Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

В типографию Макушина было сдано «Воззвание» преосвященного Макария. Из первых ста напечатанных штук Иосиф взял один экземпляр и, возмущенный, побежал к Сергею.

— Полюбуйся, что наш пастырь духовный выдумал! Воззвание выпускает.

Сергей прочитал и усмехнулся.

— С чувством написано! Только жаль, — послесловия не хватает. Ну, уж так и быть — мы владыке поможем.

И помогли! В полночь Сергей и Иосиф ушли от товарища Григория с готовым послесловием, а через два дня в типографии Макушина при сдаче заказа Иосиф подложил в середину стопки несколько экземпляров с дополненным текстом.

ВОСЕМНАДЦАТОЕ ЯНВАРЯ

Сергей стал своим человеком в семье Кононовых. А веселая и добрая Варя еще больше скрепила его дружбу с Иосифом. По воскресеньям с ее приходом в маленьком доме Кононовых всё оживало. Веденеевна любила, когда Варя и Сергей пели вдвоем русские песни, а Иосиф вполголоса им подтягивал. Особенно хорошо у них получалась песня: «Вниз по матушке, по Волге» и «Трансвааль».

Иногда к ним присоединялся и Егор, который пел на целую октаву ниже и хвалился, что у него бас лучше, чем у соборного дьякона Успенского.

Но последнее время, к немалому огорчению Веденеевны, молодежь, собираясь по воскресеньям, больше разговаривала да читала, нежели пела. Перед чтением Иосиф сам закрывал на крюк входную дверь. И если раздавался неожиданный стук, книжки сразу же прятали.

«Уж не про „политику“ ли книжки у них? Господи, не допусти до греха!» — думала Веденеевна и как-то, не выдержав, сказала о своей тревоге Иосифу.

— Что ты, мамань, какая там политика! Самая обыкновенная книжка, — ответил Иосиф.

Но Веденеевна поняла по его тону, что книжка не обыкновенная. Она молчала, но беспокойство и тревога охватили ее. Иосиф частенько по вечерам куда-то уходил и возвращался домой далеко за полночь, серьезный и какой-то задумчивый.

«Господи! Куда же это он ходит?» — раздумывала мать.

Если Егор не ночевал дома, то это было понятно и мало ее беспокоило.

«Парню двадцать восемь лет, года самые подходящие, — может, зазнобу какую завел, — думала она. — Но этот!.. И хоть бы раз пьяный пришел!»

Когда теперь из-за закрытой двери до нее доносилось чтение, она невольно прислушивалась. Однажды она услыхала, что чтение прерывалось странными стуками, то частыми, то редкими. Стучали не то карандашом, не то согнутым пальцем по столу.

— Какое же это «м»? Это «а», — слышался голос Сергея.

— Ой, опять ошиблась! Перестучи, — сконфуженно просила Варя.

— Слушай внимательно, — «там» тебе по пяти раз перестукивать не будут, — сердился Иосиф.

«Игра, что ли, у них такая? — раздумывала Веденеевна. — Ишь, какое развлечение затеяли, — сидят два кавалера с барышней и по столу стучат». — Перестав вытирать посуду и не выпуская из рук мокрое полотенце, она снова прислушалась. Стук раздавался попрежнему, то частый, то редкий.

«Непроста это они стучат! Ой, неспроста!»

Не понимая еще, в чем дело, но уже пугаясь от внезапно охватившего ее предчувствия беды, мать стояла у закрытой двери, не зная, что ей делать.

Этот странный и непонятный для нее стук она связывала с таинственным чтением книги, которую не иначе как Сергей принес в их дом. До знакомства с ним Оська был парень как парень. Как же ей поступить?! Просить сына пожалеть ее старость и себя поберечь, а то, неровен час, еще могут и в тюрьму посадить… «Да неужели ничего нельзя сделать, чтобы отвадить его от этой самой „политики“?» — спрашивала себя мать.

И только спустя три месяца Веденеевна поняла, что ни ее слезы, ни просьбы и даже угрозы не остановят сына.

…Это случилось в морозное январское утро, когда мать упрашивала Иосифа не ходить на демонстрацию.

— Не ходи, Оська, — слышишь? Стрелять будут, и Захар Иванович тоже говорит, — а уж ему ли не знать!. Сам не раз в забастовках участвовал да с красным флагом по улице ходил, — говорила Веденеевна про соседа, старика слесаря.

Иосиф, сидя на сундуке, молча надевал валенок.

— Да ты что, — оглох, что ли? Тебе я говорю или нет? — рассердилась мать. — Не смей ходить!

Веденеевна подбежала к стене и сорвала с гвоздя шапку, думая хоть этим удержать сына.

— Не пущу, — слышишь? Не пущу!

Иосиф надел валенки и, встав с сундука, подошел к матери.

— Давай, мамань, шапку, — без шапки уйду! — непривычно сурово сказал Иосиф.

Веденеевна заплакала и протянула сыну шапку.

