себе. Она перебралась к нему под бок и легла рядом. Прижалась щекой к мерно вздымающейся груди.

— Странный вечер, — тихо проговорил находник, медленно перебирая пальцами завитки волос у ее виска.

И нечего было на это ответить. И правда ведь странный: из буйного веселья Ярилы Сильного он вылился в теплое озеро умиротворения, согревающего все нутро и даже мысли, столь тревожные и тягостные в последние дни. Тепло, которое Гроза и не думала, не гадала найти рядом с Рарогом, всегда считая его студеным речным ветром, который может только закрутить и забрать дыхание, ворвавшись в грудь и схлынув тут же.

Завел свой посвист соловей где-то в зарослях черемухи вдоль русла. Закатный свет становился все гуще, словно скапливался на крае окоема, плавился и стекал на землю, окрашивая ее медово-яблочным взваром. И пахло кругом так дурманно, сладко: может, просто этот вечер, столь упоительное теплый, напитанный ярой силой молодого бога, виноват в том, что творилось на этом берегу Широкого ручья?

— Как такое случилось, Гроза? — после короткого молчания спросил Рарог.

И догадываться не пришлось, чтобы понять, о чем узнать хочет. Она, все оттягивая миг ответа, слегка впилась ноготками в его живот, наблюдая, как резко прорисовались мышцы под кожей.

— Он Беляну хотел силой взять. А я застала. Не поняла, что сделала. Смотрела. Он просто упал.

Рарог вздохнул медленно, и ладонь его спустилась на плечо Грозы, скользнула под ворот рубахи, добралась до лопатки, поглаживая ее неспешно.

— Стало быть, вила все же… Мне не хотелось верить.

— Мне тоже. Но я знаю это давно, — Гроза крепче стиснула находника поперек пояса. — Вот сейчас… Сейчас я побуду еще немного. И надо расстаться.

Он покачал головой, и Гроза, сладко содрогнулась от этого короткого движения. Скатилась мелкая дрожь по животу и засела тугим комком между бедер.