Дура LEX - Борис Палант

Ребе попросил выступить кого-нибудь из собравшихся. С места поднялась дочь Марка Сарра, девушка лет восемнадцати. Ребе представил ее. Сарра родилась в Америке. Она говорила, как любит папу, как всегда брала с него пример. Закончила она речь по-русски: «Папа, я очень тебя люблю», и заплакала. Маме Марка Анне Соломоновне стало плохо, и работники «Невского» принесли ей воды, а затем бережно повели под руки из зала. Старший брат Марка Наум вспомнил, что Марк был в семье любимым ребенком — самым умным, самым балованным, все его обожали. Потом Аркадий рассказал, каким Марк был талантливым адвокатом и порядочным партнером. «К ладони этого человека не прилип ни один чужой доллар». — После этих слов Аркадий тоже заплакал.

— Для чего чужим прилипать, когда своих столько? — довольно громко шепнул мужчина, сидевший за Зинкиной спиной.

— Юра, прекрати, — зашипела его соседка.

По интонации ее, однако, можно было понять, что шутка ей понравилась.

Потом выступил какой-то усатый мужик, которому Марк «сделал» политическое убежище десять лет назад.

— Вся наша семья молилась на Марка Лифшица, — сказал усач. — Он стал членом нашей семьи. Когда мы дом покупали, мы опять к Марку пришли, когда нас партнеры надуть хотели, мы сразу к Марку. Захворал я, захотел завещание сделать — опять к Марку, но, слава богу, поправился. Короче, Марк у нас был как скорая юридическая помощь. И вот его не стало. Настоящий был адвокат и прекрасный человек.

Зинка на кладбище не поехала. Вместе с остальными нелегалами — клиентами Марка она пошла в кафе «Русалочка», где подавали очень вкусные и дешевые вареники и пельмени. Нелегалы любили «Русалочку» еще и потому, что у хозяев не было лицензии на торговлю спиртным, а значит, можно было приносить свою выпивку.

Пить Зинка не хотела, а вареники с вишней пришлись очень кстати, и Зинка заказала вторую порцию.

Нелегалы обсуждали адвокатов, практикующих в русскоязычной общине. Из обсуждений следовало, что на всех пробу ставить некуда — все жулики, и что покойный, тоже, кстати, тот еще жулик, был самым приличным из них.

— А что насчет Аскольда? — спросила одна девушка. — У него офис в Манхэттене, и я ничего плохого о нем не слышала.

— Аскольд дерет так, что вовек не расплатишься, да и не расплачиваться не придется — Аскольд берет весь гонорар вперед, — ответил парень с грузинским акцентом. — Я бы пошел к Аскольду, но я ведь уже Марку заплатил пять штук, кто мне их теперь отдаст?

— А как мне свое дело получить? — спросила Зинка.

— Я предлагаю всем пойти к Марку в офис завтра утром и попросить у Леночки наши дела, — ответил грузин.

Грузин вызвался подвезти Зинку домой, но поскольку истинная причина его галантности была как на ладони, Зинка отказалась.

Добравшись до дому, Зинка легла на кровать и закрыла глаза. Во рту было противно сладко от вареников с вишней — Зинка явно переела их. Ей стало плохо, мысли начались путаться — бюджет, не хватает денег, неизвестно, сколько надо будет платить новому адвокату. Да и кого нанять? Вити больше не будет, наверное, никогда. Дочек не видела почти год, все из-за проклятого мужа. Если вернуться на Украину, то соседи смеяться будут — зачем все затевала, зачем уезжала? Где жить в Ивано-Франковске? Дочки живут с мамой и папой, она, если будет работать, не сможет проводить с ними время. Да и где она сможет работать в Ивано-Франковске? Нету там никакой работы. Об этом говорят родители, об этом говорят все ее подруги, все, кто только что приехал оттуда. Нищета, уголовщина, коррупция, беззаконие, пиршество богатеев, разграбивших страну. Кто такой Аскольд и сколько он стоит? Отдаст ли Леночка документы? Как она могла явиться на похороны Марка, совести у нее никакой. Как она не пожалела вдову, детей и родителей Марка, бессердечный она человек! Витя уже, наверное, летит в свой Алжир на большие заработки. А может, сначала домой в Минск, а оттуда в Алжир. Такой хороший парень, с таким можно где хочешь жить — хоть на Украине, хоть в Алжире, а в Америке с таким — просто сказка. Получается, что муж даже важнее, чем страна. Но на Украине не только работы нет, но и мужей. Все пьют по-черному, откуда хорошему мужику взяться? Эх, Витя, Витя! Почему с собой в Алжир не позвал?

Зинка встала, закурила. Курила она мало, в основном в самые плохие и в самые хорошие моменты жизни. Позвонила Верке, сказала, что Витя улетел навсегда и что она хочет вернуться в Ивано-Франковск. Верка примчалась через полчаса, опять с бутылкой скотча, на сей раз дорогого — «Джонни Уокер Блэк». Она залезла в Зинкин холодильник, достала сыру, колбасы, пельменей, и через несколько минут ужин был готов.

