Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский

слишком сильных и не слишком «отшлифованных» умов

141 По большому счету всякая революция является социальным взрывом. В этом отношении наш термин «социальный взрыв» не совсем корректен. Но, за неимением лучшего мы используем его с тем, чтобы отразить в нем аморфность, непредсказуемость, химеричность процессов подобного типа.

142 Классическими примерами подобного рода могут служить события в ряде африканских стран.

143 Положение Германии после второй мировой войны весьма схоже с положением России после краха СССР: масштабное огосударствление экономики, карточное распределение, отсутствие демократии, полный крах социальной и политической структуры, разрушенная войной экономика. Но последовательная политика реформ в рамках парадигмы социального либерализма позволила ФРГ уже к началу 1960-х гг. превратиться в развитую современную страну, что и получило название «германского экономического чуда». Очень грустно, что разброд и шатания во внутренней политике России не позволили достичь такого же результата, чудес много, но экономического чуда пока не наблюдается.

144 Завершившаяся индустриализация, тотальное и органичное включение всех элементов общества в рыночную экономику, окончательная институциализация классовой структуры, что в итоге создает социально-экономическую базу для развитой демократии.

145 Здесь мы предлагаем нашим коммунистическим оппонентам хотя бы на время выйти из контакта с будущим, которое, вне всякого сомнения, явит мировую победоносную пролетарскую революцию, которая и посрамит очевидность наших фактов, и войти, как и положено ученому в контакт с настоящим: строить теорию на фактах возможного будущего – ненаучно.

146 Аргумент левых о «подкупе» пролетариата в развитых капиталистических странах мы уже обсудили выше. Но еще раз отметим, если получение сверхприбылей есть существенная черта развитого капитализма, то невозможность социалистической революции здесь также существенна. Следовательно, Маркс ошибался, полагая, что капитализм сущностно, неизбежно порождает социалистическую революцию. Социалистическую революцию вероятностно может породить не капитализм, а процесс перехода к нему.

147 По сути, здесь мы говорим о капитализме как о стабильной общественной форме, которая раз установившись не склонна к разрушению в силу своей высокой адаптивности. В этом отношении вероятность социалистических революций в развитых капиталистических странах почти исключена. Этот тезис во многом обоснован прошлым и настоящим капитализма. Но мы не рискнули бы рассматривать его как абсолютную истину. Вполне можно представить в будущем ситуацию мощнейшего кризиса капитализма, вызванную самыми различными причинами. В этом случае течения типа фашизма, как предельной формы националистической идеологии, коммунизма, религиозного фундаментализма могут реанимироваться. Смогут ли они победить – это вопрос о степени стабильности и «непотопляемости» капиталистического общества.

Эти вопросы – плод футурологии, и мы как ученые не рискуем углубляться в эту область.

148 Даже в России при всей её политически нестабильной ситуации Ленин столкнулся с дефицитом политически активных рабочих. Он специально ставил задачу по поиску и кооптированию их в партийные органы. Некоторый успех эта политика имела, но многие из них оказались агентами полиции.

149 В странах ислама социализм не привился, либо же привился в форме национал-социализма.

150 Это мы наблюдаем уже в античности в течениях пифагорейцев и платоников.

151 Весьма характерно, что наиболее передовой отряд пролетариата – английские рабочие так никогда и не восприняли марксизм. Здесь вопрос о революции никогда не ставился, при всей интенсивности классовых битв.

152 Либо же, наоборот, абсолютизировали. Смотри идею Мао Цзэдуна о крестьянстве как главном революционном классе.

153 Наша ирония тщетна, поскольку в случае исполнения этого пожелания маловероятно чтобы коммунист, оказавшись в обществе всеобщего дефицита, тотального насилия власти над умом и телом человека, всеобщего угодничества и лицемерия, хлопнул себя по лбу и воскликнул: «Ведь предупреждали меня умные люди!». Нет, эта публика непробиваема! Ситуация воспроизводилась бесконечное множество раз, и всегда коммунист, оказавшийся в застенках коммунистической тайной полиции сетовал не на безумие своих идей, а на то, что буржуазные агенты снова проникли в ряды и извратили великое движение.

154 Пайпс Р. «Русская революция», М., РОССПЭН 1994. С. 150–151

155 Травин Д. Моргания О. Европейская модернизация: В 2 кн. Кн. 1. – М.: 2004 С. 38–45.

156 Советский нэп закончился победой государства. В Югославии же балансирование между государством и рынком явилось перманентным источником нестабильности всего социора.

157 Еще в XX веке до н. э. древнеегипетский жрец жаловался, что наш мир достиг критической стадии, дети больше не слушаются своих родителей, видимо, конец мира уже не очень далек.

158 Забавно, как схож ход мыслей двух антагонистических направлений интеллигентского радикализма. Ведь и А. Гитлер сетовал на немцев и говорил, что если Германия не сможет выполнить свою историческую миссию, то она должна погибнуть.

159 И им это удается. Мы часто с грустью замечаем, что в полемическом задоре начинаем воспринимать собственные политические позиции как панацею.

160 Точнее, они голосуют не за капитализм, а за блага, которые он порождает. Но лишь наивные, мифологические умы могут полагать, что можно взять блага, не беря при этом «сомнительный» механизм, их порождающий. Печально, что именно это желание характеризует почти все реформы, осуществляемые в России в последние столетия: воспроизведем достижения Запада, но западные общественные отношения воспроизводить не будем.

Приложение № 1

Цивилизационные парадигмы российской истории

(Социально-философский очерк)

Введение

Мы посчитали полезным на примере русской истории продемонстрировать эвристический потенциал нашей реформированной версии марксизма. Кроме того, авторы не смогли преодолеть соблазна высказаться, относительно истории их отечества.

Мы рассматриваем нашу работу, как достаточно любопытную и полезную. Правда, эвристическая ценность нашей работы имеет несколько относительный характер. Если оценивать ее относительно позиции авторов серьезных и просвещенных, то наше продвижение в области понимания российской истории окажется достаточно скромным. Если же оценивать ее с позиции той мифологии, что царит в головах наших соотечественников (от нее не свободны и многие профессиональные историки), то положения, сформулированные в нашей работе, оказываются революционными и ошеломляющими. Таковы парадоксы того чудовищного разрыва между общественным мнением и зрелым научным знанием, который наблюдается ныне в российском обществе.

Кроме того, в современной исторической науке, специализирующейся на российской истории, сегодня существует известный вакуум в области общего понимания сущности российской цивилизации. Концепции, сложившиеся в советское время, уже не столь авторитетны, взамен же пока мало что создано. В итоге, образовавшийся теоретический вакуум заполняется самым странным образом. Одни, официально отбросив марксистскую парадигму, контрабандно воспроизводят ее вновь, пусть и в ослабленном варианте. Другие пытаются структурировать фактический материал, не пользуясь вообще никакой концепцией, что в итоге порождает жуткую эклектику. Третьи же пытаются позаимствовать ту или иную концепцию из сфер вне науки, как-то: религия, политика, национализм, общественные мифы, что порождает мощнейшие искажения исторической истины. Соответственно, мы посчитали полезной нашу попытку внести свой вклад в разрешение этой проблемы.

Наш текст посвящен социально-философскому анализу российской истории. Иными словами, мы пытались, анализируя фактический материал, понять общую логику российской цивилизации. Очевидно, что наша работа оказывается на стыке социальной теории и исторической науки. Мы сочли себя вправе, будучи