Новый Белкин (сборник) - Наталья Иванова

Докурили, стали надевать рюкзаки.

– Нет, Серега, ты все-таки мне скажи, – а ведь, если бы нас заставляли это делать, ведь ни за что бы не стали. Так?

– Это точно. Наверное, поэтому и нравится, что никто не заставляет.

– Это, Серега, знаешь, – это вот есть обычные дураки, а есть поперечные. Вот мы с тобой поперечные дураки. Оба два. Но зато, знаешь, что я тебе скажу? Что мне кажется, который человек вот так вот сознает, что фигней мается, то он хоть сильно важным себя не считает, не выпендривается.

Во, какой вывод! Сейчас Кольку прямо в монастырь можно отправлять Дзен преподавать. Лекцию доступным языком читать о пользе неделания. У-вэй, по-моему, называется.

Впереди, километрах в семи, вершинка, на ней небольшой скальничек, как сосок. Эту вершинку надо обогнуть слева, а потом начнется долгий спуск – сначала к безымянной речушке, а потом в долину Ташту-Коля. Избушки там нет, но зато мы еще с осени приметили стоящие в круг камни, под которыми хорошо ночевать.

Оттуда до дома дня три еще топать. А потом из дома опять куда-нибудь в Паштапкысуу или в Ойюк. Час за часом, шаг за шагом с удовольствием пожирать пространство. Молча, механически перебирая лыжами. Беззвучно шевеля губами или разговаривая с Колькой на перекурах. Интересно, сумею ли так продержаться лет двадцать – двадцать пять?

Да и стоит ли держаться? Иногда так задумаешься и не знаешь – стоит или не стоит. Вроде, ничего сложного нет, занятия все приятные такие – кругом природа, люди тоже приличные окружают, питание здоровое. А только тоска иногда какая-то, видно, от нее зубами скриплю по ночам. Осенью даже проверку устроил насчет того, стоит ли держаться.

Мы ружья в конторе в сейфе храним, под замком. В этом же сейфе казенные карабины стоят, и наган старый лежит, никому не нужный. В тайгу с револьвером ездить – только народ смешить, да и патронов к нему одна пачка всего. Но в руке его подержать приятно, пощелкать курком. Я как-то вот так сидел, сидел, щелкал, а потом вспомнил фильм «Охотник на оленей», вставил один патрон. Соотношение, конечно, не совсем правильное для чистого эксперимента – один к семи, но мне показалось, что и так сойдет.

Интересно следить за тем, как твои собственные руки вставляют желтый патрон в гнездо, закрывают крышечку барабана. Потом надо прокрутить барабан, и чур не подглядывать. В окне видно, как возле конторы стоит корова, пережевывает жвачку и ни о чем не думает. Я тоже ни о чем не думал, просто щелкнул, приставив револьвер к своей голове.

Вышло, что с вероятностью один к семи я необходим для дальнейшей жизни. Поэтому не нужно постоянно загружать себя всякими глупыми мыслями, а нужно спокойно идти в сторону Ташту-Коля, двигать лыжами, шевелить потрескавшимися губами, одним словом – держаться.

* * *

Мы с Чарльзом сидим с пивом на деревянной скамеечке прямо возле входа на станцию «Университет». Я в отпуске, но у меня уже лежит в кармане билет до Бийска – через неделю поеду. За три недели город утомил меня, а может быть, не город утомил, а безделье.

Чарльз по старой своей привычке закидывает ногу на ногу по-американски. У него при этом становится очень независимый вид.

– Мне нравится так сидеть и смотреть на людей, которые проходят. Они все такие разные. Это, может быть, даже интереснее, чем кино. Я говорил тебе, что пишу книгу? И вот, я хочу, чтобы там были разные люди. Понимаешь?

– Да.

– Но у меня это не получается. Хотя это не так. В Германии я вижу одни люди, в России – другие. И еще за эти года, пока я знаю, люди очень изменились в России, стала другая одежда и прочее. Я вижу это, но в книге они как-то одинаковые.

– Наверное, ты, Чарли, слишком хороший писатель и видишь людей насквозь. Поэтому и одинаковые. Прислал бы хоть почитать.

– О, это обязательно. Но ты шутишь, что я хороший писатель. Совсем нет.

Интересно, дописал ли свою книжку диссидент Сюй или у него тоже не получается?

– Чарли, а я переменился, как тебе кажется?

– Нет. Нет, ха-ха, ты такой же славный парень, как и был. Только лучше одет. Раньше девушки на тебя меньше смотрели, теперь они меньше смотрят на меня.

– Значит, теперь я больше на иностранца похож, да?

Я тоже закидываю ногу по-американски, как Чарльз. Но так я чувствую себя неуютно. Чарльз улыбается и вздыхает:

– Лилка звонит мне каждый день. Она боится, что в Москве я буду дружить с другими девушками. Я не знаю, что надо ей сказать, чтобы успокоить, чтобы она не стала волноваться. Я придумываю все время, что сказать. Настоящий муж.

– Заделай ей ребеночка, она меньше волноваться за тебя будет.

– Это хорошо бы, но еще невозможно. Нужно немного ждать. Я хочу, чтобы Лилка работала, тогда мне будет легче, ей тоже будет лучше. Алена работает?

