Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

Ольгу. Решил – вернусь на следующий день, тем более что Вася собирался на утреннюю рыбалку, выходной себе устроил. Пришел утром, а там уже и обои наклеены. Пришлось частично разбирать стенку, хорошо, Василий схалтурил – кое-как скрепил раствором кирпичи. Нашел в одном из тубусов диктофон, понял – ты спрятал. Зачем прятал, понял позже, когда прослушал вторую запись. Словом, я забрал диктофон и натюрморт, а две копии Куинджи оставил – кому их? Стенку заделал, рулон обоев купить пришлось… день убил на это!“ Я спросил Михаила, почему через мастерскую, через люк не полез? А он думал, что там на ключ закрыто… какой ключ? Я уже его давно потерял, открыт люк, только тумбочку нужно сдвинуть в сторону. Зря он стену ломал…»

– Господи, намешано-то! Люки, лестницы, кладовки. Чем мои родственнички занимались?! – возмутилась я.

– Бахметев писал очень неплохие копии не очень известных картин. Ничего криминального, если бы ими не подменяли подлинники в музеях. Скорее всего, полотна из тех, которые в запасниках хранят. Не так рискованно. Но я могу ошибаться, возможно, все более серьезно. Хотя это уже забота другого ведомства… Ася, ты поняла, как диктофон попал в подвал к нищим? Читай дальше.

«Михаил не сказал мне, где спрятал диктофон, когда унес его из квартиры Ольги. Я пытался убедить его, что Таранов должен быть наказан за убийство. Даже не за само убийство, а за то, что подставил этого мальчика, твоего одноклассника Колю Басова. Теперь, когда Михаил вернулся, это было бы сделать легче. Один я бы не рискнул бороться с генералом. Кроме того, я все же надеялся узнать, где Коран. Даже если Таранов его продал, теплилась надежда, что шкатулка, в которой он хранился, осталась у него. Пусть и в качестве сувенира. Он не знал, что основная ценность именно в ней. Но твой отец наотрез отказывался связываться с Тарановым. „Шантажом его не возьмешь, а от убийства он отмажется. Даже не рискуй! Подумай об Асе! Задашь вопрос о шкатулке, этот мерзавец сразу поймет, что та ценна сама по себе…“ – Я вновь сделала паузу. – Ваня, да что же там может быть такого ценного, в этом крошечном пространстве, а? Есть предположения?

– Золото, брильянты, – рассмеялся Фирсов. – Экая вы, Асия Каримовна, меркантильная!

– Всего лишь женское любопытство, – огрызнулась я. – Слушай дальше. „…поймет, что ценна сама по себе, головы не снесешь. Он уже угрожал тебе, так? И неизвестно, что бы с тобой сделал, не смойся ты за границу“. Он был прав, тысячу раз прав. Я вернулся домой и понял, что кто-то обыскивал квартиру. Кроме Таранова, этого сделать не мог никто. Да и кому это нужно? Вот тогда я испугался по-настоящему. За тебя, Ася, за Ольгу. Вы – молоды, вам – жить. Я решил, что напишу тебе письмо, вдруг до утра не доживу. Знаешь, какая кличка была у Таранова, как мне сказал Михаил? Головорез!» Нет, ты понял, да? Ваня, он сам убивал, никакого подручного не было!

– Опять же не факт. Быстро и качественно перерезать сонную артерию может каждый спецназовец. Не забывай, что экс-генерал совсем не тянет на юношу, а все свидетели описывали молодого человека, вспомни! Теряешь логику, девушка!

– Ну, да, – вынужденно согласилась я.

– К тому же Губин вчера уже написал чистосердечное признание и полностью сдал Таранова.

– И ты молчал?! – задохнувшись от возмущения, я отбросила тетрадь в сторону. – Чего еще я не знаю?

– Остановись, Ася. Я не могу рассказать всего. За Тарановым, как оказалось, еще много чего тянется. Завтра в девять – допрос. Я могу разрешить тебе присутствовать. В соседнем помещении за стеклом. Дочитай тетрадку уже, а то спать хочется.

– А все! Последняя фраза: «Помни, дочка, я очень любил тебя и Лидушу. И этим счастьем быть с вами рядом я обязан твоему отцу». Нет, ну нормально, а, Ваня? Мы с мамой – подарок. Или переходящий приз?

– Ты неправильно все поняла. Твой отец любил вас не меньше Бахметева. Наверняка об этом он и писал твоей маме в том письме, которое привез Карим. Ты читала его?

– Нет. В глаза не видела! Почему же он не боролся за мамину любовь? Вот так сразу сдался?

– Понял, что твоя мама полюбила другого. И отступил, чтобы она была счастлива.

– А ты бы так смог? – Я поздно поняла, насколько глупо прозвучал вопрос. – Прости, не отвечай…

– Я смог, – Фирсов поднял голову с моих колен и сел рядом. – Зато теперь я уверен, что твоя любовь к Юреневу – в прошлом.

Глава 45

Я сидела в небольшом помещении, отделенном от комнаты, где Фирсов допрашивал генерала Таранова, зеркалом Гезелла. И все равно было ощущение, что генерал меня видит. Казенные стены, отсутствие окон, более чем прохладный воздух заставили съежиться на стуле, и я тут же пожалела, что шубейку оставила в кабинете Ивана. Когда он спрашивал, хочу ли я присутствовать при допросе, я поспешно согласилась – не была уверена, что в его пересказе история Корана будет расцвечена эмоциями. А эмоции Таранова, его гнев, досаду, возможно, даже страх увидеть хотелось.

Пропустив формальности мимо ушей, я включила внимание на его словах о матери: «Бог ей судья». Произнес эту сакраментальную фразу в ответ на сообщение о ее смерти любящий сын театрально трагически. А я удивилась – вот уж не думала, что в отношениях между Ниной Андреевной и Тарановым присутствовала напряженность. Или ненависть? Я стала слушать внимательно. Таранов говорил о своем детстве «под гнетом» авторитарной матери. Да, в том, что стал таким (трагичная пауза), он винил ее! Я посмотрела на Ивана – тот на миг замер, глаза сузились, но, быстро взяв себя в руки, он продолжил допрос:

– Когда и от кого вы узнали о существовании Корана?

– В тот день, когда Бахметев и Гиржель с проводником появились в части. А я со своими ребятами готовился к зачистке от боевиков Хаттаба близлежащих сел. В том числе и того, где держали Гиржеля.

– То есть вы не встретились?

– Почему? Я даже пообщаться успел с обоими, что помогло нам позже быстро обнаружить, где Ясир ибн Мухаммед, дядя Бахметева, спрятал семью. В том