Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

Только не пойму, зачем рассказала о тетрадке? Подставила сына, пусть передо мной, не перед полицией. Но странно это, не находишь?

– Уверен, она думает, что Бахметев ему тетрадь сам отдал. Это мы с тобой знаем, что она была спрятана от посторонних глаз. Кстати, а зачем? Что в ней такого? Давай-ка читай, – он протянул мне раскрытую на первой странице тетрадь.

Когда он успел снять обложку?

– Тут много…

– Вот и лежи, отдыхай. А я съезжу кое-куда. Жди, без меня не уходи и дверь никому не открывай.

Я кивнула, уже выхватив взглядом случайную фразу из текста: «…и была она единственной сестрой двух братьев, Ясира и Бахтияра, которые любили Ранию…» Значит, у бабушки Карима был еще один сын. И где он находился в то время, когда Ясир ибн Мухаммед воевал с неверными в Чечне?

Я решила читать все подряд. Слог «сказки» был вполне современным, я бы сказала, литературно безыскусным, словно Карим пересказывал историю семьи своей мамы вкратце, торопясь дойти до главного. Описание счастливой и беззаботной жизни Рании с родителями и братьями в иранском Эраке уместилось на двух страницах, рассказ же о том, как внук русского эмигранта Бахметева Николай тайно встречался с девушкой, а потом и умыкнул ее из отчего дома, растянулся на половину оставшихся страниц в тетради. Если точнее – девушка сбежала сама, а помог ей Бахтияр, более прогрессивно мыслящий и современный, чем брат. Подробности, как влюбленным удалось покинуть Иран и добраться до московских родственников Николая, Карим опустил. Он появился на свет через год жизни родителей в русской столице. Бахтияр, отлученный от дома за помощь сестре, обосновался в Эмиратах. И хотя ему был известен адрес родных Николая, у которых жила молодая пара, напомнил им о себе лишь спустя пять лет.

А дальше сказка становилась все страшнее. Бахтияр погибает в аварии, умирает от вовремя не распознанной болезни Рания, вслед за ней покидают мир старики Бахметевы. Николай с Каримом остаются одни. «Отец, как рассказывал мне позже, тогда сразу же написал Ясиру о смерти сестры. Ответа не получил, но через полгода тот появился на пороге их квартиры. И не один – со своей матерью. Так я обрел бабушку. Мне было шесть лет, я все время был с ней. О том, что бабушка и дядя приехали за мной, я даже подумать не мог. И благодарен отцу, что не отдал меня в семью Ясира, а воспитал сам. Во мне от араба только внешность, я, хотя и не истово верующий, но христианин. С бабушкой виделся еще не раз, она прилетала к нам почти каждый год, жила с нами месяц-два, мы ездили на Пятницкое кладбище к маме, гуляли по Москве. Став старше, я немного стеснялся ее хиджаба и темного платья в пол, стараясь реже выходить с ней из дома. Последний раз она была на моем шестнадцатилетии, смутив подарком – старинными золотыми часами на цепочке, принадлежавшими когда-то ее отцу. Тогда она мне сказала, что еще одна семейная реликвия будет моей после ее смерти – рукописный Коран», – вот и первое упоминание пропажи! Выходило, что Карим из дома дяди в чеченском селе ничего не украл, взял только свое. Версия о родственнике, пожелавшем вернуть святыню семье Ясира, становилась при таком раскладе слабой. Если только не крайняя нужда в средствах. Когда вопрос жизни или смерти.

Я дочитала до конца, глотая строки, – речь шла об уже известном мне факте кражи Корана Юреневым, о признании его, записанном отцом на диктофон. «Отец в курсе, Асия, если меня не будет, спросишь у него», – подытожил он.

Так все-таки писал Карим для меня конкретно, и не сказку, а, получается, последнее письмо. Знал, что ему грозит опасность? Я открыла последнюю страницу, в углу которой стояла дата – девятнадцатое ноября текущего года. На следующий день Карим был убит. А за ним и отец.

Фамилию генерала взгляд мой выхватил из текста лишь однажды. Фразой «…на самом деле им оказался тогда еще полковник милиции Таранов» Карим завершил рассказ о покровителе Юренева. «Голос на второй записи – Виталия Таранова. Юренев ранее обманул твоего отца – показал в своем признании на другого человека, генерала Тархова, которого уже и в живых к тому времени не было. Выглядело правдоподобно – власть у того была практически безгранична, твой отец называл его серым кардиналом. Мы решили, что Коран утерян для нас безвозвратно».

Вот теперь все стало ясно. Юренев купил себе свободу, передав на аэродроме Коран Таранову, точнее – его человеку. Прожив в Перми без малого тринадцать лет, вернулся в наш город с мыслью, что уже все забыто и история с Кораном похоронена. Но вот случайность – его сын попадает в мой класс. Карим узнает о возвращении Юренева от меня, тут же ставит в известность Гиржеля, который идет выяснять отношения с отцом Макса. Юренев в краже признается, но имя Таранова не называет (боится? Да!), указав на некогда влиятельного, но уже умершего Тархова. Кстати, хорошо известного Гиржелю. Карим и Гиржель вновь в тупике – концов не найти.

Когда же у них возникли сомнения, что Юренев наговорил на Тархова? И как они вышли на Таранова? Когда сделана вторая запись на этот же диктофон? Юренев был убит спустя почти два года после возвращения в город. Теперь я знаю, что его жизни лишил Таранов, подставив Колю Басова. Отец сразу же после гибели Юренева «уходит в люди», попросту исчезает из жизни близких. Даже Карим не в курсе – куда. Получается, Карим в одиночку вычислил Таранова? Да еще и заставил признаться в убийстве? И остался после этого в живых? Почему Таранов не избавился от него, как от Юренева?

«А потому, что Карим женился на Элизабет и уехал», – осенило меня, и я еще раз, но уже внимательно, перечитала три последние страницы текста. Что это? При чем здесь жена Таранова Лариса? Я помнила ее смутно, образ был расплывчатым – полная невысокая женщина в темном домашнем платье. Встречались мы, несмотря на соседство, редко. Но вот на похоронах мамы она была рядом со мной… или с Каримом? «Я ответил ей откровенным отказом, напомнив о муже, весьма достойном человеке. А в ответ услышал, что ее муж – вор и убийца. „Он убил Юренева, когда тот стал вдруг угрожать ему.