Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

фактически, время жизни самого Конфуция. Итак, читатель уже видит, что и этот иероглиф вэй тоже попадает в число тех, к которым требуется применить рекомендацию Конфуция об «исправлении имен». Разница между древним выражением, описанным В. М. Крюковым, и термином Конфуция заключается в том, что если в инскрипциях Западного Чжоу акцент делается на характеристике определенной «внешности» (и) обладателя этого качества, то у Конфуция речь идет о самом этом качестве. И это вполне понятно: Цзюнь цзы – это не Сын Неба, который даже по ритуалу обязан соблюдать «приличествующий вид».

В известном дореволюционном словаре Палладия приведены следующие древние словосочетания с иероглифом вэй: шэнь вэй – «грозное величие»; «благоговеть перед грозным величием Неба»; Дэ вэй – «величие добродетели»; Тянь вэй – «Небесное величие». Понятно, что Дэ в таком словосочетании – это не «добродетель», однако из этого выражения следует, что никакого вэй без Дэ быть не может.

Наивно предполагать (а в нашем материальном обществе такое не только возможно, но и вполне естественно), что речь идет о чем-то несущественном или выдуманном. На этом качестве вэй во многом основывался подлинный авторитет первых ванов династии Чжоу, а также способ их правления. И ведь не умалишенными же все они были, если совершенно искренне сообщали об этом не кому-нибудь, а самим духам предков, причем, в своих тайных откровениях. Приведем пример одной из таких надписей на древнем сосуде («Текст и ритуал», стр. 114):

Ин сказал: «Достославные предки унаследовали способность внушать благоговейный страх, воспользовавшись [этим] для служения прежним ванам. Ни днем, ни ночью [я] не осмеливаюсь не следовать примеру [своих предков]<…> [Мной] изготовлен сосуд гуй для предков. С его помощью будут совершаться жертвоприношения великим духам. Великие духи ниспошлют много счастья, и я, Ин, на протяжении десяти тысяч лет буду пользоваться сосудом как сокровищем».

Кстати сказать, из этого примера хорошо видно, что древние могли свободно опускать важные существительные, как, например, слово «предки». Конфуций, нисколько не нарушая этой традиции, часто опускает слово «древность», «древние» (фактически, его можно заменить на «предки»), или «духи». Человек, на которого воздействует это вэй, даже против своей воли будет исполнять то, что от него требуется. Но при этом абсолютно исключен такой расклад, что носитель вэй станет использовать это качество в каких-то личных или корыстных целях. Люди с подобными мыслями никогда не становятся обладателями этого грозного оружия.

Это вэй существует и в сегодняшней жизни, и оно не имеет ничего общего с гипнозом. Но современная цивилизация очень далека от какого-либо вида духовности, и по этой причине «одушевленный объект» возможного воздействия силы вэй такое «подчинение» поставит в вину (или «оплошность», «недоразумение») исключительно себе самому. А сам сегодняшний носитель такого качества подобной своей способности может просто не заметить, полагая, что искомый результат получен просто «по случайности» или потому, что «так надо было».

Иероглиф чжун действительно имеет «беременность» в качестве одного из своих древних значений. Здесь следует отметить, что сравнение духовных процессов в человеке (неважно, мужчине или женщине) с беременностью характерно и для речи евангельского Христа, отсюда оно часто встречается в беседах нашего Серафима Саровского со своими Дивеевскими воспитанницами. Так что для грамотного человека ничего неожиданного в этом сравнении нет, и Конфуций «Америку» этим не открывает. Такое сравнение – это наиболее точная формулировка того внутреннего состояния, которое реально испытывает человек, проходящий через определенный период своего духовного роста.

Главное значение этого иероглифа чжун – «тяжелый», «веский», «быть тяжелым», а уже отсюда – «беременность». Серафим в одной из своих бесед говорит девушке: «А когда будешь-то в тягостях…», т. е. будешь «тяжелой» (речь он ведет о духовных вопросах, а не о подлинной беременности этой монашки). Почему именно это значение выбрано нами в качестве главного для рассматриваемого суждения? И откуда взялась та «древность», которой в тексте вроде бы нет, и которую в этом суждении не видят переводчики?

Эта «древность», а с ней и подтверждение перевода чжун как «беременность этой древностью», содержится графически, т. е. зрительно, в конце всей смысловой фразы – «он не сможет утвердиться (гу)». Действительно, сегодняшнее общепринятое словарное значение иероглифа гу, который является омонимом иероглифу «древность», – это «крепкий», прочный», «твердый», а соответственно, и глагольные образования от этих слов (в том числе «утверждаться»). Но во время жизни Конфуция не было никаких словарей, а с ними, и «общепринятых» значений иероглифов.

Обученный правильному пониманию «китайской грамоты» человек смотрел на рисунок иероглифа и – без каких-либо дополнительных объяснений – сам видел то, что там нарисовано. И что же мы видим, даже сейчас, в этом достаточно простом и бесспорно древнем рисунке? В середине «квадрата» (или «ограды», как это трактуется с древних времен) находится древний иероглиф гу – «древность». Это древнее гу («древность») представляет собой рисунок простого креста, стоящего на основании в виде прямоугольника.

Если мы возьмем, для сравнения, иероглиф цзы («сын», «ребенок»), который нам уже хорошо знаком, и поместим его внутрь такого же квадрата («ограды»), то такой новый иероглиф будет иметь те же самые словарные значения, что и без «ограды» – «ребенок», «мальчик», «девочка», т. е. сегодня он свое значение не меняет. Хотя когда-то раньше между этими двумя иероглифами различие, несомненно, было: если цзы – это просто «ребенок», то «цзы заключенное в «квадрат» – это, возможно, ребенок перед своим рождением (пребывающий в «ограждении»). А, например, иероглиф «человек» (жэнь), заключенный в такой же «квадрат» («ограду») – это, по Словарю, «арестовывать», «заключать в тюрьму», т. е. фактически «ограничить в пространстве». В общем случае это и есть «беременность», т. е. отражение такого состояния, когда нечто пребывает в замкнутом пространстве, из которого со временем должно выйти.

А следовательно, комплексный иероглиф гу из нашего суждения можно трактовать как состояние Цзюнь цзы, пребывающего в «беременности» этой «древностью», – с учетом того факта, что сама «беременность» уже определена иероглифом чжун. Речь здесь идет о Цзюнь цзы – именно это заявлено сначала, – а затем показана «древность в ограде», т. е. «древность» пребывающая в «ограде» внутреннего мира того, о ком заявлено ранее.

Мы намеренно очень подробно расписали логику рассуждений «разглядывателя» этого текста, потому что именно она – основа для понимания смысла древнего иероглифического послания. И именно такой логикой руководствовался сам Конфуций и все его современники. Другого способа «прочтения текста» – просто быть не могло, исходя из стадии развития письменности и менталитета древнего китайца. Жаль, что мы не в состоянии воссоздать в полной мере первоначальный «рисунчатый» текст всех высказываний Конфуция, а имеем перед глазами только «обрывки» древних живых картинок (большинство сегодняшнего текста