Дура LEX - Борис Палант

Потом они по очереди принимали душ, и Витя всегда удивлялся, сколько разных бутылочек с шампунями и жидким мылом, сколько баночек с кремами и мазями, сколько тюбиков неизвестно с чем стояло на полочках в Зинкиной ванной. Это была настоящая женская ванная комната — чистая, ароматная, возбуждающая. После душа следовал коньяк с фруктами и тортом, а затем снова бусинка утыкалась в Витин лоб.

Суббота для Зинки начиналась с разговора с дочками по скайпу. Старшая Юля и младшая Таня садились в далеком Ивано-Франковске у себя дома перед экраном и рассказывали Зинке о своих успехах. Юля наконец нашла скрипку, которая ей понравилась. Это был концертный «Гвидантус» первой половины восемнадцатого века, который принадлежал одному из учеников Эммануила Иосифовича. За скрипку просили двенадцать тысяч долларов, но Эммануил Иосифович умолил ученика отдать ее за восемь, что все равно в два раза превышало цену, которую Зинка была готова заплатить за инструмент.

— Доченька, это ведь дороже, чем машина, — пролепетала Зинка. — Когда нужны деньги?

— Как можно скорее, мама. Ты себе не представляешь, какой звук у этой скрипки! Я тебе сыграю на ней — ты в обморок упадешь. У нее тембровый диапазон необыкновенный, и она идет с родным смычком. Мама, иногда один смычок «Гвидантуса» стоит десять тысяч, а тут все вместе за восемь. А какой лак на скрипке! Даже не верится, что ей почти триста лет. Она в Италии сделана Йоханном Гвидантусом. Мама, я тебе обещаю, что возьму с ней первое место на любом конкурсе. Я ведь не игрушку прошу. Ну хочешь, я продам свой мобильник и все свои шмотки. Я ведь по семь часов в день играю, а звука у моей румынской скрипки нет и не будет. Она хороша только для начинающих, а я ведь уже на конкурсах выступаю. Мама, сейчас нет хороших скрипок дешевле десяти тысяч, сейчас русские мастера в Москве больше берут, правда, они тоже делают очень хорошие скрипки.

— Юля, я пришлю деньги через неделю, — тихо сказала Зинка. — Таня, какие у тебя отметки в школе?

— Хорошие, мама, а когда ты приедешь? Мы с Юлькой очень по тебе скучаем. Мама, мы ведь уже столько месяцев не виделись. — Таня заплакала.

— Танечка, будь взрослой. Если бы я была рядом, ни ты, ни Юлька не могли бы позволить себе такие красивые вещи. Ты же знаешь, сколько стоят Юлькины уроки. А твое фигурное катание! А ремонт дома! А еда! Где бы я в Ивано-Франковске столько заработала? Сколько у вас стоит хороший кусок мяса? Ты ведь любишь мясо, Таня? И тебе нужно хорошо питаться, чтоб и фрукты были, и овощи. Юля, успокой Таню.

Закончив разговор с домом, Зинка долго не могла прийти в себя. Пила кофе чашку за чашкой, курила. Позвонила Верке поплакаться. У Верки были свои проблемы — старшая ушла из дома на два дня, шаталась неизвестно где. Вдруг объявился муж, требовал у дочек Веркин адрес и номер телефона. Денег не принес, зато забрал из дома какие-то золотые побрякушки.

— Верка, как ты думаешь, сколько нам еще здесь сидеть в неизвестности? — спросила Зинка.

— В неизвестности — неизвестно, а сидеть нам здесь, надеюсь, всю жизнь. Вот получим политическое убежище, дочек сюда вызовем и заживем тогда как люди.

— Верка, время ведь летит. Каждый день, что дочки без нас, нам в минус. А если не получим убежища, что тогда делать будем?

— Зинка, перестань сопли распускать немедленно! Ну хочешь — вертайся обратно, тебя тут никто не держит. Что ты дочкам скажешь? Что мама прогулялась в Америку и ни с чем вернулась? Давай я к тебе приду, посидим, поговорим.

Зинка и Верка таким образом виделись каждую субботу — то у одной было скверно на душе, то у другой. У кого было менее скверно, тот и утешал. Витя смотрел телевизор, а Зинка и Верка сидели на кухне, пили вино и разговаривали. Раз в месяц забегала Катька, которая по-прежнему работала у Левчика в (чтоб не сказать на) «Седьмом небе» и сказочно разбогатела, но жениха еще себе не нашла. «Желающих много, — говорила она, — но ни один мне не подходит — то слишком бедный, хотя и добрый, то богатый, но скряга. Я все жду, когда попадется богатый и добрый».

— Ну это долго ждать придется, — смеялась Верка. — Они потому и богатые, что жадные. А добрый все на всех тратит, откуда ему богатство накопить?

