Ромейская история - Олег Игоревич Яковлев

подают как основное блюдо.

…После дневной трапезы гостей провели в просторный покой с окнами, выходящими в небольшой сад со стройными кипарисами, который обрамляла невысокая ограда. За нею видна была крепостная стена с зубчатыми башнями. Вдали слева просматривались Неорианские ворота.

– Думаю, отроче, у друга мы в доме, – промолвил воевода. – Но помни всегда: с ромеями надобно быть настороже. Ну, хозяйку похвали, расскажи что-нибудь. Но коли речь о больших делах княжеских зайдёт, молчи.

Порей кивал головой и соглашался.

Вечером состоялась обильная трапеза с монокифроном, после чего вестарх пригласил одного Иванку к себе в небольшую камору. Они разместились на мягких, обитых дорогим бархатом скамьях. Вначале играли в шахматы, затем Педиадит стал говорить о своих делах:

– Конечно, малоазийские имения приносят мне хороший доход. Но в нашей Ромее, увы, нет ничего постоянного и неизменного. Здесь нет, как у вас на Руси или в западных странах, безусловного права на собственность. Сменится власть или исчезнет благосклонность императора, и имение моё могут конфисковать. В Ромее, увы, должность чиновника при дворе базилевса гораздо более выгодна, чем роль аристократа-землевладельца. Поэтому я и правлю службу в Константинополе, а не наслаждаюсь жизнью на принадлежащей мне земле. Рассчитываю получить должность препозита, буду надзирать за личными покоями базилевса. Под началом у меня будет немало придворных. Стану препозитом – будет тогда власть, влияние, деньги. А пока… был наместником в Антиохии, выполнял посольские поручения на Руси, вроде бы имею неплохую репутацию.

– Сложно здесь у вас, у ромеев, – вздохнул воевода. – Скажу честно, не хотел бы я у вас жить.

– У каждого своя судьба, свои цели в жизни, – пропищал в ответ вестарх. – Вот мой школьный друг, Неофит, выбрал церковную стезю, уехал на Русь. Что же, это его выбор, его право.

…Иванко беседовал с Педиадитом до глубокой ночи. Вернувшись к себе в покой, он обнаружил отсутствие Порея и немало обеспокоился. Хотел уже кликнуть слуг, но решил немного обождать.

…Порея в часы, когда воевода вёл беседы с вестархом, окликнула и провела на женскую половину дома молодая служанка. Посреди узкой каморы, затерявшейся среди многочисленных помещений дома, ожидала его Ингерина.

Супруга вестарха встретила молодца тяжким вздохом.

– Ты ведь знаешь, рус, я – обыкновенная женщина, и я жажду любви. Антиохиец не может мне её дать по вполне понятным причинам. А меж тем… Я хороша собой, ты сейчас увидишь, и я обучена искусству любви не хуже любой молодой красавицы. Ну, подойди же ко мне.

Перед молодцем бесстыдно оголилась большая грудь с крупными сосками, изящная ножка выскользнула из-под лёгкого халата. Ингерина со смехом повалила Порея на постель и стала со страстью срывать с него рубаху. Поддавшись чарам прелестницы, Порей позабыл обо всём на свете.

После, когда они лежали на постели, утомлённые ласками, Ингерина засыпала его вопросами:

– Кого из своих сыновей больше всех любит архонт Ярослав? Правда ли, что Всеволод – его любимец? Как ты думаешь, кого архонт прочит себе в наследники? Этого противного Владимира? Или всё же Всеволода, ведь не случайно он женит его на дочери базилевса. А может, кого другого? А митрополит? Я слышала, архонт хочет заменить Феопемпта русским иерархом.

Порей вспомнил слова воеводы и отвечал односложно, пожимая плечами. Уже настала глубокая ночь, когда он покинул гинекей и тихо пробрался, сопровождаемый той же служанкой, в отведённый им с Иванкой покой. Увидев целого и невредимого товарища, воевода облегчённо вздохнул…

А рано утром Ингерина поспешила к Педиадиту.

– Ну, что он сказал? – нетерпеливо стал расспрашивать её вестарх.

– Да почти ничего. Или в самом деле ничего не знает, или… мне показалось, он догадался, что неспроста я пригласила его к себе на ложе.

– Это всё друнгарий Иван. Он хитрый, только с виду прост, – досадливо обронил Василий Педиадит.

Ингерина, шурша одеяниями, села на скамью, забросив ногу за ногу.

– Наверное, тебе надо было пригласить в наш дом Порея одного, – промолвила она с задумчивым видом.

– Это сразу вызвало бы подозрения. Нет, так мне ничего не выведать. Снова базилевс заставит ехать в Киев, говорить с нашими людьми из окружения митрополита.

– К варварам! Опять?! – недовольно поморщилась Ингерина. – Мне без тебя будет так скучно! И о детях некому заботиться.

Она глянула на маленькую Евдоксию, играющую на расстеленном на полу пушистом персидском ковре.

– Ничего. Разлука будет недолгой, я думаю. По тем сведениям, которые я имею, архонт Ярослав намерен выделить каждому из своих шести сыновей удел. Всеволод – четвёртый по возрасту. Мой старый товарищ Кевкамен Катаклон советовал мне обратить внимание на третьего, Святослава. Сейчас он наместник отца в области Волынь. И кстати, его жена, некая Килликия, тоже гречанка. Если буду в Киеве, постараюсь встретиться с этим Святославом.

– Килликия. Где-то я слышала такое имя, – принялась вспоминать Ингерина. – Кажется, она из Армениака, дочь стратига.

– Возможно. Не в этом суть. Хотелось, чтобы Святослав, а вместе с ним и Всеволод с Марией получили от своего отца значительные уделы и стали нашими союзниками на Руси. Тогда не будет больше жуткой войны, какая случилась четыре года назад на наших с тобой глазах.

Вестарх встал со скамьи и подошёл к окну. Вдали занимался рассвет. Он кусал уста, молчал и думал, что же доложит сегодня базилевсу.

53

По полю возле дворца Эвдом прошли рядами турки-вардариоты в высоких лимонных колпаках и красных хламидах. Читали императорский указ, начальники отрядов получали очередные придворные звания.

Перед лицом Константина проходили новые и новые колонны пёстро разодетых воинов, он милостиво улыбался, слегка кивал головой, а в глазах рябило и кружило от всего этого праздничного кичливого многоцветья. И хотелось спросить: где были вы, сейчас такие радостные, сильные, кажущиеся преданными, в часы мятежа? Почему он, автократор ромеев, лишь с горсткой верных стратиотов и жалкой кучкой турок-вардариотов оказался запертым во дворце? И если бы не русская помощь…

Уже вечером, когда утомлённый долгим смотром император преклонил колени в молитвенном покое, снова явился к нему, выплыв из фимиамного дыма, покойный Роман Лакапин.

Говорил старый базилевс необычно тонким писклявым голосом.

– Ну что, Константин, ты убедился, насколько хрупка власть в этом мире? – Бледное землисто-серое лицо Романа исказила злорадная кривая ухмылка.

Сам не зная зачем, Мономах заспорил с этим призраком из прошлого.

– Но возможно упрочить её, эту власть. Я сделал многое. Я разгромил армян-монофизитов, еретиков, умаляющих человеческую природу Спасителя, захватил их земли. И я буду искоренять эту проклятую ересь. Я покорил кочевья печенегов на Дунае, я заключил мир с Русью, укрепил границы.

– Ты говоришь: упрочить. –