Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

в буквальном переводе означает «взрослый муж – ребенок», или, иначе, – «наставник молодого ученика». После Конфуция выражение фу-цзы приобрело значение «наставник» безотносительно к конкретному имени учителя. Использование такого обращения в данном суждении свидетельствует об особо почтительном отношении беседующих к уже ушедшему из жизни Учителю.

В традиционных переводах этого суждения Конфуций показан «мягким, доброжелательным, учтивым, бережливым и уступчивым» (В. А. Кривцов), т. е. «сплошной добродетелью» (в европейском понимании этого слова). И по мнению комментаторов он именно таким способом добивался расположения того человека, от которого хотел получить необходимую информацию.

Но, во-первых, таких «добродетельных» на земле не так уж и мало. И, во-вторых, человек, подвергаемый подобному допросу, вряд ли скажет всю правду, т. к. в княжествах процветало доносительство, и никто не хотел иметь неприятности себе и своей семье. Перевод последней фразы суждения, представленный в Словаре Ошанина (БКРС № 2625, чжу), однозначно свидетельствует о том, что такие расспросы вряд ли можно было отнести к категории приятных бесед: «О, разве манера запроса нашего учителя (Конфуция) об этом (о пороках в данном княжестве) не отлична совершенно от манеры запросов других людей?».

И тем не менее, люди почему-то сообщали Конфуцию всю правду. Именно это удивляет беседующих, и только по этой причине данное суждение вошло в книгу Лунь юй. Ученики пытаются ответить себе на этот непонятный для них самих вопрос, и со всей тщательностью и с подробностями анализируют ту манеру разговора Конфуция, которой когда-то сами были свидетелями. Они отдают себе отчет в том, что этот разговор был в чем-то странным и необычным, – причем, именно со стороны Конфуция.

Ответ кроется в связке двух иероглифов (можно назвать их «па́рными»), которые переводчики воспринимают в качестве очередных в общем ряду положительных характеристик такого метода разговора Конфуция. Это – цзянь жан. Эти два иероглифа как будто замыкают весь этот «положительный ряд», но в действительности они имеют совершенно другой смысл. О том, что их следует рассматривать именно в паре, свидетельствует не только похожая структура их рисунка (радикал и сдвоенный по вертикали иероглиф), но и два одинаковых расположенных по горизонтали «квадратика» («рот» или «ограда») в правой части каждого иероглифа (так называемая «графическая рифма»).

Здесь целесообразно более внимательно рассмотреть их главные семантические поля. Цзянь – «суровый», «сильный», «скудный», «экономный», «умеренный». Жан – «уступчивый», «уступать дорогу», «вежливый», «вынуждать», «отвергать», «укорять». Здесь же: «*совершать поклон сложением рук» и «*жертвоприношение духам гор и рек», – оба значения древние. Эти иероглифы следует рассматривать как единое смысловое высказывание, поставленное в конец предложения, – высказывание, которое противопоставлено всему предыдущему содержанию. Причем, складывается такое впечатление, что эти иероглифы как бы противоречат друг другу.

То есть на фоне внешней «доброты», «мягкости» и «признаков уважения» – в манере беседы Конфуция отмечена некая «сдержанная вежливость» или «суровая вежливость», «суровая уступчивость». Человек говорит как будто мягко и с участием, но внутри него – как «натянутая струна». Отсюда – «суровая вежливость», не позволяющая скатиться в «панибратство», и, с другой стороны, как бы «блокировка» очевидной зависимости вопрошающего от вопрошаемого (ведь именно в воле этого человека дать откровенный ответ или не дать).

Такой вид разговора можно отдаленно сравнить – по внутреннему состоянию вопрошающего – с процессом «экономного» (цзянь) «жертвоприношения духам рек и гор» (жан). И любой опытный человек (Боже мой, но ведь таких сегодня удивительно мало!) однозначно скажет, что это и есть уже рассмотренное нами ранее проявление способности вэй и (или просто вэй) в своем самом что ни на есть непосредственном действии. Сначала сам ученик высказывает неуверенную догадку относительно манеры расспросов Учителя – «домогался, принуждая», а затем следует наблюдение за действиями Учителя, переданное в точной фразе: «расспрашивал с напряженной вежливостью».

Суждение построено таким образом, что читающему становится ясно: сами ученики об этой способности ничего не знают, – они просто благоговеют перед Учителем и подробно описывают то, что видели. Но тот, кто собирал Лунь юй воедино, – знал это вэй и, и по этой причине поставил данное суждение почти следом за тем, в котором сам Конфуций уже напрямую заявляет о способности Цзюнь цзы внушать «священный трепет» (вэй). О том, что рассуждая подобным образом мы пребываем в правильном смысловом поле, – а обладание вэй и является результатом действия Дэ и получения опыта Вэнь – свидетельствует наличие в этом суждении сразу двух омонимов вэнь и омонима дэ («получать»), который во время Раннего Чжоу был взаимозаменяем с Дэ.

Более того, собиратель изначального текста вполне намеренно вставил между суждениями 1.8 и 1.10, – а оба они говорят об этой необычной силе вэй – короткое суждение 1.9., в котором уже «совершенно открытым текстом» заявлено о благодати Дэ. Он предполагал, что если читатель не совсем понимает это «мудреное» вэй, то уж о благодати Дэ знает каждый. Сделал он это только с той целью, чтобы тот, кто будет читать Лунь юй, не ошибся в своем понимании и не принял бы содержание этих «окаймляющих» суждений, – в которых не присутствует ни Дэ, ни Вэнь, ни Жэнь – за нечто «бытовое». Тем самым читателю указано, что и эти два суждения тоже говорят о духовных вещах.

Суждение 1.11

1.11. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «[Пока] отец (фу) жив (цзай, т.ж. «*пребывать в числе», «*являться», «*быть», «быть в живых»), *поощряй (гуань, т.ж. «смотреть на», «считаться с») его (ци) желания (чжи, т.ж. «стремление», «воля»). [Когда] отец (фу) умрет (мо, табуированный иероглиф взамен имеющегося в тексте мэй), смотри на (гуань) его походную табличку (син чжу). В течение года (нянь, т.ж. «годичный», «*урожайный год») ничего не (у) меняй (гай) в (юй) Дао отца (фу). [И тогда] можно (кэ) говорить (вэй) [о твоем] Сяо («почитание линии предков»)».

Предварительно обратим внимание читателя на тот факт, что в суждении ничего не сказано о матери, а речь идет исключительно об отце, т. е. никакого «равноправия» между отцом и матерью для сына не существует. Да и суждение это обращено исключительно к сыну, а не к дочери. Из этих слов Конфуция хорошо видно, что для него самого иероглиф Сяо имеет одинаковое отношение, как к отцу живому, так и к умершему.

Начало суждения в буквальном переводе выглядит следующим образом: «Отец находится в числе – смотри на его желания. Отец умер – смотри на его походную табличку». О появившейся здесь «походной табличке», которая в классических переводах этого суждения не фигурирует вообще, поговорим немного позже, а сейчас – о самом начале суждения. Здесь следует особо акцентировать внимание читателя на отношение древнего китайца