Обряд - Валентина Вадимовна Назарова

и ее власть. Она поворачивается лицом к камню, на котором белым мелом нарисовала пентаграмму, и начинает произносить нараспев слова. Листков с распечатанным текстом у нее нет, она так и не взяла их со стола в компьютерном клубе, поэтому просто говорит от себя, прямо из черного своего сердца. И от этого чувствует себя такой дурой, что на коже у нее выступает испарина.

— Что-то не похоже на латынь, Стюх. Больше на суржик какой-то, — доносится до нее смешливый голос Петьки, а вслед за ним звук глотков.

Она оборачивается. Матвей пишет кому-то эсэмэску, нахмурившись, пламя от костра бросает на его красивое угловатое лицо красно-рыжие отсветы. Сегодня ночью все случится, думает Стюха. Или так, или пусть все сгорит дотла. Выпрямив спину и расправив плечи, она идет к машине.

Котенок, маленький и мягкий, вцепляется ей в руку когтями и делает больно, и она вскрикивает, зажимает его сильнее и забирается на жертвенный камень.

— Ну как там твой друг сатана, видно его? — произносит Петька, подталкивая Матвея в плечо. — Мне кажется, дьявол сегодня занят другими делами и не получил твое приглашение на нашу тусу.

И в этот момент происходит страшное — Матвей улыбается. Он пытается это скрыть, но она видит, она замечает это. Он смеется над ней.

— Вам смешно, вы не верите, что я могу? — кричит она, выпрямляясь на камне в полный рост.

— Ты антихрист, ты все можешь, — снова ржет Петя, и в этот раз Влад и Матвей оба издают смешок.

— И ты так думаешь? Матвей?

Она смотрит на него с высоты, на это его наглое лицо, на черные глаза, в которых отражается сейчас рыжий огонь, и на спутанные кудри, и хочет, чтобы он умер, чтобы это его она сейчас сжимала в руке, орущего и испуганного. Он делает шаг к ней.

— Стю, слезай, отпускай котенка и давай просто посидим у костра, — говорит он, протягивая ей руку. — Давай, будь хорошей девочкой, не истери.

Ее сердце останавливается, кости растворяются в стыде, как в кислоте, и тело становится мягким и липким от пота и стекает на камень. Котенок, освободившись из ее пальцев, делает несколько прыжков к краю и исчезает между черными стволами елей, проглоченный темнотой. Матвей берет ее за руку. Она отдергивает ладонь и встает на колени.

— Я для тебя маленькая девочка?

— Ну, тебе четырнадцать лет, Стю.

— Ты урод, извращенец долбаный, вообще греби отсюда, — шипит она, собираясь в комок, будто готовясь прыгнуть на него и вцепиться ему в лицо. — Вали откуда приехал, слышишь? Ненавижу тебя, проклинаю!

— Ты чего вдруг?

— Ничего. Уходи.

Она поднимает осколок камня и швыряет в него, прямо в лицо. Он задевает его голову, над ухом, под волосами, рассекая кожу. Он подносит пальцы к волосам. Кровь.

— Ты сумасшедшая, Стю, чокнутая совсем. — Он крутит окровавленным пальцем у виска. — Ку-ку. Как мать твоя.

Жар приливает к ее лицу.

— Убирайся вон. Вали, слышишь? Уезжай.

— Стюх, ты чего? — пытается образумить ее Петька, но она не слышит его.

— Хорошо. Я поехал. Вы со мной, парни? — спрашивает Матвей, обернувшись.

Петька и Влад переглядываются, но не двигаются с места.

Стюха смотрит на то, как Матвей подчиняется ее воле, как садится в машину и уезжает, оставив после себя только свой дурацкий магнитофон. Когда красные огни его габаритов исчезают в темноте, она смахивает слезы с глаз. Еще рыдать по этому придурку.

— Ну ладно, что грустить, вечеринка, — произносит Петька и похлопывает Стюху по плечу. — Ты как, антихрист, успокоилась?

Она бросает на него злой взгляд и выдергивает плечо из-под его руки.

Кто-то включает музыку на магнитофоне, так громко, что голос вокалиста звучит как тысяча голосов одновременно, и Стюха подпевает в такт несмотря на то, что ненавидит эту группу, просто потому, что знает слова. Петька кладет руки ей на бедра и живот, лезет под юбку, но она смеется и прогоняет его снова и снова, пока он не уходит.

От слез, упрямо подступающих к глазам, и выпивки, она перестает различать контуры предметов вокруг и различать слова песен. Почти наощупь, забирается на камень, ставит рядом магнитофон и начинает танцевать, повторяя свою молитву: сатана, приди и забери меня, забери нас всех.

* * *

Когда она просыпается, костер уже догорел и кругом так темно, что она не может различить даже своих рук. На секунду ей кажется, что она умерла и у нее больше нет тела, что она каким-то образом оказалась внутри пустоты, что она сама стала пустотой. Но через пару минут ее глаза привыкают к темноте, а голые ноги и руки начинают чесаться от комариных укусов. Она лежит под камнем, кто-то укрыл ее кофтой — Петька, наверное. Голова у нее раскалывается, она встает на ноги, опираясь о шершавую холодную поверхность камня, бредет вперед, туда, где должен быть Петькин рюкзак, а в нем — бутылка с водой.

Свет озаряет ее внезапно, прежде чем она доходит до рюкзака. Он такой яркий и так близко, что она чувствует себя мотыльком, бьющимся в чье-то окно со всей силы. Она слышит хлопок, как будто в ладоши, только громче. Звук шагов по сухому мху, фигура. Черный силуэт, свет струится вокруг него длинными тонкими лучами, которые, как пальцы, тянутся к ее лицу. Она загораживается ладонью.

— Ты вернулся, — тихо выдыхает Стюха.

Фигура молчит, только делает шаг вперед.

— Я же сказала не возвращаться! Я же долбаный антихрист, ты забыл, сумасшедшая больная дура, которая всех вас тут убьет и сожжет!

Полная тишина, лес замер, разом замолчали все комары, утих ветер и онемели еловые верхушки. Все как будто застыло, приготовившись к чему-то страшному.

— Зачем ты вернулся? — говорит Стюха, прикрывая глаза от яркого света, но все равно ничего не может различить — только черный силуэт, который движется в ее сторону. Что-то побрякивает в темноте, тихо, металлом по металлу. Внезапно ее охватывает страх, животный ужас, как будто завеса