Беззаветные охотники - Greko

перегораживали завалы из камней. Из-за этих неизвестных прежде укреплений велся плотный огонь. Никаких тайных троп наверх. Лишь свинцовый дождь и трупы, падавшие в ущелье с перешейка, где кипела яростная схватка. Река моментально покраснела от крови. Солдаты отпрянули к скалам в поисках убежища. Никакая сила на свете не могла сдвинуть с места растерявшихся апшеронцев. Отдельные смельчаки пытались. Выскакивали на открытое пространство и тут же падали, сраженные пулями. Мюриды хорошо подготовились. И все, как на подбор, были отменными стрелками!

У прохода в Новое Ахульго творился ад. Узкая площадка перед двумя саклями и ров были забиты ранеными и убитыми. Карабкаясь через эту наполовину живую, наполовину мертвую гору, со штыками наперевес лезли и лезли свежие роты. С немыслимыми потерями, не имея возможности выстрелить во врага, захватили первые сакли и двинулись дальше.

И тут случилось страшное! Передовые шеренги наткнулись на новый ров, о котором никто не знал. Внутри него скрывались два капонира, из которых ров простреливался в обе стороны. Горцы могли без угрозы для своей жизни уничтожать всех, кто решился спуститься вниз. Три батальона сгрудились в плотную массу, забив каменистую тропу[1]. Многие срывались с кручи и насмерть разбивались о скалы. Саперы не могли протиснуться вперед, чтобы прикрыть солдат от обстрела турами и помочь преодолеть препятствие, забросав его фашинами. Офицеры, зажатые солдатами, бессмысленно надрывали глотки. И гибли вместе со всеми под продольным и перекрёстным огнем тысячи ружей горцев. Промахнуться им было трудно. Адский тир создали русские, выбрав себе роль мишеней. Пал, покатившись под откос, полковник Врангель с простреленной навылет грудью. Шульцу, который во всей этой вакханалии единственный сохранял спокойствие и хладнокровно зарисовывал вражеские окопы, пуля раздробила челюсть и пробила нёбо. Скоро командовать стало некому. Солдаты так и стояли недвижимо, теряя товарищей и не имея возможности отнести в тыл раненых.

Граббе! Этот бездарный Граббе! Никогда в русской армии не было подобного, чтобы командующий отряда бестолково смотрел, как убивают его людей. Вельяминов всегда держал руку на пульсе сражения и в трудную минуту решительно вмешивался в действия командиров. Его распорядительность спасала сотни жизней, и все в Кавказском корпусе знали: «красный генерал» любит и ценит русского солдата. А Граббе? Ни одного внятного распоряжения. Ни одного самого тупого приказа. Тишина! Лишь когда спустилась темнота, разгромленные штурмовые колонны начали отходить по собственной инициативе. Бросая убитых и раненых.

Колонну апшеронцев у входа в ущелье постигла та же участь. Стояли до темна, не шевелясь и прижимаясь к скалам. Никакие приказы, никакие увещевания офицеров не могли их сдвинуть с места. Вдруг раздался чей-то крик:

— Берегись! Горцы бросились в шашки!

Инстинкт самосохранения отключился. Об убежище было напрочь забыто. Панический ужас вдруг обуял солдат. Все бросились стремглав прямо по речному руслу обратно в лагерь, провожаемые залпами горцев. По прохладной горной воде, потеплевшей от крови. Топтали упавших и раненых. Офицеры не могли их остановить. Один схватил барабан и застучал «атаку». Милютин пытался шашкой преградить путь бежавшим. Тщетно! Все думали лишь об одном: спасайся кто может! Спасались так, что во время отступления понесли самые большие потери.

…Унтер-офицер Девяткин весь день пролежал на гребне, за которым стояли в резерве куринцы. Их так и не двинули в бой. Возбужденный, задыхающийся от ярости Вася мог в деталях наблюдать за бойней, бессильно сжимая кулаки. Никогда прежде он не видел подобного. Река крови в ущелье, ручьи крови, стекавшие с утесов… Бессмысленная гибель людей, похожая на расстрел. Паралич командования. Радостные крики побеждавших горцев. Поток раненых в лагерь. Тех, кого вынесли, а не бросили на растерзание мюридам. Страшная участь ждала оставшихся.

Что за дьявольское представление устроил Граббе под стенами Ахульго⁈ Почему он бездействует? Почему не отводит людей?

Милов горел как в лихорадке. Страшное нервное напряжение неожиданно открыло ему еще одно воспоминание. Нет, он не вспомнил, как его выбросило в это время из будущего. Просто вспомнилось продолжение разговора с Искандером. Буквально пара отрывков.

… — Чьей крови? — задал он спьяну вопрос по инерции, услышав «Если бы ты знал, Вася, сколько крови здесь было пролито!»

— Моих предков и твоих, Вася. Мы же были врагами.

— В голове не укладывается! — спросил он тогда, приходя в себя. — Как так? Мы сейчас с тобой…

— Да! Не укладывается! Не щадя, убивали друг друга. Дед мне рассказывал. А ему — его дед. И оба, знаешь, ненавидели русских. Никак не могли позабыть. И я их понимаю. Не одобрял никогда эту ненависть, но понимал. Нас завоевывали, подчиняли. Мы защищались. Но и сами много зла творили. И вы, и мы считали себя правыми. Поэтому и убивали.

— А договориться никак нельзя было?

— Наверное, можно, — пожал плечами Искандер. — Не знаю. Или людей таких умных не нашлось, чтобы перестать убивать и начать говорить. Либо время такое было, когда больше любили убивать, чем говорить. Не знаю.

— Если бы мы с тобой там оказались, мы бы смогли, Искандер! — сказал тогда Вася, войдя в раж.

— Нет, мой друг! Думаю, мы бы постарались убить друг друга! — грустно усмехнулся Искандер.

— Я бы никогда…!

— Вася! — прервал его Искандер. — Мы бы там не были друзьями! Мы бы были врагами! Пойми!

Вася замолчал. Почти протрезвел окончательно, испытав настоящий ужас от справедливых слов друга. Представил невозможную картину, как он убивает Искандера. Потом еще одну картину, как уже Искандер убивает его.

— Не дай Бог! — прошептал Вася.

— Да, ты прав. Ладно, давай спать! Спокойной ночи, друг!

— Спокойной ночи!

Искандер зашел в свой номер. Дальше Вася ничего вспомнить не мог.

«Наверное, я не удержался. Выбежал на улицу, чтобы походить по этой земле, пропитанной кровью. Может, споткнулся и кубарем вниз, через ворота в прошлое. А, может, Господь, услышав меня, послал сюда, чтобы я попытался все это остановить. Или, зная, что остановить никак не смогу, просто убедился, какое зло здесь творилось!»

Коста. Лондон, 29 мая 1839 года.

Прощальная аудиенция у королевы Виктории прошла ночью, в двадцать минут третьего, после очередного королевского бала, на котором не было ни прежнего веселья, ни танца Ее Величества с Его Высочеством. Несчастные влюбленные тщательно следовали этикету, и только. Я ждал в комнате сопровождающих лиц, держа на руках щенка. Пару раз он меня описал.

В начале третьего ночи бал завершился. Королева тепло попрощалась с членами русской делегации. Гости разошлись. Лакей проводил нас в приемную у королевских