Червь-4 - Антон Лагутин

свежий гной не схватился с кожей и не застыл, зафиксировав на лице Дрюни новое лицо. Откровенно говоря — вышло криво. Очень криво. Как будто инсульт ударил раз десять. Но накрыв лицо тенью от капюшона — все неровности вдруг сгладились.

— Пойдёт, — сказала Рыжая, отойдя от Дрюни на пару шагов. — И стяни плащ плотнее. И ты, Инга! Ваши доспехи никто не должен увидеть! И кстати, вытяни руки…

Пролитое на небо ведро багрового цвета быстро стекало за горизонт. На этой дороге нельзя потеряться. Доброму человеку здесь нечего бояться. Являемся ли мы добром?

Владения, утерянные в прошлом, Дрюня заметил первым. Сотни раскиданных по полю костров освещали окрестности деревни Оркестр не хуже прожекторов. Показался забор вдоль дороги по левую руку. Показались заострённые верхушки частокола, как у карандашей.

— Моё детище, — говорит Дрюня. — До сих пор стоит! Сделан — на века.

— И кого же ты так боялся? — спросил я.

Мне действительно стало интересно, от кого этот детина хотел огородиться.

— Червяк, это очевидно!

— Действительно? А я что-то не догоняю.

— Цыган и монголов! Устраивает ответ?

— Вполне, — я рассмеялся, чем слегка задел Дрюню.

— В отличии от тебя, — Дрюня поравнялся со мной, вытянул руку и принялся на своей ладони что-то чертить пальцем, — я хорошо знаю историю. И хорошо знаю, что мы на этой земле не одни такие. Всегда надо строить забор, да повыше! Никогда не знаешь, какое зло заявится в твой дом.

— Ага, это очень круто. Но ты понимаешь, что сейчас твой забор защищает Оркестр от тебя самого? Ты его возвёл от самого себя.

— Да, есть в твоих словах ирония, Червяк. Ситуация схожа как с теми больными в психушке, которых заворачивают в смирительную рубаху, чтобы они сами себе не навредили.

— Схожа. А ты не догадался сделать секретный проход в заборе?

— Нет. Любой секретный проход в заборе — брешь, из которой рано или поздно ливанёт говно.

— Заткнитесь, — шикнула Рыжая.

Всё это время она плелась за нами, молча слушая наш спор.

— Расступитесь!

Зафырчав, Рыжая бестия вклинилась между нами. Распихала руками и вышла вперёд. Наглая баба, но хороша собой. Ей всё простительно.

— Ни слова, — сказала она, — мы рядом с воротами.

Я опускаю голову и смотрю как брошенный на пыльную дорогу свет от сотни костров чётко очерчивал у моих ног кривые булыжники, клокочущие тени от высокой травы и великолепно подсвечивал нашу с Дрюней обувь, как на витрине модного бутика, под тучей ламп. Плащ скрывал тело, но вот наши ступни, поросшие высохшей коркой наших выделений, мог увидеть любой желающий. Сонная охрана, конечно, может опустить глаза, даже присмотреться, но эти бездари даже не поймут, что к чему. У них самих вымазанная в навозе обувь выглядит куда хуже. Так что, беспокоиться нам не о чем.

Я смотрю на дорогу и вижу, как запыленные кожаные ботинки Рыжей резко замерли. Из-под козырька капюшона мне видны её ноги до самого зада, не выше. Напротив ботинок Рыжей встаёт другая пара ботинок вымазанная навозом. Тени от наших тел крутились по земле как часовая стрелка.

Охранник перекинул факел в другую руку и, набравшись смелости, спросил:

— Вы кто такие⁈

Спросил угрожающе, но сыкливость чувствовалась в его голосе. Скинь мы с Дрюней плащи — и парнишка бы обосрался на месте. Вся его смелость подкреплялась сотней солдат, сидящих на поле в окружении уютных костров. Воздух заметно отяжелел от запаха густого пота, гонимым со всей округи лёгким ветерком и напряжения, натянутого тонким целлофаном над полем.

— Я Осси, — представилась Рыжая сонному стражу, — из отряда «кожагонов»…

— Тебя я знаю, — неуважительно шлёпнул губами охранник, — А эти кто?

— Не твоё дело, — выпалила Рыжая.

Стражник уже хотел разинуть пасть от наглости нашей девицы, но Дрюня вдруг шагнул ему навстречу. В повисшей тишине можно было услышать наше дыхание и шуршание кожаного доспеха, когда охранник отступил.

— Ладно-ладно, — сказал он, — я понял. Мне приказано каждого проверять. И каждого досматривать. Уж извините, правила для всех одни.

— Ты никого не будешь проверять, а тем более досматривать!

Я приподнял голову. Накинутый почти до самого носа капюшон скрыл от моих глаз лицо стража, но я увидел, как от злости трясся подбородок Рыжей. Вместо ладоней — кулаки. Даже её стойка — сжатой пружины — говорила о полной готовности к бою. Только ради чего?

Я опустил голову и вдруг почувствовал, как меня схватили за плечо и поволокли вперёд, как будто я провинившийся школьник.

— Я сама тебе всё покажу, — сказала Рыжая стражу. — Смотри.

Капюшон слетел с моей головы.

Совсем юный стражник с синяками под глазами и бледной кожей глянул на меня сквозь муть дрёмы. Приподнял факел выше.

— Кто это?

— А ты разве не слышал? Это Инга.

Глаза паренька округлились. Он шагнул мне на встречу.

— И вправду! А что… что с её лицом… что с её глазами?

— Нам пришлось хорошенько отдубасить эту сучку, — Рыжая повернулась к Дрюне. — Да, Рудх?

Осси ждала реакции от нашего огромного друга. Тот вначале не понял, что происходит, но быстро допёр. Кивнул головой и издал жуткий смех.

Факел в руке охранника проплыл в сторону Дрюни. И лучше бы на его лицо не падало никакого света! Его лучше вообще не видеть! Оплывшая, без эмоций, уродливая и абсолютно отталкивающая физиономия уставилась на охранника.

— Ему плохо? — процедил парнишка на ухо Рыжей.

— Да. Ему крепко досталось. Инга — резвая девка. Вдвоем еле справились.

— Понимаю. Ладно, вы к Борису?

— Да.

— Он у себя. Проходите.

Когда нам открыли ворота, и мы вошли внутрь Оркестра, Дрюня набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.

— Наконец-то, — выдохнул он, — я дома.

Мы сразу же ушли в тень забора, подальше от лишних глаз. Встав напротив глухой стены двухэтажного дома Рыжая развязала мне руки и вернула меч. Скинув плащ и вешая ножны на спину, я не спускал глаз со своего друга. Он напомнил мне ребёнка, впервые попавшего в зоопарк. Его белые глаза цеплялись за каждый дом, за каждую дверь и окно, в котором горела свеча. Он крутился вокруг себя, пристально рассматривая всё, что можно было разглядеть в ночи. Маленький мальчик в магазине конфет. Подросток, открывший