Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джон Паольски, акушер, был бруклинец до мозга костей. Учился в Бруклинском колледже, стажировался в бруклинской благотворительной больнице. Женился на дочери одного из отцовских компаньонов по меховому бизнесу и открыл практику, купив на женино приданое половину дома, облицованного желтым кирпичом, на Истерн-Паркуэй.
Врачебный кабинет, родильная комната, палата для пациенток и диетическая кухня, а также жилые комнаты для самого доктора, его жены, двух дочерей и тетки жены – все располагалось под одной крышей. В отличие от большинства докторш миссис Паольски в любое время дня или ночи знала, где находится ее муж.
Маленький холл, служивший приемной, всегда казался более запруженным пациентками, чем был на самом деле: пять или шесть беременных женщин, некоторые на поздних сроках, могут занимать много места. Столовую переделали в консультационный кабинет, совмещенный с канцелярией и смотровой. В кухне, убрав газовую плиту и холодильник, устроили родовую.
В длинной узкой гостиной с двумя высокими окнами стояло почти вплотную друг к другу шесть кроватей. Поскольку тумбочки между ними не помещались, в ногах каждой была приделана полочка для личных вещей пациентки. На всех этих полочках лежало приблизительно одно и то же: журнал или пара журналов с «исповедальными» женскими историями, растение в горшочке (непременно увядающее), срезанные цветы в вазе (непременно слишком тесной), наполовину опустошенная коробка конфет и кучка фантиков с шуточными или сентиментальными поздравительными стишками по случаю рождения ребенка. Из этих бумажек вырастала, как застывший экспрессионистский цветок, зубная щетка с яркой ручкой в стакане из матового стекла. Сумочки с пудреницами, помадами, расческами и небольшим количеством денег хранились под подушкой.
К столовой примыкала небольшая застекленная терраса, где содержались новорожденные. Желающие умиленно поглядеть на маленькие свертки должны были подойти к стеклу снаружи, с гаражной дорожки, отделяющей половину дома, принадлежащую Паольски, от соседских владений.
В углу подвального этажа располагалась кухня, где готовили детское питание (для тех младенцев, которых не кормили грудью) и еду для матерей. В другом углу была прачечная со стиральной машиной, корытами и гладильной доской. И готовкой, и стиркой занималась тетя Тесси, старая дева. Считалось, что это придумано очень удачно. Не имея ни собственного мужа, ни собственного дома, она должна была благодарить судьбу за родственников, которые о ней заботились. Для сна ей отвели койку возле стиральной машины. Однажды ее сестра, приходившаяся миссис Паольски матерью, спросила:
– А хорошо ли, что Тесси спит в подвале?
Докторша с негодованием ответила:
– Никакой это не подвал, это жилая комната в цокольном этаже, совершенно идеальная: зимой здесь тепло от котла отопления, а летом прохладно, оттого что нет окон. Или ты хочешь, чтобы она жила с тобой и с папой?
Мама согласилась: цокольный этаж очень хороший, не сырой, как некоторые.
Маленький картонный шкафчик вмещал в себя весь гардероб тети Тесси, состоявший из того, с чем нехотя расстались родственницы. Поскольку и жильем, и едой, и одеждой ее обеспечивали, а выходить она никуда не выходила, то и деньги ей были ни к чему. Совершенно ни к чему. Тем не менее добрый доктор изредка (на день рождения и на Рождество) подбрасывал ей пять долларов. Сара всегда говорила, что такое большое сердце доведет его до богадельни. Но этих подарков тетя Тесси не тратила, а все ее скудные сбережения по завещанию отходили детям Паольски – вот почему Сара довольно легко мирилась с мужниной щедростью.
Порой тетю Тесси посещала вероломная мысль: ей казалось, что получать ее труд в обмен на еду, кров, старую одежду и десять долларов в год, вносимые ею в фонд приданого девочек, – это довольно удобно для Сары и доктора. Но вслух эта мысль никогда не высказывалась, потому что идти тете Тесси все равно было некуда.