— За что выпьем? — спросила Верка, поднимая стопку с темно-желтым «Джонни Уокером».

— Ни за что. Просто выпьем. — Зинка опрокинула стопку и засосала лимоном. — Ты знаешь, Верка, мне настолько плохо, что даже не хочется, чтобы было хорошо.

— Пошла бы в спортзал или в бассейн, Зина, дурь выгнала бы. Нельзя так. Ну уехал Витек, ну умер Лифшиц, царство ему небесное, но ведь ты сюда не ради Витька приехала, не ради него через столько прошла. Да и Лифшиц был не единственный адвокат, вон, поди, сколько их развелось.

— А кого ты наймешь? Ты уже думала об этом?

— Не знаю, Зинка. Вот получим назад свои документы от Леночки, тогда и подумаем.

— Да ведь у меня интервью на носу, мне готовиться к нему надо.

— И как ты собираешься к нему готовиться?

— Вот разговорник купила украинско-цыганский.

— Ты чо, с ума сошла?

— Лифшиц сказал, что полезно знать несколько слов и выражений. Я уже выучила, как будет по-цыгански «извините, пожалуйста».

— И как?

— Забыла уже.

— Зинка, хочешь, обнимемся и полежим вместе?

— Хочу, Верка. Скажи, с кем ты сейчас? По-прежнему с Андрюхой?

— Была с Андрюхой, сейчас со Славиком, ни к кому не хочу привыкать. Один раз привыкла, хватит уже.

— Получается, ты как для здоровья это делаешь, а я не могу ради здоровья, мне любить надо.

— Всем любить надо, только видишь, что получается — мы их любим, а они потом от нас валят. Наши Миколы свалили, теперь вот твой Витек. Нет, Зинка, я себе задачу поставила — разбогатеть и девочек на ноги поставить. А если увлекусь кем-то, все насмарку пойдет, я ведь влюбчивая. Буду все время думать о нем, хотеть, чтобы он мне цветы приносил, страдать буду, я люблю страдать. Ты думаешь, мне Андрюха или Славик цветы дарили? Только духи и коньяки. Цветы — это любовь, а духи и коньяки — это для траханья.

— Верка, так Славику ж всего двадцать пять лет. Он же пацан еще.

— Ну и что, что пацан? Я его не заставляю к себе приходить. Он мне духи, а я ему то футболку куплю, то одеколон. Он мне коньяк, а я ему то рыбки нажарю, то борща наварю. Ничем не хуже, чем у тебя с Витьком было. Только я знаю, что никогда за него замуж не выйду, а он знает, что не женится на мне. Какая я ему жена, я больше чем на десять лет старше! И ни жена, и ни мама.

— Давай спать, Верка.

— А пельмени есть не будем?

— Какие пельмени после вареников с вишнями?! Ну их к черту! Спать, а завтра утром к Леночке пойдем дела забирать.

* * *

Леночка оказалась на месте. Она положила перед Зинкой папку с ее документами и сказала:

— С вас еще семьсот долларов.

— За что? — спросила Зинка. — Ведь Марк еще не начинал работу над подготовкой к интервью.

— Ну это я не знаю, но у меня отмечено, что вы должны еще семьсот долларов. Если вы не заплатите, я не смогу дать вам папку с документами.

— У меня нет с собой денег.

— Не страшно. Когда будут деньги, приходите, и я отдам вам папку.

— Но мне нужно начинать готовиться к интервью, я должна нанять нового адвоката.

— Хорошо, принесите мне пятьсот долларов наличными и можете забирать свою папку. А у вас, Вероника, вот я гляжу на ваши документы, вообще странная история. Почему вы не пошли на интервью?

— Какое интервью? Когда? — закричала Верка.

— У вас было назначено интервью еще три месяца назад.

— Почему вы мне не позвонили? Что же теперь будет?

— Ну, раз не пошли без уважительной причины, дело передали в иммиграционный суд. Теперь против вас открыт депортационный процесс.

— Почему ни вы, ни Марк мне не сообщили об интервью? Ведь у вас же был мой адрес, и вот я вижу на папке мой номер телефона, почему вы молчали?

— Вы знаете, Марк мне не поручал вам звонить.

— Мне тоже вам пятьсот наличными притащить, чтобы свои документы забрать? А ну-ка, давай, скотина, наши документы немедленно. Сучка ты последняя, и хозяин твой говнюк был. Тебе и твоему бессовестному хозяину-любовнику было насрать на мое дело. Теперь из-за вас меня из Америки выгнать могут. Мои слезы и слезы моих детей для тебя ничто. Ничего, на том свете Лифшиц за все ответит, уже, скотина, отвечает. А ты, сучка, деньги с нас кровные тянешь? Мы тут вкалываем, руки химией прожигаем, говно за твоими родителями выносим, жопы им подмываем, чтобы ты последние гроши с нас тянула?