Завтра будет лучше - Бетти Смит

была к тебе несправедлива… – Нет, это чересчур. Она начала заново: – Может, ты думаешь, что я не всегда была к тебе справедлива. Но дело не в тебе. Я вела бы себя так же с любой девушкой, на которой Фрэнки женился бы. Представь себе, что у тебя родился бы мальчик, и он бы выжил, и ты бы его воспитала, всем бы ради него пожертвовала, и вот, когда ему пришла бы пора стать тебе утешением, он бы встретил какую-то чужую девушку, женился на ней и…

Фло, не в силах больше терпеть, прервала свойственницу:

– А каково, по-вашему, было мне, миссис Мэлоун, когда чужой парень пришел и забрал у нас наше единственное дитя? Однако ж я старалась ничем не обижать Фрэнки!

– С чего бы вам его обижать? – взвилась миссис Мэлоун. – Вам, миссис Шэннон, достался хороший зять, уж вы мне поверьте.

– А вам, ребята, позвольте доложить, досталась чертовски хорошая невестка, – сказал Хенни.

Марджи заметалась. Фрэнки встревожился.

– Вы ее беспокоите! – сказал он.

– Ничего страшного, – ответила она устало, – я все равно не слушаю.

– Кажется, нас занесло, – спохватилась миссис Мэлоун.

Фло попыталась замять конфликт:

– Если вы, миссис Мэлоун, ничего обидного в виду не имели, то и я тоже не имела.

Извинения были приняты. Прекратив спорить, свекровь и теща бодро заговорили о повседневных вещах. Увидев слезу, скатившуюся из-под полуопущенных век Марджи, Фло попыталась ее утешить:

– Не убивайся так, дочка. Какой от этого толк? Что произошло, то произошло, а слезами горю не поможешь. Лучше подумать о живых, – заключила она туманно.

Марджи села на постели:

– Ты хочешь как лучше, мама. Вы все хотите как лучше. Но то, что вы говорите, для меня ничего не значит. – Она постаралась объяснить: – Дело не в том, что мне не хватает моего малыша. Как можно горевать по тому, кого я никогда не видела? Мне не хватает того, как я его ждала, какие планы для него строила. – Марджи заговорила быстро и горячечно. Она не собиралась высказывать все то, что в итоге высказала. Просто, стоило ей начать, большая часть той боли, которая накопилась в ее сердце за короткую жизнь, выплеснулась наружу водопадом торопливых фраз: – Понимаете, я очень хотела этого ребенка. Хотела, чтобы она мне кое-что доказала. Например, что этот мир хороший. Я хотела дать ей все те вещи, которых не было у меня самой, и тогда бы я знала: у человека могут быть не только мечты. Прежде всего я собиралась подарить ей любовь. Сколько я себя помню, никто не обнимал меня и не говорил мне: «Я люблю тебя, Марджи». О, я знаю, что ты любишь меня, мама. И ты, папа, тоже. И ты, Фрэнки, – на свой лад. Но ни один из вас не сказал мне этого открыто. Маму и папу можно извинить: они не привыкли, у их поколения свои обычаи. Но ты…

– Марджи, Марджи, – проговорил Фрэнки.

Она подождала: может быть, сейчас он это произнесет, и тогда все наладится. Он подумал о том, чтобы сказать, что любит ее, но не смог. Не мог, когда они были наедине, а при родителях тем более. Фло и Хенни тоже молчали, но от них Марджи ничего и не ждала.

– У меня всегда было такое, наверное, сентиментальное желание – иметь куклу, – продолжила она. – Но у меня никогда ее не было. Я почти поверила, что во всех магазинах куклы закончились… Своей дочке я бы куклу купила. Да, купила бы! Даже если для этого нам пришлось бы месяц сидеть на хлебе с солью и воде. Голодное время ребенок забудет, но не забудет, как сильно ему хотелось того, чего у него не было. А если бы моя дочка потерялась, а потом нашлась, я бы ее не ударила. Я была бы счастлива, что она снова со мной. Я бы… – Марджи замолчала. Горло словно бы сжалось, а плакать при них при всех она не хотела.

Слушая слова дочери, Фло думала: «Она никогда меня не понимала. Она не помнит, как я ради нее старалась. Помнит только пощечину, которую я дала ей сгоряча, помнит вещи, которых я ей не купила: куклу, новое зимнее пальто… Она не видела, как я люблю ее, потому что я не имела возможности доказать ей это и не обучена красивым словам. А ведь на самом деле и пощечина, и ругань – все было оттого, что я скверно себя чувствовала, потому что не могла дать ей всего того, чего бы следовало. Ох, хотела бы я, чтобы ее ребенок выжил! Тогда и она узнала бы те тяготы, которые выпали на долю мне. Тогда она поняла бы, почему у меня не получалось быть ей лучшей матерью. Она поняла бы, что я не так уж и плоха».

Мистеру Мэлоуну вспомнилось время, когда Фрэнки хотел коньки, а он, отец, не мог их купить. Тогда мальчик сам купил себе один ржавый конек за пять центов у старьевщика. Пэтси отчетливо увидел, как сын подскакивает, отталкиваясь одной ступней, чтобы катиться на другой. Тогда Мэлоун забеспокоился, что парнишка вырастет кособоким, и велел ему надевать конек то на правую ногу, то на левую.

Фрэнки, вспоминала миссис Мэлоун, всегда мечтал поехать летом в мальчишечий лагерь. Но он был в семье не единственный ребенок, и денег вечно не хватало. Может, ей надо было все-таки поднапрячься и наскрести на путевку? Нет, все она делала правильно. Начни она потакать сыну, дочки тоже принялись бы чего-нибудь клянчить. Нельзя же было отнимать у них, чтобы побаловать его. «И все-таки если бы я могла вернуть то время…» – она вздохнула.

Хенни Шэннон тоже задумался: «Кукла для девочки, оловянные солдатики для мальчика. Девочка готовит себя в матери, мальчик – в генералы. Они должны иметь это – вещи, которых хотят все дети. Если у них ничего такого нет, они растут и думают, что в жизни их ждет мало хорошего, что раз есть крыша над головой и какая-нибудь еда, уже этому надо радоваться. Когда они становятся взрослыми, то хватаются за любую самую завалящую работу, лишь бы приносила пару долларов. Оттого что в детстве у них не было куклы, оловянных солдатиков или коньков, им кажется, будто они имеют только одно право: работать, чтобы хватало на еду, и есть, чтобы хватало сил для работы. А людям надо позволять ожидать от жизни побольше этого».

«Я сказал ей, что не хочу детей, – думал Фрэнки. – Этого она мне не забудет.