Ромейская история - Олег Игоревич Яковлев

убийц, в жуткой атмосфере заговоров, мятежей и переворотов. Их ожидает иная судьба, иная стезя. Они сольются с молодым, полным энергии и задора народом, и окружать их будут такие вот умные и честные люди, как друнгарий Иоанн. Положа руку на сердце, Константин хотел бы иметь такого друга.

Он велел позвать проэдра Лихуда и приказал:

– Пусть мою дочь Марию и друнгария Иоанна благословит святейший патриарх в соборе Софии. Послу архонта Ярослава пора отплывать в Киев.

…Русское посольство отбыло из Константинополя поздней осенью. Воевода Иванко вёз с собой грамоты с мирным договором и императорскую дочь. Уже первый снег кружился над вымолом на Почайне, когда спустилась со сходен высокого корабля под багряным ветрилом юная девица-подросток. Дрожащими, холодеющими на морозе пальцами сжимала она, подняв над головой, икону Богородицы. Толпа любопытных густела вокруг расстеленных на земле цветастых ковровых дорожек.

Царевна ступила на ковры и, смущённо улыбаясь бледными от волнения устами, торжественно передала икону в руки седого настоятеля храма Софии.

Она пришла на эту землю с миром, и мир между Русью и Ромеей не будет отныне нарушен никогда.

51

Константин Мономах в бессильной злобе и горьком отчаянии метался по залам Влахернского дворца. Предатели, всюду окружают его предатели! Не на кого положиться! Что остаётся?! Бежать? Но куда?! Кому он нужен, слабый, побеждённый?! Может, ему отказаться от власти, уйти в монастырь? И, выходит, допустить, чтобы империю терзал тщеславный деспот, узурпатор?!

…Мятеж вспыхнул в провинциях. Динаты, недовольные засильем чиновной столичной знати, налогами, утомлённые войнами, сплотились вокруг патриция Льва Торника. С конными отрядами мятежник подступил к Константинополю.

У Мономаха не было сил отразить штурм города. Вельможи, ещё вчера кланяющиеся, льстящие, падающие ниц при одном его появлении, один за другим переходили на сторону Торника. Слабое ополчение стратиотов было разбито, конные ратники мятежников ворвались в городское предместье. Начались бесчинства, грабежи, поборы.

Константин Мономах подтянул остатки обратившихся в бегство ополченцев к Влахернскому дворцу. Здесь готовился он принять последний безнадёжный бой. Пусть он погибнет лучше с оружием в руках, чем, ослеплённый палачом, жалким пленником сгниёт в темнице.

Чешуйчатая бронь и плосковерхий шлем, хорасанская сабля в чеканных ножнах на поясе, бутурлыки[147] на ногах – Константин уже хоть сейчас мог вступить в схватку. Он живо представлял себе, как распахнутся высокие, украшенные золотом двери, как эскувиты будут отброшены в сторону и как вооружённые мятежные динаты с рёвом и победными кликами устремятся в палаты и залы. Они, как воры (а они, по сути, воры и есть), будут хватать драгоценные лекифы, потиры, ритоны[148], блюда, грязными солдатскими сапогами они испачкают мраморные полы и исфаганские ковры. И везде будут кровь, брань, стенания, неподобная возня и звон булата.

Императора охватил бессильный тяжкий гнев.

– Ну, что ты узнал? – спросил он подошедшего вестарха Василия Педиадита.

– Ваша святость! Патриций Лев Торник ждёт депутацию синклитиков. Они должны пригласить его взять власть.

– Ждёт? – Константин криво усмехнулся. – Да, он может позволить себе ожидание.

Император вышел на террасу. Город, окутанный утренним туманом, лежал перед ним исковерканный, осквернённый, разорённый. Над домами кое-где поднимался дым пожаров, зияли пустые расколотые окна, на форумах шумно веселились разогретые вином победители.

Со слабой надеждой Константин взглянул вдаль, туда, где за бухтой Золотой Рог проступали сквозь туман контуры горных вершин.

Может, Катаклон успеет подвести войска к столице? Но нет, вряд ли. Он далеко, на Дунае, патриций Катаклон. А может, он уже переметнулся на сторону Торника? Никому нельзя верить. У императора не бывает друзей, у него есть только подданные.

Ну вот придёт к власти этот Лев Торник, и что он сделает, каким способом сможет он спасти разваливающуюся империю? Как удовлетворит хищную алчность динатов? Доныне империя ромеев ещё была сильна, ещё могла приобретать, ещё как звезда светила обманчивым переливчатым светом.

Узурпация погубит державу, динаты почувствуют себя хозяевами и растащат по кускам былое величие. И станет Ромея лёгкой добычей иноземных захватчиков – турок, печенегов, франков или кого-нибудь ещё. Неужели Торник не понимает этого и не понимают иные, вставшие на его сторону?!

А оракул, выходит, ошибся. Не больше десяти, а всего пять лет просидел он, Константин Мономах, на престоле. Что делать, и мудрецы иногда заблуждаются.

– Ваша святость, корабли! – подбежал запыхавшийся жирный евнух – препозит в зелёном скарамангии. – Занимают бухту!

– Где?! – Император оживился и повернул голову.

В самом деле, к пристани бухты Золотой Рог причаливали корабли с разноцветными парусами. Стали видны остроконечные булатные шишаки[149], кольчуги, красные червлёные щиты, ряды копий.

«Русы! Русские отряды! Архонт Ярослав прислал помощь!» – чуть было не воскликнул базилевс, вдруг поняв, что за воины и что за корабли заняли пролив.

Сердце его забилось, застучало в радостном волнении. Он спасён! Русы! Вот уж от кого он никак не ждал подмоги!

А русское воинство тем временем высадилось на берег; вот уже и пороки гулко застучали в ворота, уже и первые растерянные ратники Торника схлынули со стен. Ворота со скрипом подались, и плотными рядами, прикрываясь щитами, ощетинившись сотнями копий, серебрясь в утренних лучах доспехами, змеёй вылились на столичные улицы отряды дружин. Засвистели стрелы, застучали боевые топоры и алебарды, град сулиц посыпался на обескураженных конников Торника. Бой в городе явно не входил в планы устроителей мятежа. Коням на узких улочках Константинополя было не повернуться, оружных всадников в тяжёлых катафрактах притискивали к стенам домов и аркам, окружали плотными кольцами, валили наземь, втаптывали в грязь. И шли русы неторопливо, шаг за шагом, оставляя за собой кроваво-грязное месиво изрубленных тел и переломанного оружия.

Русскими воинами руководил кряжистый воевода в дощатой броне. Размахивая пудовым шестопёром, он шёл в челе рати, громовым голосом и безудержной храбростью увлекая за собой облитые железом колонны нападавших.

Торник отступал в сторону Адрианополя, теряя один отряд за другим. Не помогало ничего: ни угрозы, ни ругательства, ни личная отвага. Власть ускользала из рук дерзкого узурпатора. В темноте лесов и садов исчезали, прятались недавние его сторонники-патриции: Врана, Полис, Феодор Ставромита. Что же, жизнь переменчива, друзей много у сильного, а от слабого и побеждённого все отворачиваются, от него шарахаются, как от прокажённого.

Лев Торник был схвачен в Булгарофиге. Он позволил себе короткое промедление, ожидая депутацию синклитиков, и в считаные часы потерял всё: и власть, и надежду на престол, и, возможно, саму жизнь. Его ждало ослепление и темница, из которой не бывает выхода.

В разгар боя под стенами столицы Константин Мономах вывел в подмогу русам своё