Женщина-рыцарь. Самые необычные истории Средневековья - Брезгам Галинакс

овальное личико красавицы, ее грациозный носик, капризные губки, – прикосновение которых так волнует и возбуждает, – пряди пышных пепельных волос, спускавшиеся на открытые плечи и грудь молодой женщины. Он вспоминал пленительные изгибы бёдер и ягодиц этой дамы, а его руки как будто ощущали тепло её бархатистой кожи, покрытой нежнейшим персиковым пушком.

Генрих любил женщин, и они отвечали ему любовью. Он умел угодить даме, завоевать её расположение галантным ухаживанием и учтивыми речами, радостным исполнением любого её шаловливого каприза. Добившись интимного свидания, неутомимый и изобретательный в любовных играх он проводил женщину через все искусы наслаждения, угадывая её тайные желания и охотно выполняя их. Неудивительно, что он слыл первым любовником страны, несмотря на свой невысокий рост и неказистую, в общем-то, внешность.

Вспоминая свою прекрасную возлюбленную, Генрих вновь захотел к ней. Остановив доклад Рони, он сказал:

– Вы говорите, народ не хочет платить подати? Правильно делает! Если бы он выразил стремление расстаться со своими денежками, я бы решил, что народ сошел с ума.

– Но, сир…

– Черт возьми, я тоже не хочу делиться с кем бы то ни было своими деньгами, а вы разве хотите?

– Но, сир…

– Даже если мы сможем когда-нибудь обеспечить роскошную жизнь нашим подданным, то и тогда они будут ворчать, выплачивая налоги, а мы, заметьте, пока еще очень далеки от роскошной жизни.

– Но, сир…

– Подати! После их выплаты остаются плохая еда, старая одежда, убогий дом. Планы, которым не суждено сбыться, отнятый запас на черный день – вот что такое подати!

– Но, сир…

– Вот что, мой любезный Рони, подготовьте мне проект об уменьшении податей и об отмене некоторых из них!

– Вы, должно быть, шутите, сир! На что же будет существовать государство, чем мы покроем расходы? – возопил покрасневший от негодования министр.

– А помните, вы говорили, что откупщики обманывают казну? Как я понимаю, они прибрали к рукам самых лучших коровок из государственного стада и выдаивают их до последней капельки.

– Но, сир, мы же не можем…

– Что если мы убедительно попросим их делить надой по справедливости? Подумайте, какие доводы мы можем привести, чтобы они не смогли отказаться, кроме того очевидного факта, что нельзя же доводить корову до полного истощения!

– Хорошо, сир, я продумаю проект постановления, – Рони почтительно поклонился.

Король проводил его до двери, что было высокой честью. Он ценил этого человека: хотя тот был ещё очень молод, но умен, рассудителен и прекрасно разбирался в государственных делах. Правда, характер его не отличался приятностью: Рони был не по годам ворчлив, зануден и высокомерен. Но кто из людей совершенен?..

Генрих Наваррский в замке Нерак. Старинная гравюра

Отпустив министра, Генрих пошёл к своей возлюбленной. Его управляющий передал ему большую сапфировую брошь на золотой цепочке; Генрих спрятал брошь за манжету камзола, взял у слуги поднос с завтраком и вошел в покои юной красавицы. Она только что проснулась и еще не успела одеться. В одной тонкой сорочке стояла она перед зеркалом, а служанка протирала влажной ароматической губкой её лицо, руки и шею. Генрих поставил поднос на стол, нетерпеливым жестом отослал служанку, подошёл к своей возлюбленной и спустил сорочку с её плеч, так что она упала к ногам красавицы.

– Ах, сир! – воскликнула дама, закрываясь руками. Генрих достал из-за манжеты цепочку с брошью и одел ей на шею.

– Это мне? Боже мой, какая красота! – выдохнула его возлюбленная и взяла брошь, чтобы лучше рассмотреть, открыв, таким образом, тайны своего обнажённого тела.

– Никакая красота не сравнится с вашей, мадам! – сказал Генрих, любуясь великолепными формами стройной молодой женщины.

Она слегка покраснела, поправила цепочку на шее и убрала локон волос со лба.

– Ваши глаза – ярче любого самоцвета, а подобной оправы не найти нигде в мире, – Генрих провёл кончиками пальцев по её лицу.

Грудь красавицы вздымалась от прерывистого дыхания, взгляд стал зовущим и страстным; ротик приоткрылся, показывая ровные белые зубки и розовый кончик языка. Генрих впился поцелуем в эти милые уста, легко поднял красавицу и положил на кровать…

Через открытое окно спальни стоны и вскрики дамы отчётливо были слышны в парке. Придворные останавливались, прислушивались и со знанием дела обсуждали способы, которыми можно довести женщину до любовного экстаза. Слуги, шнырявшие по парку, посмеивались и перемигивались.

– А наш король не промах!.. Ещё бы! Он – славный парень, настоящий мужчина! – шептались они.

…Уставшая красавица лежала в объятиях Генриха, а он поглаживал её волосы и плечи. Она томно потянулась и сказала, что ужасно голодна. Генрих вскочил с кровати, взял поднос со стола и подал завтрак:

– Прошу вас, моя повелительница! Для меня – великое счастье угадывать и исполнять ваши желания!

Весело болтая, они съели почти всё, что было на подносе, и выпили графин легкого вина. После завтрака дама позвала служанку, чтобы одеться, а Генрих вышел прогуляться в парк. Приказав придворным не сопровождать его, король быстрыми шагами проходил аллею за аллеей, вдыхая чудесные ароматы цветов, трав и вечнозеленых деревьев.

Дойдя до края парка, он заметил какое-то движение в стоящей в кустах беседке. Стараясь ступать бесшумно, Генрих подкрался туда, осторожно отодвинул листья дикого винограда и заглянул вовнутрь. В беседке расположились его шуты – карлик и карликовица, на редкость безобразные на вид. Карлик, склоняясь перед своей подругой, говорил сладким голосом:

– Ах, моя дорогая несравненная мадам, вы достойны занять место на Олимпе, потеснив оттуда саму Афродиту! Поистине, вы – божество, сошедшее на землю!

– Вы льстите мне, сударь! Впрочем, вы сами такой галантный кавалер, такой видный мужчина, что никакая дама не устоит перед вами, – жеманно отвечала карликовица, прикрываясь веером.

Карлик сжал её в объятиях и принялся целовать.

– Ах, сударь, что вы делаете: вы помнёте мне платье! – отбивалась она.

– Ну, так снимете его! – пропищал карлик и начал торопливо расшнуровывать завязки её одежды.

– Что вы, сударь… Как можно… – шептала карликовица, в то же время лихорадочно расстегивая камзол своего кавалера.

Обнажившись, шуты улеглись на скамью и бурно занялись любовью, причём, карлик оказался большим выдумщиком по этой части. Генрих наблюдал за ними с омерзением и усмешкой одновременно. Странно, они почти точь-в-точь повторяли те приемы, которые он использовал в интимных играх со своей дамой, так что эта шутовская любовь сильно напоминала пародию на королевские развлечения. Он хотел, было, выгнать карликов из беседки и наказать их, но подумал, что если об этом узнают во дворце, то главным шутом станет, пожалуй, он сам!

Закусив губу, фыркая от смеха, Генрих медленно