Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

Увы, Сонин мобильный был вне доступа. «Там связь плохая», – вспомнила я слова подруги, набирая следом номер Фирсова. Трубку долго не брали, я уже готова была отключиться, но неожиданно ответил женский голос. Как в дурном сериале я услышала томное «он в душе», рассмеялась громко и с облегчением – вот и решать ничего не нужно с этой моей новой «любовью», все раскрылось само собой. Но нежный голосок показался знакомым, и звучал он в моем мобильном совершенно точно недавно. Буквально несколько часов назад – угрожая и срываясь на визг. Юля Хорошилова – юное, влюбленное в «простого мента» создание. Значит, Фирсов от Ольги направился к ней? Почему нет? Воскресный день, девочка, как я знала, по выходным может быть и одна – родители проводят конец недели на даче в Жигулях. Что же, отложим разговор с майором до будней.

Настроение ушло в ноль, и причиной тому была ревность. Господи, да я вообще не знала, что это такое! Да и кого бы мне ревновать? Мужа? Не давал повода, да и бог бы с ним, на здоровье. Макса? Нет. Даже к Корецкой. Потому как уверенность в том, что Макс не предаст, была абсолютной. Правда, лишь до первой крупной ссоры. А после разом пропало все – доверие, желание, любовь. Осталось болезненное чувство досады на себя за собственную слабость. Даже Раиса вызвала во мне лишь брезгливое недоумение – не воевать же с ней за место возле Юренева?

То, что происходило со мной сейчас, пугало. Пытаясь думать о смерти родных, анализируя полученную информацию, мыслями я находилась там, в доме Хорошиловых. Воображение рисовало сцену соблазнения девушкой нестойкого майора, желание нажать «стоп-кадр» стало невыносимым, я реально начала задыхаться от волнения и нарастающей головной боли. Подкатили страх и какая-то безнадежная покорность.

Я не сразу поняла, о чем именно спрашивает Фирсов – оказывается, я ответила на его входящий звонок. Вопрос звучал удивленно и в точности повторял утренние голосовые сообщения от Юренева – «Ты где?».

– Уже дома, – сообщила наконец я. – А ты? В душе? Или уже оттуда? – не удержалась я.

– Почему в душе? Из бани вот вернулись с Геннадием. В дом. Я у Хорошиловых на даче. А что за вопрос о душе? Ася, ты звонила?

Я промолчала.

– Юля! – В приглушенном голосе Фирсова звучала злость. – Ты брала мой телефон, пока мы в бане были? Понятно… Ася, я скоро приеду. Ну часа через два, точнее. Не уходи никуда, ладно?

Я молча отключилась. В голосе Фирсова прозвучали такие натуральные испуг и мольба, что моя довольная улыбка, отразившаяся в темноте погасшего экрана мобильного, заставила меня на миг устыдиться. В последнее время несвойственные мне эмоции били через край, и их проявление было связано с майором.

«Интересно, его у Хорошиловых накормили или только отмыли дочиста»? – Открывать холодильник было бессмысленно: на одной из полок уместились остатки от приготовления утренней «яишенки». Зато в морозилке заледенела упаковка куриных грудок. Сунув ее в микроволновку, я смешала измельченные грецкие орехи, чеснок, сухие прованские травы и сырный соус. «Курица запечется как раз к приезду Фирсова, хлеб есть, салатик бы еще!» – подумала я, прикидывая, успею ли сбегать за овощами в супермаркет. И успела бы, если бы, случайно выглянув в окно, не увидела припаркованный джип мужа. Открывая дверь и нехотя пропуская его в квартиру, я не могла скрыть досаду, чем заслужила укоризненный взгляд Игната.

– Ты как-то уж совсем не рада, – произнес он с обидой в голосе.

Я лишь издала невнятный звук.

– Только не спрашивай, зачем приперся. – Он двумя ловкими движениями ног снял кроссовки, поискал глазами свои тапочки и, видимо вспомнив, что забрал их в прошлый свой визит и отнес в квартиру к новой пассии, прошел в комнату в носках.

– Тогда говори сам. – Я пожала плечами, усаживаясь на стул и кивая гостю на диван.

– Я съехал от Кристины. – Игнат смотрел в сторону. – Скажи, Соня все еще замужем?

Упоминание о подруге стало для меня неожиданностью.

Как получилось, что они так и не познакомились – мой муж и моя лучшая подруга? Свидетелем на нашей свадьбе с моей стороны была соседка Людочка, выделившая в своем плотном графике риелтора полтора часа дневного времени. Девушка во время церемонии то и дело посматривала на часы, затянувшаяся торжественная речь тетки в ярко-синем костюме ее раздражала столь явно, что я и сама была не рада, что пригласила ее во дворец. Да и сам свадебный обряд в столь пышно оформленном зале был излишеством, навязанным настойчивой работницей ЗАГСа. Соне о совершенном нами с Игнатом гражданском акте бракосочетания я сообщила постфактум, примерно через неделю – ее как раз выписали из роддома с новорожденной дочерью. Встретиться семьями как-то не удавалось: Соня днями металась между полуторагодовалым Илюшкой, неспокойной Инкой и домашним хозяйством, Марченко приходил домой к полуночи, часто будучи неадекватен, Игнат особенно к знакомству с ними не рвался, а я… Я малодушно решила, что настаивать не имею права. Соня отдалялась все дальше, мы с Игнатом существовали хотя и мирно, как бы не мешая друг другу, но общие интересы ограничивались вечерними кухонными разговорами о пройденном дне и здоровым сексом перед сном. Оба понимали, что мы скорее друзья, чем крепкая семейная пара. Так за неполных три года брака мы, Потехины и Марченко, ни разу и не встретились.

Выходит, впервые мой муж увидел Соню на похоронах Карима и отца. Но они практически не общались. Тогда к чему этот вопрос Игната о Соне сейчас?

– Молчишь… А я вот не сплю которую ночь! – прозвучало с отчаянием, а я удивленно посмотрела на мужа – он выглядел растерянным. Пожалуй, впервые на моей памяти.

– Не молчу, соображаю: с чего вдруг? Влюбился? – спросила я наугад.

– С тобой такого не было. Как-то ровно дышалось, когда тебя встретил, спокойно и уютно. А тут просто ураган в душе! Ась, Соня же так красива, глазам больно, правда? А какая доброта, нежность… Наверное, очень она порядочный и скромный человек, правильно? Мне кажется, таких женщин больше нет!

Ого! Такого красноречия от Игната я не ждала. Так любовно он говорил лишь о… хомячках! Я поймала-таки взгляд мужа – глаза были красные и влажные, будто он только что плакал.