Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф

месяцев ожидания и многочисленных бурных заседаний, вынесен приговор – госпожа де Ламотт приговорена к публичному битью кнутом, клеймению раскаленным железом и пожизненному заточению в Сальпетриер. Ее муж заочно приговорен к галерам (пожизненно), Рето де Виллет к изгнанию; баронесса д’Олива и Калиостро оправданы; что же касается принца де Рогана, парламент снимает с него все обвинения.

Десять тысяч человек аплодируют этому оправданию, и, когда кардинал выходит из Бастилии, зеваки провозглашают здравицы в его честь, а рыночные торговки готовы нести его на руках.

Престиж королевской власти растоптан, в доверии к ней пробита брешь. Народ с радостью ухватился за чудовищное обвинение как за повод вывалять в грязи Австриячку[49], которую считает виновной во всех своих бедах.

Королева с яростью в сердце вынуждена присутствовать при триумфе своего личного врага. И что с того, что король лишил великого раздатчика милостыни всех наград, всех должностей и сослал в его аббатство Шэз-Дьё! Она, глотая слезы, переживает величайшее унижение.

Подойдя к завершению срока беременности, которая ее утомляет, выматывает, огорчает, Мария-Антуанетта констатирует, что вокруг нее образовалась пустота. В этой битве ее покинули даже Водрёй и госпожа де Полиньяк. Она ищет поддержку, сердце, с которым можно разделить свою боль; и есть только одно, дающее ей убежище, верную и понимающую привязанность. Это сердце Ферзена…

Глава XVIII. Любовь

Они долго скакали рядом, он на рыжем коне, она, сидя по-мужски, на любимом сером. Синие бархатные кюлоты обтягивали ее длинные ноги, темный редингот с золотыми пуговицами облегал стройную фигуру, покачивавшуюся в такт бегу лошади.

Осенний лес рыжел и открывал перед ними свои бесконечные тропинки, чередуя тень и свет. Они ехали, соединенные молчанием лучше, чем словами. Время от времени она поворачивала голову, увенчанную треуголкой с белыми и черными перьями, и улыбалась ему. Время от времени она останавливала коня, отпускала поводья и откидывалась назад, поднимая к небу раскрасневшееся на свежем воздухе лицо; он принимал ее в свои объятия, и их губы соединялись под шелковое шуршание падающей на землю листвы.

Он ненадолго прижимал ее к себе, и она закрывала глаза, ожидая чуда. Красавец всадник сейчас схватит ее, как добычу, и увезет на огромном коне, как в легендах, из ее страны в новый свободный мир, где не будет ни короля, ни королевы и где они смогут без помех любить друг друга. Она прижалась бы к нему, как маленькая девочка, они стали бы одним целым под темным плащом, наступила бы ночь, а конь все несся без устали, прошел бы еще один день, еще одна ночь, а они бы все скакали, и вот в одно розовое утро, сквозь нежную березовую и ольховую листву, они увидели бы восход зари, которая была бы не такой яркой, как их соединенные взгляды…

В час заката они остановились на Медонских холмах. У их ног блестела ленточкой Сена, удерживавшая их в плену. Надо было возвращаться. Они повернули к Версалю и Трианону…

Сейчас, одетая в светлое муслиновое платье, оставлявшее открытыми шею и руки, она пришла в малый будуар, где он ждал ее. На столе была приготовлена легкая закуска: цыпленок, печенье, шампанское. Собака, совершенно белый шпиц, присланный им ей из Швеции, дремала возле них на ковре.

– Мы одни, – сказала она, – здесь только привратник и преданная мне горничная; король охотится в Сент-Юбере.

Ферзен понял. Вечер и ночь принадлежали им. Они смогут собрать и насладиться всеми прекрасными плодами каждой минуты этих часов, что хитростью вырвали у своей официальной жизни.

Он лег у ее ног и положил голову на ее колени. Она осторожно провела пальцами по волосам молодого человека.

– Аксель, – сказала она, – вы даже не представляете, как я вас люблю…

Он закрыл глаза, как будто чтобы лучше слышать звучание ее слов.

– Дорогая, – прошептал он, – скажите, что я сделал, чтобы заслужить такое счастье?

Она улыбнулась, на мгновение задумалась и ответила просто:

– Вы единственный, кто никогда и ни о чем меня не попросил.

– Как бы я посмел, получив от вас самый прекрасный дар, на который мужчина мог когда-либо надеяться?

Она тряхнула головой и с нежным упрямством продолжила свою тайную мысль:

– Нет, что бы ни случилось, мое сердце всегда останется в долгу у вашего.

Она говорила прямо, без уловок. Действительно, именно Ферзен дал ей то, чего не мог предложить ни один мужчина: понимающую нежность, чистую и бескорыстную. Она была уверена, что ей принадлежит в нем лучшее, и с гордостью думала, что, хотя не может встречаться с ним с частотой и безудержностью любовницы, которая сама выбирает часы встреч, ни одна другая женщина не имеет для него значения.

Он поднялся, сел рядом с ней, и они начали тихий разговор. Придворные интриги, дела королевства не существовали для них в этот благословенный час. Он уносил далеко от Версаля и Франции, как будто затем, чтобы полнее принадлежать ей. Он рассказывал ей о своей родине, Софи, своей сестре, доброй и нежной душе, о своем отце, человеке строгом, но добром, о замке Лёвстад, где родился.

– Когда долго идешь по темным лесам, – рассказывал он, – он возникает внезапно, одинокий и черный, на берегу зеленого озера… В нем живет русалка, но я ее никогда не видел, потому что она показывается лишь тем, кто любил и был любим… Друг мой, однажды я, возможно, отвезу вас туда…

Она наклонилась к нему, взяла его голову руками и приблизила свое лицо к его.

– Посмотрите на меня, Аксель… Небо и вода вашей родины остаются в ваших глазах, они как озеро, в котором отражается ваш замок, то голубые, то зеленые, они меняются в зависимости от времени суток, освещения и облаков… Не двигайтесь, если легенда верна, я увижу озерную фею…

И действительно, в глубине глаз постепенно стало вырисовываться маленькое изображение, ее собственное.

– Я ее вижу, – сказала она, – кажется, она похожа на меня.

Тогда он улыбнулся, гордый и счастливый тем, что носит ее в себе, неразрывно связанную с его жизнью.

Теперь ночь сообщнически окутывала их. Они больше не разговаривали, потому что любовники обладают даром понимать друг друга без слов и используют лишь язык поцелуев и ласк. Мечта о невозможном бегстве сблизила их еще больше. Мысленно она раздевала его, и он представал перед ней в облике героя из нордических сказаний, который унесет ее на своих сильных руках в небеса, где вечная весна.

Прерывисто дыша, закрыв глаза, она расслабилась. Его губы и пальцы чувствовали трепетание ее груди, он ощущал на