– Ага. У нее свой шейпинг... нет, фитнес-центр, по-моему.

– О, это интересно! У нее успешный бизнес?

– Я, слушай, точно не знаю в деталях, но когда заходил, посмотрел – солидно так.

– Это интересно, потому что, ты знаешь, мало людей в России, которые я знаю, чтобы они успешно делали свой бизнес. Многие говорят, что то плохо, это плохо... Я хотел просто знать, какие люди выиграли. Она выиграла. Это славно!

Чарльз качает головой. У него точно такое же выражение лица, как было десять лет назад. Как будто он узнал что-то необыкновенное. Эта восторженность, которая так бесила его соседа по общежитию, американца Брайана, она осталась. Чарльз кажется немного устаревшим, вымирающим иностранцем с этой своей застарелой восторженностью.

– Чтобы писать книгу, я хочу знать, какие эти люди, какой характер. Я хорошо помню твою жену, это очень... Я не мог подумать, что она может так. Именно свой бизнес. Она хорошо живет?

– Чарли, да я не знаю точно. Но зал красивый такой, все блестит, снаряды всякие, сауна, то-се.

– Да, это только один человек, которого я знаю, который успешно имеет бизнес. Многие работают за хорошую плату в разных компаниях, но свой бизнес – это интересно.

Я заходил к ней в центр один раз, когда отводил дочку. Даже не знаю, что можно такого интересного вспомнить, чтобы рассказать Чарльзу. Заведение действительно солидное, здание такое... Но честно сказать, не сильно приглядывался, потому что, когда вошел в зал, то больше на посетительниц смотрел, на клиенток. Трудно отвлекаться на обстановку, когда рядом с тобой куколка Барби делает упражнения для укрепления ягодиц. Такие фрикционные движения, как будто подмахивает невидимому партнеру. Другая кукла рядом оседлала велосипед и выгнула спинку.

– Почему моя Лилка не имеет свой центр? Ну, пусть хотя бы посещает чужой. Ха-ха. Алена, наверное, очень хорошо выглядит?

– Да, вроде, ничего так.

Интересно, ведь я даже не очень-то тогда обратил на нее внимание. Увидел только морщинки вокруг глаз, в уголках губ, когда разговаривал. Зрительные центры картинки, которую я наблюдал, не на ней были. Наверное, хорошо выглядела.

– Да, Чарли, нормально выглядит.

Два милиционера прошли вдоль бабушек, торгующих воблой и семечками, а затем направились к нам. Они, я видел, заметили меня еще издали. Все менты замечают меня издали, и я их тоже замечаю. Мы с ними замечаем друг друга, а потом они меня останавливают. По два, по три раза в день. Это началось после того, как я нашел в себе силы уехать отсюда. Приезжая в Москву во время отпусков, я теперь никогда не выхожу на улицу без паспорта. Если я случайно оставляю его дома, то возвращаюсь за ним. По Москве я стараюсь носить с собой паспорт всегда.

– Добрый день, уважаемые. Документики ваши можно?

Допотопное какое-то обращение, его теперь используют, по-моему, только люди из органов. А может, и не только они, но все-таки есть в нем что-то такое пренебрежительное. Встреть меня вот эти вот менты в тайге, когда у меня за спиной карабин, то по-другому бы, наверное, обратились. Менты и бандиты – вот две категории граждан, которые носят оружие в городе. И которые всегда правы, по крайней мере, с ними спорить бесполезно. Но бандиты хоть не пристают каждый день с проверками.

Один раз я ведь все-таки забыл дома паспорт. Возвращаться за ним не стал, потому что за дочкой торопился, мне ее Аленка должна была в метро передать. Погулял с ребенком, зашли в зоологический музей, на бабочек посмотрели, а потом я ее отвез обратно и после выпил пару пива в кафе на улице. Около метро «Сокольники» угодил в милицейский «УАЗик».

Сразу в отделение не поехали, сначала покружили, взяли еще одну девчонку, а потом двух кавказцев и китайца. Девчонка была первой, ее усадили в машину рядом со мной и, завернув в переулок, остановились.

– Ну что делать будем? В отделение поедем? – Усатый милиционер на переднем сиденьи повернулся к нам и весело подмигнул девчонке.

– А какие еще варианты? – спрашиваю.

– Ну, я не знаю. Только в отделении торчать вам до ночи придется.

Девчонка раскрыла сумочку, порылась в ней пальчиками и протянула менту полтинник. Я был на нулях, оставалась пятерка какая-то жалкая. Деньги у девчонки приняли, мент отвернулся от нас, и мы сидели минут десять в тишине. Потом ее отпустили, поездили еще немного, посадили в машину китайца с кавказцами и отвезли в отделение. Деньги больше не просили. В обезьяннике мы с китайцем сидели одинаково тихо, стараясь не встречаться ни с кем глазами, и наблюдали сквозь решетку за вечерней жизнью отделения милиции. Лица кавказской национальности смотрели прямо и смело, иногда говорили друг с другом, не понижая голоса. Один из них попросился в туалет, но ему было отказано. У меня пиво тоже просилось наружу.