Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

Он стоял перед ней — длинноногий четырнадцатилетний парень, держа подмышкой сверток с мокрым бельем и прижимая другой рукой к себе щенка.

Щенок чуть-чуть поскуливал и дрожал.

— Ну ладно уж, оставляй, — буркнула мать. — В сенях пускай спит, чтоб дома псиной не воняло!

Вернувшись из типографии и увидя щенка, Егор подшутил:

— Видать, вы, мамаша, добро наживать собираетесь, раз сторожа взяли!

Иосиф назвал щенка Шариком. Шарик стал провожать и встречать Иосифа с работы. Только тот входил во двор, как Шарик вылетал из сеней навстречу, заливаясь радостным лаем.

Иосиф выучил Шарика разным штукам: он умел стоять на задних лапах, приносил Иосифу по его приказанию из кухни сапоги и при слове «умри» падал на пол и, закрыв глаза, лежал так не шевелясь. За четыре года Шарик вырос в большого кудлатого рыжего пса.

Когда Сергей впервые пришел к Кононовым, Шарик, яростно залаяв, бросился навстречу. Но в следующие приходы Шарик встречал Сергея уже как доброго знакомого. С радостным визгом кидался к нему на грудь, порываясь лизнуть Сергея в лицо.

Сергей снимал с своей груди лапы Шарика и, потрепав его мохнатый загривок, говорил:

— Ну, хватит нежностей, хватит. Поздоровались — и ладно.

— Скоро он к вам привык, — удивлялась Веденеевна. — А вот на Варюшку нет-нет, да заворчит.

— Это он любя, — сказал Иосиф. — Когда разыграется, так и на меня ворчит.

— Ну уж ладно, заступайся, — улыбнулась Веденеевна, лукаво поглядев на сына.

Иосиф вспыхнул, но ничего не ответил.

— А кто это такая — Варя? — спросил Сергей.

— Наша дальняя родственница. Хорошая девушка. Я ее дочкой зову, — ответила Веденеевна.

И Сергей узнал от нее, что Варя Таганкова работает на табачной фабрике и живет с отцом, старым наборщиком, на Воскресенской горе.

Мать умерла, когда Варе было десять лет, и с тех пор она стала хозяйкой в доме. Правда, хозяйство было, по словам Веденеевны, «немудреное», но у Вари дел хватало — постирать на себя и на отца, поштопать, помыть пол, сварить обед.

— Она к нам частенько забегает; вот познакомитесь, сами увидите, какая девушка, — закончила Веденеевна.

Но познакомился Сергей с Варей не сразу. Как-то так получалось, что Варя приходила раньше или позже его, и когда являлся Сергей, то Веденеевна обычно говорила:

— А у нас опять Варюшка была.

И только спустя месяц, как-то в воскресенье вечером, Веденеевна, открыв Сергею дверь, смеясь сказала:

— Ну вот, наконец-то встретились! Варюшка здесь. Чай пить собираемся. Проходите.

Из темных холодных сеней Сергей вошел следом за Веденеевой в кухню и увидел темноволосую девушку в голубой кофточке, хлопотавшую у самовара. С первого же взгляда ему понравилась эта маленькая краснощекая сибирячка. Всё в ней было просто и как-то особенно мило: причесанные на прямой пробор и заплетенные в толстую косу волосы, голубая сатиновая кофточка с баской, открытая приветливая улыбка.

Сергей поздоровался с Варей и тут только заметил, что Иосифа нет дома.

— А где же Иосиф? — спросил он.

— В читальню пошел книжки менять, а оттуда на Апполинарьевскую собирался к крестному пройти, навестить. Что-то болеет старик…

Веденеевна не договорила.

— Ой, батюшки, самовар убежал!

Сняв с самовара трубу и подтерев около него лужу, Веденеевна поставила самовар на стол. Но и на столе он продолжал сердито фыркать и плеваться горячим белым паром.

— Ну, садитесь чай пить, — сказала Веденеевна.

Сергей и Варя сели за стол.

— Берите пироги, угощайтесь. Жалко только, — простыли: утром пекла.

— А с чем они, тетя Веденеевна, с картошкой? — спросила Варя.

— И с картошкой, и твои любимые, с капустой, есть. Вон сверху бери, у которых краешки гребешком, — улыбнулась Веденеевна, видя, как Варя, протянув руку к большой глиняной миске с ржаными пирогами, не знает, какой пирог взять.

Налив всем вровень чашки и наколов маленькими кусочками сахар, Веденеевна принялась за чаепитие. Молча, словно священнодействуя, она не спеша пила чашку за чашкой, изредка шумно вздыхая и вытирая раскрасневшееся, потное лицо.

После чая Варя стала убирать со стола посуду.