— Полно-ка зря плакать, — Иосиф обнял мать за плечи. Затем он повернулся, надел шапку и вышел на улицу. Веденеевна, накинув на плечи платок, бросилась за ним.

«Ишь, пошел бунтовать, медведь косолапый! — уже не сердясь, а ласково и тревожно подумала она, глядя, как, засунув руки в карманы своей ватной тужурки и слегка загребая на ходу левой ногой, Иосиф размашисто шагает по узкой улочке. — Ну, теперь раньше полночи домой и ждать нечего».

Она вздохнула и пошла от ворот домой.

Иосиф не вернулся с демонстрации. Демонстранты были разогнаны полицией, которая пустила в ход не только нагайки, но и шашки. Раненых, подобранных на улице, демонстранты отправили в больницы, а убитых полицейские свезли на санях в покойницкую при Томском университете. Туда отвезли и Иосифа Кононова.

ВСТРЕЧА С ДРУГОМ

Ночь выдалась морозная и лунная. Тихо стояли оснеженные деревья университетского сада. Чугунная садовая решетка от инея казалась ажурной и легкой.

Запорошенный снегом сад был безлюден. В больших окнах университета было темно, только рядом с анатомичкой в маленьком окне сторожки мерцал огонек.

Сергей остановился у невысокой чугунной решетки и огляделся по сторонам; пустынная была Королевская улица. Такой же безлюдный тянулся впереди Московский тракт.

Сергей легко и бесшумно перемахнул через решетку сада. Проваливаясь по колено в снег, он добрался до узенькой дорожки. Здесь, стряхнув с сапог снег, он еще раз огляделся, — кто знает, может, городовые караулят не только у главных ворот университета, а шныряют по саду? Но никого не было видно.

Сергей почти бегом направился к часовне; здесь в подвале находилась покойницкая. На двери покойницкой висел замок. Что делать? Сергей в нерешительности постоял с минуту около часовни. А что тут долго раздумывать! Нужно идти к сторожу. Миновав длинное, похожее на барак, здание препаровочной, Сергей свернул к одноэтажному деревянному домику и постучался в дверь.

— Отперто! — донесся приглушенный старческий голос.

Сергей вошел в темные сени, нащупал дверную скобку и отворил дверь.

Маленькая с низким закоптелым потолком сторожка была жарко натоплена. Семилинейная керосиновая лампочка освещала стол, покрытый зеленой клеенкой, и деревянную кровать, на которой, свесив босые ноги, сидел широкоплечий седой старик. На коленях у него стояла железная банка с махоркой. Он крутил козью ножку.

— Чего надо, молодой человек? — спросил сторож, прищурившись.

— Брата ищу! Брат у меня пропал… С утра ушел и до сих пор нету. В больнице был, в участке был, у знакомых — нигде нет… Может, к вам в часовню привезли?.

Сергей не лгал, называя Иосифа братом. Они не были братьями по крови, но они боролись за одно общее правое дело. Оба были большевиками, и это роднило их.

— Не приказано, молодой человек, посторонних в часовню пускать, — насупился старик.

— Да я разве посторонний? — почти выкрикнул Сергей. — Никто не узнает. Пустите поглядеть.

Старик молчал, почесывая седую бороду. Сергей, бледный и взволнованный, стоял перед ним и мял свою шапку.

— Пустите, — сказал он еще раз настойчиво, каким-то хриплым голосом. — Пустите, дедушка!

— Брат, говоришь?.. Да-да! Не погладят ведь меня по головке, если узнают, — раздумывал вслух сторож. — Не погладят, молодой человек, а? — и вдруг неожиданно махнул рукой: — А ну, иди. Только быстро.

Старик слез с кровати, вытащил из-под лавки фонарь, зажег его и протянул Сергею.

— Погоди, я оденусь.

Старик накинул тулуп, надел валенки, и они вышли.

Луна всё так же сияла над садом.

— Ночь-то хороша! Царица небесная! Только бы гулять. Да разве от такой неладной жизни гулянье на ум пойдет? Сегодня, небось, полгорода плачет. Сколько народа покалечили да порубили! Ну, авось, твой брат в это крошево не попал, господь миловал! — спохватился старик.

Они пошли к часовне; три ступеньки вели вниз.

— Иди! — сказал сторож, сняв большой висячий замок с двери. — А я здесь похожу, покараулю, не заскочил бы кто грехом.

Но Сергей уже не слушал сторожа. Он вошел в покойницкую и, закрыв за собой дверь, остановился на пороге.

Через маленькое решетчатое окошко с выбитым стеклом в покойницкую лился ровный лунный свет, освещая половину подвала. Другая половина была в тени. Там, на длинных деревянных нарах, что-то белело. Сергей подошел и, светя фонарем, наклонился над нарами. Мертвецы, нагие и страшные, лежали рядами. Их трупы предназначались для анатомички. В прошлом это были безымянные бродяги, умершие в университетской клинике от белой горячки, бездомные старухи-нищенки, замерзшие под забором, парни чернорабочие, приехавшие на заработки и убитые во время поножовщин и драк.