— Вера, у тебя примитивное представление о том, как становятся богатыми, — встревал в разговор Витя. — Ну приходит в бордель человек расслабиться, с девочками пообщаться. Он что, по-твоему, должен все бабки на них потратить? Тогда он будет добрым для Катьки, но жадным для своей семьи. Вот будет у Катьки семья, что она скажет, когда ее муж будет все бабки в борделе просаживать?

— Не будет, потому что я его буду сексуально удовлетворять, — сказала Катя. — Ему не надо будет в бордель ходить. Я уже по-английски немного научилась понимать, все мужики рассказывают одну и ту же историю — как жены их трахаться не хотят. Ну не хотят, так пусть и не удивляются, что их мужья в бордель ходят.

* * *

Прошло уже девять месяцев, как Верка и Зинка прибыли в Америку, и английский, несмотря на полностью русскоязычное окружение, начал потихоньку проникать в их жизнь. Говорили они коряво, понимали далеко не все, но ситуаций, в которых английский был на самом деле нужен, было мало. Даже в банке, в котором они открыли счета после получения права на работу, многие клерки говорили по-русски. Зинка, отучившись три года на юридическом, сдала экзамен по украинской конституции, но вряд ли ее читала, а если и читала, то не вдумывалась. А кто из друзей или родственников ее читал? Может, цыгане ее читали, выискивая в тексте что-нибудь о своих правах? Поэтому Зинка была очень удивлена, когда однажды Витя за обедом сказал, что приехал в Америку ради ее конституции и что английский надо учить, чтобы эту конституцию прочесть.

— Ты думаешь, Зина, что Америка знаменита своими машинами? Немецкие лучше. Даже японские лучше. Ты думаешь, Америка знаменита небоскребами? Ты знаешь, сколько сейчас небоскребов в Шанхае и какие высоченные небоскребы строятся в Арабских Эмиратах? Да Манхэттен рядом с Шанхаем покажется Ивано-Франковском. Нет, Зина, Америка знаменита своими гражданскими свободами, а свободы эти записаны в конституции. Вот скажи, ради чего ты приехала в Америку, ради чего заплатила бешеные деньги, чтобы добраться сюда любыми путями, ради чего полы ночами моешь? Неужели ради бутылочек и баночек в ванной комнате?

— Витя, ты же знаешь, что мне детей поднимать надо, — обиженно сказала Зинка. — У нас в Ивано-Франковске тоже бутылочки есть — немецкие, ничуть не хуже.

— То есть ты рассматриваешь Америку только как страну, где больше платят? — продолжал развивать эту неожиданную тему Витя. — Вот мы, эмигранты, живем здесь, в Америке, кто легально, кто нелегально, но мы не часть Америки. Ты, например, знаешь, чем живет сейчас страна, о чем все время говорят по радио или телевизору?

— Ищут убийцу какой-то Петерсон. Она беременная была, ее убили и утопили. Все думают, что это муж сделал.

— Я не это имел в виду. Убивают везде, это не типичная американская история.

— Война в Ираке. О ней тоже все время говорят.

— Ну хотя бы война в Ираке. Ты думала об этой войне? Ведь многие в Америке против этой войны. Сейчас на Ближнем Востоке решается судьба европейской цивилизации, и если мы проиграем эту войну, деваться будет некуда.

— Кто «мы», Витя? Или ты уже статус в Америке получил?

— Мы — это цивилизованные люди, Зина.

— Ну, поеду обратно в Ивано-Франковск. Ты кушай, кушай.

— При чем тут Ивано-Франковск? Америка весь мир кормила и кормит! А проиграем — жрать будет нечего от Африки до Ивано-Франковска.

— У нас свой огород есть. Картошка, помидоры, цыбуля. Проживем как-нибудь.

— Зина, вот мы уже сколько с тобой встречаемся, а в Манхэттене ни разу не были. Ты до меня была хоть раз в Манхэттене?

— Раз была. Вот ты бы меня и свозил туда. В клуб какой-нибудь. А то, на самом деле, все дни рождения подруг на Брайтоне празднуем. Давай поедем в клуб или в театр.

Витя сел за компьютер и посмотрел программу известного джазового клуба «Блю Ноут». Батюшки! Как раз сегодня играет трио Кенни Вернера!

— Мы успеем на шоу в половине одиннадцатого. Собирайся, поехали!

Надела Зинка все самое лучшее, намазалась самыми дорогими кремами и наложила самую лучшую французскую косметику, а Витя, как был в джинсах и фланелевой рубахе, в таком виде и поехал.

Старый Витин «Додж-Караван», набитый молотками, топорами, пилами, гвоздями и прочим стройматериалом и оборудованием, медленно полз по Белт-Парквей, и Зинка любовалась открывшимся видом на нижний Манхэттен. Здания сверкали миллионами огоньков, в темном небе кружили вертолеты, впереди разноцветно переливался Бруклинский мост.

— Вон статуя Свободы, с лампочкой в руке, — ткнул куда-то налево пальцем Витя.

Статую Свободы было видно плохо, угадывался лишь ее силуэт.