Дура LEX - Борис Палант

— Не поняла, — сказала Зинка.

— Ну вот, положа руку на сердце, вы заслуживаете политического убежища?

— Ну раз вы беретесь за дело, наверное, да.

— Перестаньте, Зинаида, вы знаете, о чем я говорю. Вы так же заслуживаете политического убежища в Америке, как я звания Героя Советского Союза. То есть никак! И вот я пытаюсь для вас что-то сделать, да, не всегда получается, большей частью из-за самих клиентов, но ведь часто и получается! Или вы хотели, чтобы получали все сто процентов?

— Да нет, что вы, Марк, спасибо, я никак не хотела… — залепетала Зинка.

— Ладно, хватит поэзии. Начинаем готовиться к интервью. Вы хоть что-то по-цыгански знаете?

— Ни слова.

— Купите русско-цыганский разговорник и начинайте учить наиболее обиходные фразы. Вы обязаны знать, как по-цыгански папа и мама, как сказать спасибо и здравствуйте.

— Неужели на интервью будут проверять мое знание цыганского?

— Попадется вам, Зина, въедливый еврей, он из любопытства проверит.

По пути домой Зинка забрела в книжный магазин «Санкт-Петербург» и, к своему удивлению, нашла на полке «Украинсько-ромський розмовник». Заплатила за него десять долларов. На глянцевой обложке были изображены цыган с бородой и усами и цыганка в платке. Оба улыбались. Ехала эта пара на бричке по дороге, выложенной галькой, вокруг колосилась рожь, бело-желтое солнце скрывалось за красным облаком. Вечерело.

В автобусе Зинка раскрыла «розмовник». Первой фразой была «Витаемо вас у нашей осели», что на цыганском звучало как «Драгосто туменге андо амаро кгер». Зинке фраза не понравилась — сложная, непонятная. Она быстро нашла «Извините, пожалуйста» и прочла перевод: «Иртисарен авен лаче». До своей остановки Зинка повторяла «Иртисарен авен лаче», а когда пришла домой, приготовила ужин, поела, почистила зубы и легла в постель, то поняла, что начисто забыла, как извиняться по-цыгански.

* * *

Беды, как им и полагается, пришли вместе. В понедельник по русскому радио сообщили, что скоропостижно скончался известный адвокат Марк Лифшиц, прощание с которым состоится во вторник в час дня в похоронном бюро «Невский». Вечером прибежала Верка с бутылкой скотча и рассказала, что Марк Лифшиц умер в квартире своей секретарши, той самой, которую они с Зинкой видели.

— Откуда ты знаешь? — спросила Зинка.

Ей было все равно, где умер Марк Лифшиц, но такая подробность заинтересует кого угодно.

— Так это все уже знают. Леночка (так зовут секретаршу), когда увидела, что Марку плохо, кому, думаешь, первому позвонила?

— В девять-одиннадцать, наверное.

— Ага, сейчас! Матвей Леонидовичу она позвонила. Марк же ему документы делает. Матвей Леонидович, слава богу, живет за углом, так что прискакал он через три минуты со своим чемоданчиком и констатировал смерть.

— Бедный Марк, ведь еще молодым человеком был, — сказала Зинка.

— Да, а жене его теперь как? Ведь случилось это все за полночь. Что, спрашивается, адвокат Лифшиц делал в квартире своей секретарши ночью? Ну и Матвей Леонидович тоже хорош. «Умер! — говорит он Леночке. — Звоните в полицию». И собирается уходить. А Леночка ему: «Куда же вы, Матвей Леонидович? Мне страшно». А Матвей Леонидович ей отвечает: «А мне, Леночка, еще страшнее, потому что я, как вам хорошо известно, нелегал. Сейчас приедет полиция, начнутся разборки, и какие вы мне прикажете документы предъявить? Меня тут же арестуют! Меня здесь не было».

— Верка, ведь Матвей Леонидович должен был из страха и вправду обо всем молчать, а ты тут мне их разговор в деталях пересказываешь. Странно все это. Неужели Леночка все это разболтала?

— Да нет же, сам Матвей Леонидович по секрету и рассказал в узком кругу — дантисту Володе и парикмахеру Косте. Ну, еще жене своей Иде. Короче, весь Бруклин уже об этом знает. Со всеми деталями.

— А что, еще и детали были?

— Ну да. Матвей Леонидович, после того, как констатировал смерть Лифшица, успел заметить на журнальном столике обертку от виагры и почти пустую бутылку коньяка. Говорит, что вся эта комбинация — виагра, коньяк и секс с Леночкой — стоила Марку жизни.

Слушая рассказ Верки, Зинка сразу не подумала, насколько смерть адвоката Лифшица касается лично ее. Только после того как они с Веркой приняли по три рюмки скотча, в Зинкином мозгу зазвенело: а кто теперь ее дело вести будет?

Вторая беда пришла поздно вечером. Неожиданно явился Витя и сказал, что уезжает из Америки. Зинка была пьяна и сразу не врубилась в смысл сказанного. Посидела-помолчала и заплакала.

— Куда же ты, Витек, поедешь? — спросила она.

