Женщина-рыцарь. Самые необычные истории Средневековья - Брезгам Галинакс

случаем, не вынашивал и не рожал дитя?

– Каждый мой герой – это я, – ответил Мариус совершенно серьёзно. – Я Дева Мария, я Иосиф, я апостолы, я Иисус и я Иуда, прости Господи! Я должен стать каждым из них, чтобы понять, какие они, и написать правдиво. Иной раз я настолько вхожу в образ, что действительно становлюсь тем, кого изображаю: вот сейчас мне кажется, что это я кормлю своё дитя: посмотри, мои соски не набухли, из них не сочится молоко? – он шутливо обнажил грудь.

– Дай попробую, – она прильнула губами к его соскам. – Молока нет, но они очень чувствительные; как напряглись!

– Не искушай меня, – взмолился он. – Погоди, руки помою, они в краске…

…Когда он писал сцену ухода Иисуса из отчего дома, Инесса была печальна.

– Отчего ты грустна? – спросил Мариус.

– Мне жалко Марию, – вздохнула Инесса. – Какая она несчастная – расстаться с тем, кого любишь больше всех, зная, что его ждёт ужасная судьба! Нет ничего хуже для женщины, чем это.

– «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесет много плода», – ответил Мариус.

– Это верно! – Инесса осенила себя крестом. – Но мне всё равно жалко её; я бы так не смогла… Мы никогда не расстанемся, – никогда? Скажи мне ещё и ещё!

– Никогда! Верь мне, – он неловко обнял её, стараясь не испачкать краской.

– Иди ко мне! – прошептала она…

* * *

Игнацио приехал домой в прекрасном расположении духа. За столом он хвастался, какое удачное дельце ему удалось провернуть, и Мариус решил, что настал благоприятный момент для объяснения. Дождавшись, когда Игнацио, сытый и довольный, зашёл в алтарную комнату, чтобы посмотреть, как продвигается работа, Мариус сказал:

– По-моему, лучше всего у меня вышли семейные сцены. Семья – великая вещь, вы не находите?

– Это ясно, как день, – кивнул Игнацио. – Говорят, мой дом – моя крепость, а я скажу: моя крепость – моя семья… Эх, что за напасть мне с дочерью! Оно бы, конечно, радоваться надо, что Инесса решила посвятить себя Богу, однако она у меня одна: уйдёт в монастырь и некому будет скрасить мою старость. А мы-то с женой о внуках мечтали!

– А если не уйдёт? – загадочно произнёс Мариус.

– То есть как? Она, что, передумала? – Игнацио недоверчиво посмотрел на него.

– Пока вас не было, многое переменилось, – уклончиво ответил Мариус, а потом, набравшись духу, выпалил: – Мы с Инессой полюбили друг друга; мы хотим обвенчаться и просим вашего благословения.

– Что?! – Игнацио открыл рот и выпучил глаза. – Когда же вы успели?

Мариус улыбнулся и пожал плечами:

– Любовь приходит в одно мгновение.

– Негодяй! – закричал Игнацио. – Да как ты посмел?! И ты ещё просишь моего благословения, наглец! Уж лучше пусть уходит в монастырь, чем будет твоей женой!

– Но вы только что говорили… – хотел возразить Мариус.

– Я и подумать не мог об эдаком! – перебил его Игнацио. – Стоило мне ненадолго отлучиться – и нате вам! Права пословица: «Если мужчина и женщина остаются наедине, то не для того, чтобы читать «Отче наш»»! А моя-то тихоня, смиренница!.. И далеко у вас зашло?

– Боюсь, вы ещё больше рассердитесь, если я отвечу, – сказал Мариус.

– Мерзавец! – заорал Игнацио с такой силой, что у него вздулись жилы на шее. – Я убью тебя!

Мариус бросился к дверям и выскочил на улицу. Игнацио побежал за ним, но не догнал; тогда он вернулся в алтарную комнату и принялся громить всё, что попалось ему под руку.

Инессу посадили под замок: Игнацио поклялся, что сам отвезёт её в монастырь ко дню почитания святой Агнессы. Весть о грехопадении Инессы быстро разлетелась по городу: все были поражены этой новостью, и только старуха Севериора злорадствовала:

– Я знала, что так и будет: эта девчонка – сущий бесёнок. А вы твердили, что она святая! Как же, святая, – видали мы таких святых!

* * *

Чем ближе подходил назначенный день, тем больше сомнений возникало у Игнацио: надо ли отвозить дочь в монастырь, ведь это означало похоронить её заживо. Конечно, брак с каким-то безвестным богомазом тоже не был хорошим выходом, но ведь будут внуки, наследники и продолжатели семейного дела, – не отдавать же, в самом деле, всё нажитое монастырю!

Размышляя и так, и эдак, Игнацио должен был признаться себе, что если бы не данная им клятва, он, может быть, согласился бы на замужество Инессы, однако она должна была сама попросить об этом. Если бы она плакала, умоляла Игнацио, валялась у него в ногах, просила прощения, он, пожалуй, простил и благословил её, но Инесса держалась на удивление спокойно, будто была рада такому исходу. Это было обидно для Игнацио, и он решил выполнить свою клятву.

Накануне дня святой Агнессы он зашёл в комнату дочери и угрюмо спросил:

– Ты готова? С матерью простилась? Я ей запретил тебя провожать, чтобы не было воплей. Пора ехать.

– Я готова, – ответила Инесса. – Вещей мне никаких не надо, беру лишь этот маленький узелок.

– Да уж, вещей не надо, – буркнул Игнацио. – Всё равно что покойнику.

Они сошли вниз, где во внутреннем дворике стояли два запряженных мула: Игнацио уселся на того, что был повыше, Инесса села на другого.

– С богом! – сказал Игнацио. – Поехали…

Что произошло дальше, никто толком не знал. Сервиора утверждала, что едва Игнацио выехал за городские ворота, на него налетела шайка разбойников, нанятых проходимцем, что расписывал алтарь в доме Игнацио и обесчестил его дочь. Инесса же, вместо того, чтобы вступиться за отца, переметнулась на их сторону: она ускакала со своим любовником, оставив Игнацио умирать в дорожной пыли.

– Но Игнацио жив-здоров, – возражали ей. – Мы его вчера видели.

– Значит, раны оказались не смертельными, – упрямо говорила Сервиора. – Он крепкий мужик, его так просто не убьёшь.

Однако Инесса действительно пропала, а Игнацио на вопросы о ней отвечал что-то невразумительное и прибавлял с большим чувством, что заставит этого проклятого богомаза закончить работу, будьте уверены!..

Через пару месяцев нашёлся человек, который будто бы видел Инессу и Мариуса в Вероне: они шли по улице, взявшись за руки, и по виду были очень счастливы.

– Вот тебе и святая! – говорили люди. – Сервиора права.

* * *

…В маленькой комнатке под крышей небольшого дома, на кровати возле открытого окна лежала обнажённая Инесса: Мариус готовился писать её портрет.

– Вот так бы написать Магдалину в ожидании Иисуса, своего возлюбленного, – сказал Мариус. – Помнишь, как я хотел: прекрасную, совершенную женщину, жаждущую любви и всецело отдающуюся ей. Где мне найти лучшую натурщицу?

Инесса улыбнулась, торжествуя и