Сами Паольски жили на втором этаже. Под лестницей располагалась уборная, которой пользовались и члены семьи, и медицинские сестры, сюда же сливалось содержимое уток родильниц. (У тети Тесси внизу был собственный туалет.) В каморке наверху устроили кухоньку, в одной из двух комнат – гостиную, в другой – спальню дочерей. Доктор и его жена спали на чердаке с «отделкой» и одним окном. Зимой он не отапливался, но супруги считали, что спать в холоде полезно для здоровья. Летом в нем часто бывало жарко, как в парнике, но доктор объяснял, что потеть очень полезно: так организм освобождается от ненужных веществ.
Иногда доктор решал провести ночь внизу на том основании, что так ему будет спокойнее: у миссис такой-то может начаться кровотечение. В таких случаях он растягивался на черном кожаном диване в кабинете, а миссис Паольски, которая не любила спать одна, потому что боялась мышей, ложилась на оттоманку в гостиной. Конечно, такое бывало нечасто: только если в августе ночь выдавалась особенно душной или в январе – особенно холодной.
В доме, служившем одновременно семейным гнездом и больницей, было предусмотрено все, кроме коридора, который мужья могли бы мерить шагами в паническом предчувствии скорого отцовства. Шагать им приходилось по улице перед окнами. Соседи привыкли к тому, что по тротуару вечно кто-нибудь расхаживает взад-вперед. И им это даже нравилось, потому что квартал был, можно сказать, под круглосуточной охраной, и жители могли не опасаться краж. Иногда прибавления в семействе ожидали сразу двое мужчин, которые либо сводили знакомство и начинали прохаживаться бок о бок, либо пересекались через каждые полминуты в определенной точке. Казалось, они бастуют против несправедливости жизни.
Доктор Паольски оказывал честные услуги беременным женщинам, которые не могли себе позволить лечь в настоящую частную клинику, но были слишком горды, чтобы рожать в благотворительной больнице, и слишком грамотны, чтобы ограничиться вызовом повитухи на дом. Цены были разумные: двадцать пять долларов за сами роды и сопутствующие медицинские услуги (плюс еще пять долларов, если рождался мальчик, которому полагалось сделать обрезание). Три доллара в день за еду, постель, услуги сиделки и уход за новорожденным плюс еще три доллара – обезболивающее, если женщина нуждалась в нем или хотела его получить.
В общем, доктор Паольски оказывал нужные услуги за небольшие деньги, и нельзя было упрекать его в том, что он «срезает углы».
Глава 33
Марджи подсчитала предстоящие расходы. Роды, обезболивание (она была недостаточно храбра, чтобы рожать без анестезии), госпитализация – семьдесят долларов. Такси туда и обратно – еще два. По доллару чаевых для ночной и дневной сиделок. Семьдесят четыре. Округленно семьдесят пять: Марджи хотелось иметь доллар в запасе, на случай если захочется, чтобы ей
- Улица в лунном свете - Стефан Цвейг - Зарубежная классика
- Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр - История / Разное / Прочая научная литература / Прочее
- Жизнь. Книга 3. А земля пребывает вовеки - Нина Федорова - Разное
- Рассказ судебного следователя - Александр Андреевич Шкляревский - Разное / Классический детектив / Полицейский детектив
- Перед бурей - Нина Федорова - Разное
- Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха - Тамара Владиславовна Петкевич - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Разное / Публицистика
- Нация прозака - Элизабет Вуртцель - Разное / Русская классическая проза
- Басни Эзопа в переводах Л. Н. Толстого - Эзоп - Античная литература / Европейская старинная литература / Поэзия / Разное
- Легенда о заячьем паприкаше - Енё Йожи Тершанский - Классическая проза / Разное
- Память Шекспира - Хорхе Борхес - Зарубежная классика