— Кореш в Алжире бизнес открыл по починке самолетных моторов. Ему менеджер нужен, а у меня все-таки военное образование, и в технике я кое-чего смыслю.

— А что же с конституцией и свободами? Ведь обратно пути не будет.

— Знаю, Зина.

— А со мной что? Я ведь тебя люблю. Ты думаешь, так просто встретить на земле человека, который тебя полюбит? Ведь мы бы могли семью создать, я еще родить могу.

— Не надо, Зина, мне самому тяжело. Наверное, я делаю страшную глупость, но что-то меня толкает на эту глупость. Не могу я сидеть на одном месте, закисаю я. Ты, как цыганка, должна меня понять, — попытался улыбнуться Витя.

— Цыганка… — Зинка снова расплакалась. — Когда уезжаешь, Витек?

— Завтра, Зина. Не хотел говорить тебе заранее, не хотел расстраивать.

— Ты не расстраиваешь меня, Витек, ты меня убиваешь. Мне так хорошо с тобой было, так хорошо. Помнишь «Блю Ноут»? Я как джаз теперь по радио слушаю, всегда тебя вспоминаю. И мне тут же тебя хочется. Ты пришлешь свои координаты?

— Конечно, Зина. Кто знает, может, еще встретимся.

— Витек, я должна тебе гроши — полторы штуки. Куда их тебе высылать?

— Забудь про гроши, Зина, ничего ты мне не должна. Мне кореш положил зарплату в сто штук, так что я в порядке.

Зинка и Витя легли на застеленную кровать и так пролежали часа два. Потом Витя встал и ушел, а Зинка провалилась в больной сон.

Проснулась Зинка рано, ее тошнило. Она выпила из банки огуречного рассолу. Потом опохмелилась остатками скотча, снова выпила рассолу. Когда прошла головная боль, началась душевная. Зинка никак не могла перестать плакать. Шла на кухню, ставила кофе и плакала. Потом шла в спальню, смотрела из окна на пыльный бруклинский двор, вспоминала карпатские луга и начинала плакать еще сильнее. Хотела позвонить по скайпу дочерям, но не смогла. Хотела включить радио, но вспомнила, что оно настроено на джаз, и тут же отдернула руку от пульта. На часах было двенадцать. Зазвонил мобильник. Это была Римма.

— Зина, с тобой все в порядке? Мы с Йосей волнуемся, все ли у тебя в порядке. Помнишь, мы сегодня собирались в парк пойти погулять, а потом пожарить котлеты с гречневой кашей? Знаешь, что мне сегодня Йося сказал?

— Риммочка, я заболела. Я завтра приду.

— Хорошо, Зиночка. Так ты знаешь, что мне сегодня Йося сказал?

— Что, Риммочка, он вам сказал?

— Он сказал, что с тех пор, как мы уехали из Одессы, он ни разу не пил компота из сухофруктов. Ты представляешь? Зина, мы должны ему сделать компот из сухофруктов. Ты умеешь варить такой компот?

— Да, Риммочка, я сварю Йосе компот из сухофруктов. Я по дороге к вам зайду в лавку и куплю все, что нужно для компота.

— Тебя Бог нам послал, Зиночка. Не забудь, что в такой компот хорошо дать изюму.

Когда старая еврейка говорит, что человека ей Бог послал, то слезы у такого человека должны высохнуть немедленно. Зина улыбнулась и пошла искать черные брюки и закрытую блузку, чтобы ехать на прощание с Марком Лифшицем.

* * *

Перед зданием похоронного бюро «Невский», что на Кони-Айленд-авеню в Бруклине, было многолюдно. Мужчины в костюмах и кипах курили, их жены с марлевыми нашлепками на головах стояли невдалеке и шептались. В стороне группой держались люди явно нееврейской наружности, по-видимому, клиенты Марка. Мужчины-неевреи тоже нацепили на головы кипы, которые им раздали в «Невском», но, как отметила про себя Зинка, кипы им не шли.

Зинка узнала несколько знакомых лиц среди клиентов и подошла к ним. Все говорили только о том, как трудно будет найти нового адвоката и что еще труднее будет получить свое дело из офиса покойного.

Вдруг толпа пришла в движение — показалась Леночка. Из группы еврейских женщин донеслось шипение, еврейские мужчины же приосанились, прикидывая, стоило ли прощаться с жизнью ради секса с Леночкой. Судя по их виду, стоило.

Вышел ребе в черном костюме и пригласил всех зайти внутрь. В небольшом зале стоял простой закрытый гроб. Мать Марка, вдова и родственники уже сидели в первом ряду. У всех были заплаканные лица. У Марка было двое детей, они сидели по обе стороны вдовы. Ребе на английском языке рассказал о Марке. Прекрасный сын, муж, отец, адвокат, лидер русскоязычной общины. Потом ребе прочитал какую-то молитву на иврите, и все несколько раз повторили за ним «амен». Зинка уже знала, что у евреев гроб не открывают, но все равно подумала, что в гробу, может, совсем и не Марк Лифшиц лежит. Она огляделась, увидела Леночку, тоже заплаканную. Рядом с ней сидели Аркадий и Милана, прилетевшие на похороны из Орегона.