Стражи Леса - Фантом

здесь хоть что-то может работать нормально?

Как основной вариант Аспер рассматривал Дариуса, аргументируя это для себя тем, что всегда полезно знать планы своих врагов. Но не было гарантии, что именно в тот момент, когда мы к нему заглянем, он будет решать важный вопрос или раздумывать о том, что делать дальше в отношении Астерота. В таком случае более удобным вариантом считалась неизвестно, мёртвая или нет Ланиэль, которая однозначно будет участвовать в каких-то событиях, но наблюдение за ней было рискованным в плане того, что они могли впустую потратить силы, попытавшись пробиться к трупу.

Он спросил меня, и мне пришлось рассказать, что я, всё же, не некромант, и потому попытка связи с мертвецом вряд ли увенчается успехом. Астерот тогда лишь вздохнул и отправился думать дальше, никуда не спеша, потому что уж больно много у нас появилось свободного времени...

Глава XXV. Гляделки

се обычно говорят, что времени не хватает. Что вечно ничего не успеешь, невозможно уложиться в срок… Но стоит оказаться в Великом Ничто, где никакие временные рамки не сдерживают полёт разума, как сразу появляются временные «потеряшки» — редкое, но всё-таки встречающееся явление. Некоторые маги, достигнув каких-то определённых высот (либо просто умирая), могут вылететь в Великое Ничто, и если они не могут вернуться обратно, то так и остаются висеть заблудшими Душами, которые рано или поздно поглощают Осквернённые.

Астерот не стал как они лишь благодаря тому, что время от времени я его «будил», не давая совсем уж погрузиться в пучину размышлений. На самом деле, здесь, когда ничего не сдерживает течение мыслей, очень легко потерять себя в потоке размышлений, погружаясь понемногу всё глубже и глубже в собственную Душу — именно так появляются большинство «потеряшек», и именно от этого я оберегал Астерота.

Наконец, спустя примерно час по его внутренним ощущениям, он подал голос:

— Пожалуй, решил.

Говори.

— Дариус. — Просто ответил Тёмный. Но за этим словом скрылся тонкий укол разочарования.

А Тирия?

— Подождёт. Сейчас важнее знать, что творится в Витере.

Был бы я из плоти — развёл бы руками и вздохнул, но, так как ею не обременён, просто вздохнул. Променять возможность заглянуть в родной мир на какого-то там Дариуса… что же, прагматично и предсказуемо.

Отыскать Осквернителя оказалось не так тяжело, как это кажется со стороны. Такая значимая в масштабах современной истории «Изнанки» личность, правитель, собравший под своим началом обширные территории, некогда принадлежавшие чуть ли не самому развитому народу этого места, просто не может не «фонить». Только совсем уж неопытные маги могут утверждать, что Великое Ничто — на самом деле отсутствие всего. Как же они заблуждаются!

Если немного слиться с чернотой вокруг, не становясь ею, но впуская её в себя, то можно почувствовать, а потом разглядеть, и, возможно, даже услышать отголоски чужих жизней. Почти вся магия — всё взаимодействие с первичной Материей, высшей энергией и прочими безусловно полезными магическими концентратами, — оставляет свой неповторимый след в Великом Ничто. Даже небольшие заклинания оставляют крошечные ссадинки на канве абсолютной Тьмы, что уж говорить о чём-то более масштабном. К примеру, привязка Осквернённого чудища к телу смертного создаёт мощный всплеск, распространяющийся сквозь Тьму.

Да, более старые «раны» затягиваются. Великое Ничто лечит само себя, спасаясь от полного разрушения: мелкие ранки от простейшего колдовства зарастают за считанные секунды, или, край, дни. Другое дело — что-то более глубокое, наподобие связывания Души смертного со Скверной. От таких воздействий так или иначе остаётся след, со временем просто затухающий и превращающийся в нечто вроде шрама. Порой, если Осквернённый слишком хорошо выполняет свою работу, этот шрам может загноиться, притягивая всё больше и больше тварей.

«Шрам» Дариуса относился как раз-таки к последней категории. Сам Витер пытался его изгнать, и потому края раны болезненно подрагивали, и иногда, казалось, можно было увидеть проглядывающий сквозь нарыв на теле мира силуэт чего-то огромного — Осквернённого, выбравшего своим вместилищем Дариуса. Частота толчков понемногу увеличивалась, что наводило на мысли о чьей-то сторонней помощи в избавления от разрушающего Витер существа. Но, что бы там ни происходило, оно значительно облегчало задачу подглядывания за Осквернителем — пока он был занят внутренними проблемами, смотреть можно было напрямую через «шрам».

— А это нормально, что я тебя только слышу? — сквозь живописную картину гниющего разрыва пробился голос Астерота.

Нет, но мы это исправим. Просто погрузись в эти слова, пойми, что это не просто звуки…

С оглушительным свистом, больно взрезавшим по ушам Аспера (интересно, это отразилось на его теле?), его Душа вместе со мной отправилась подглядывать за Осквернителем. Обойти разрывающееся пространство не составило труда, и вскоре из черноты вокруг выплыл каменный зал.

***

Зал? Почему сразу зал? Напротив, Дариус скорее находился в комнате.

То, что я поначалу принял за место проведения его «королевских» аудиенций, оказалось одной из отведённых под него комнат. Замок был большой, так что, следовательно, и комнат в личном распоряжении Дариуса была множество.

Конкретно эта больше напоминала чулан, нежели покои Тёмного Лорда. Небольшая каморка с стенами из холодного чёрного камня была почти полностью перегорожена стоящими посреди неё столом и стулом. И если первый был обычным, то второй выделялся на фоне голых стен своей вычурностью, напоминая скорее украденный откуда-то трон, а не обычный табурет.

Прямо перед столом висел портрет дамы в преклонном возрасте, грозно и одновременно с тем с любовью глядящей на художника. Её лицо было прорезано множеством морщинок, седые волосы были собраны в пучок, возвышающийся над затылком. Итак узкие глаза были чуть прищурены: бабка в тот день потеряла очки, а портретист отказался ждать, когда она их найдёт. Но в глубине карих провалов чернела вместе со злостью на упёртого художника ещё и любовь, ведь где-то там, вдали от злого мира, бегал и игрался её внук. И его, как ни удивительно, ждала не менее злая, чем внешний мир, судьба. И его звали Дариус.

Перед портретом на коленях сидел парнишка, в котором тяжело было узнать Осквернителя. Не отличавшийся даже в своём «нормальном» состоянии, в этот момент Дариус представлял из себя воплощение человеческой апатии и одновременно с ней