Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

его стены, и руки сами поднялись к низко нависшему потолку. На бетонной балке вплотную к стене лежала коробка. Я отнесла ее на стол под лампу. Наверное, почти в каждой третьей советской семье были такие жестяные коробки из-под леденцов с видами Москвы. Рисунок на крышке был практически стерт, но фрагменты его вполне узнаваемы. Крышка откинулась легко, словно открывали коробку до меня много раз. Я выложила содержимое на стол. Орден Мужества, медали и почетные знаки, фотография пятилетней Ольги, мамино любительское фото, несколько писем без конвертов. Под всем этим лежал небольшой сверток в полиэтиленовой пленке, обмотанный дополнительно скотчем. Архип молча протянул мне нож. Разрезав упаковку, я достала крошечный цифровой диктофон старой модели.

– Что и требовалось доказать, тоном учителя математики, объяснившего теорему, выдала я, указывая на плоскую коробочку.

Глава 40

– Дамы, я не любопытен, – Архип деликатно отошел в сторонку, а я в нетерпении нажала кнопку воспроизведения записи. Мужской голос звучал тихо, как-то обреченно, словно человек говорил вынужденно, под давлением со стороны. И голос этот был мне незнаком. Запись начиналась явно не с начала предложения, словосочетанием «все расскажу», продолжительной паузой и лишь после послышалась внятная связная речь. Мужчина говорил семь минут, дважды за монолог произнеся фамилию Тархов. И только по содержанию записи я догадалась, кому принадлежит голос рассказчика. Это был старший Юренев, в подробностях описавший кражу Корана у Карима. Собственно, все произошло так, как предполагал Фирсов, за исключением одной детали. Кража была неслучайной, это был заказ. Сразу же по прилете на подмосковный военный аэродром Юренев передал Коран заказчику. «У трапа самолета меня уже ждал его человек, я отдал пакет с Кораном, и меня перевели на другой борт. Как он и обещал, дело не завели, меня просто уволили с условием, что уеду из города. Он же познакомил с Корецким. Все». – На этом запись заканчивалась. Вполне достаточно, если бы только знать, кого именно имел в виду Юренев. Это кем же был этот Тархов, что смог отмазать отца Макса от обвинений?

– Ася, нужно обо всем рассказать Фирсову. Мы не имеем права скрывать от него такую важную деталь. – Ольга повторяла мне это уже в который раз, но я отмалчивалась. Принимая умом ее правоту, просто тянула время. Мы, поблагодарив Архипа, уже вышли из подвала на свет божий, как вдруг одна мысль заставила меня вскрикнуть. Оставив Ольгу, я кинулась обратно в подвал.

– Архип, еще один вопрос. Знаю, что вам в день убийства отца кто-то дал бутылку водки. Как он выглядел? Это был мужчина?

– Ох, вспоминать тяжко, как нас обманули, Ася! Подошел такой плечистый и высокий, весьма молодой мужчина в камуфляжном костюме и черной куртке с капюшоном, подал пакет и попросил помянуть своего якобы умершего отца. Назвал имя – Николай, мол, сороковина сегодня. Прости нам грешным, ушли мы домой откушать поминальной трапезы. А Михаил-то не пил никогда, остался. Мы же вернулись бы к службе, как пропустишь? Но выпили чуток, а заснули втроем мертвым сном! Выходит, специально нас устранили от храма, чтобы Миша в одиночестве остался. Знал этот человек, что не пойдет он с нами, потому как непьющий! Спрашивал меня следователь об этом, все ему рассказал. Вот описать точно дарителя не смог! Капюшон резинкой стянут вокруг лица, волос не видел. Но брови – светлые, даже белесые. Взгляд таких водянисто-голубых глаз – недобрый, это я потом понял. А тогда подумал – горе у человека, вот и суровый такой. Ошибся. Фатально ошибся! Уверен – он Мишу и убил!

– А узнать не сможете?

– Почему же, смогу. Пусть только полиция найдет его.

– Значит, отцу он тоже не был знаком…

– А сие мне неизвестно. Не видел его Михаил.

– Как это?

– По нужде, простите, отлучился. А даритель этот словно ждал этого момента. Позвольте высказать мысль: боялся он быть узнанным Мишей! Вот как!

Я кивнула, попрощалась и вернулась к Ольге.

– Вот почему Фирсов обвинил в убийстве Джамала, ему известно было о том, что водкой одарил нищих молодой мужик, – я пересказала ей слова Архипа. Поскольку точного описания внешности нет, а капюшон на голове того и другого фигурирует, Фирсов просто повесил ярлык убийцы на нашего брата. Хотела бы я знать, почему он не предъявил Джамала нищим, если был так уверен в его виновности?

– На этот вопрос тебе может ответить Фирсов лично, если только ты решишь наконец с ним созвониться! Едем куда? Ко мне или к тебе?

– Ко мне ближе, – ответила я машинально, думая о своем. Два события: появление Джамала с заданием найти Коран и убийство отца и отчима могли по времени элементарно совпасть. Убийца не знал Джамала, у последнего же не было задания убивать. И Джамалу ничего не было известно о записи на диктофоне. Убийца же не рылся ни у меня, ни у Ольги, он точно знал, что Корана у нас нет. Значит ли это, что тот у него? И он устраняет лишь тех, кому этот факт был известен? И самое главное – почему именно сейчас, а не десять лет назад или еще раньше?

– Ася, я, наверное, все-таки тебя высажу и домой – у меня три операции завтра с утра, хочу выспаться. Свяжись с Фирсовым, не дури. Сокрытие улик наказуемо!

– Хорошо, – согласилась я, признавая ее правоту. – Ты такая законопослушная, аж тошно!

– Вот и ладненько. Хоть какие эмоции в мою сторону, сестрица. Тошно… а мне муторно от того, что Джамалу помочь не могу. И чем быстрее вы с Фирсовым раскопаете правду, тем быстрее его выпустят. Это ты понимаешь? Парню и так досталось по жизни. Еще долг отдавать…

Я молча покосилась на Ольгу. Да, конечно, Джамала было жаль и мне. Но Ольга уж как-то очень близко приняла его судьбу к сердцу. Похоже, она думает о нем постоянно, я же после встречи на кладбище его почти не вспоминаю.

* * *

Едва раздевшись, позвонила я не Фирсову, а Соне в надежде, что она у родителей в деревне, и Осип Семенович рядом с ней. Я кое-что хотела узнать у него, будучи уверенной, что память о чеченской войне тот хранит бережно.