«До чего же похожа на сестренку Лизу — и такая же бойкая, хозяйственная!» — подумал Сергей, наблюдая, как быстро и ловко Варя моет и вытирает чашки, а затем выметает из-под стола крошки.

— Ты бы, Варюшка, спела, — сказала Веденеевна, когда Варя убрала всё со стола.

— Ладно, тетя Веденеевна, спою, — согласилась Варя.

Это тоже понравилось Сергею.

Другая на ее месте начала бы отказываться и нашла бы не одну отговорку: и не в голосе она, и что спеть ей, не знает, и при посторонних петь стесняется…

Сергей с любопытством поглядывал на Варю. Он сам пел не плохо и любил слушать хороших певцов. «Что же она будет петь? И какой у нее голос?»

— Давай-ка мою любимую, дочка, — попросила Веденеевна.

Достав из зеленого сундучка рваную косоворотку Иосифа, она села с работой у стола.

Прислонившись к дверному косяку, Варя поправила накинутый на плечи белый шерстяной платок и, постояв так с минуту в раздумье, запела. С первых же слов Сергей узнал песню.

«Не для женского это голоса, — с огорчением подумал он. — Ей бы лучше спеть „Выйду ль я на реченьку“ или „Лучинушку“».

Но в следующее мгновение он уже ни о чем не думал, а, затаив дыхание, с изумлением слушал Варю. И если бы она пела на чужом, непонятном для него языке, то, не понимая слов, он всё равно с восхищением слушал бы ее, — такой необычайной силы и красоты был у нее голос и так выразительно она пела.

Веденеевна, позабыв о шитье, с наперстком на пальце сидела задумавшись за столом, а Варя пела о том, как среди снежного поля, в метель и вьюгу, у дороги нашел ямщик свою замерзшую невесту.

«Под снегом тем, братцы, лежала она,Закрылися карие очи…Налейте, налейте скорее вина, —Рассказывать нет больше мочи».

Тоской и жалобой звенел Варин голос, и тесно было ему в этой маленькой низкой комнате, оклеенной дешевыми обоями.

— Ой, Варька, с таким голосом тебе б только в соборе на клиросе петь! — сказала Веденеевна, когда Варя умолкла.

— Меня подружки и дома хорошо слушают, — засмеялась Варя и, сияв с плеч шерстяной платок, повязала им голову.

— Ты куда же это?

— Домой пора, тетя Веденеевна, — сказала Варя, показывая Веденеевне глазами на ходики. — Папаня обещался в десять часов вернуться.

— Ну как, дочка-то понравилась? — спросила Веденеевна после ее ухода.

— Да, хорошая девушка и поет замечательно, — сказал Сергей.

— Я ее ведь дочкой неспроста зову, — призналась, помолчав, старуха. — Всё втайне мечтаю, что годика этак через три-четыре Оська и Варя поженятся. Сейчас еще молоды: ей — семнадцать, ему — восемнадцать. Да и деньжат на свадьбу нужно подкопить.

СЛУЧАЙ В «КЕФАЛОНИИ»

Подпольный революционный кружок, в который Павел Троянов ввел Сергея, состоял большей частью из томских наборщиков. Были в кружке и студенты: технолог Раевский, юрист Коган и медик Николай Большой. Так звали его в отличие от наборщика — Николая Маленького.

Кружком руководил бежавший из нарымской ссылки студент большевик, которого все называли запросто товарищем Григорием.

В кружке читали «Манифест коммунистической партии» Маркса, «Экономические этюды» Ленина и другие его работы.

Кружковцы занимались не только изучением теории, но и практической революционной работой: выступали на рабочих массовках, печатали листовки, шрифт для которых потихоньку доставляли из типографии наборщики.

Молодежь кружок посещала аккуратно, с нетерпением ожидая очередного занятия. Только Борис Коган к занятиям относился равнодушно и даже пренебрежительно. Сергея это удивляло и сердило. И однажды он спросил Бориса:

— Почему вы не были? Мы вчера читали «Перлы народнического прожектерства».

Коган слегка усмехнулся:

— Вам в новинку, а я эту статью чуть не наизусть знаю.

Сергей не мог понять, говорит ли это Коган серьезно или только рисуется.

Коган любил оригинальничать. Он жил во второразрядных заезжих номерах «Кефалония» на Дворянской улице, хотя по своим средствам мог бы снимать номер в первоклассной гостинице.

Отец его был известный адвокат в Харькове и ни в чем не отказывал сыну.

Борис часто получал крупные денежные переводы, и у него всегда имелись свободные деньги, которые он охотно давал взаймы товарищам.

— Почему ты не снимаешь себе хорошую комнату? — удивлялись студенты.

— Я хочу жить, как рядовой студент.

Но это не мешало «рядовому» студенту покупать билеты в театр только в ложу и ходить на спектакли в студенческом мундире на белой шелковой подкладке.