Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева - Зинаида Александровна Миркина

тайный рост, происходящий внутри нас? Или, если воспользоваться образом Рильке, – как могут охотники поймать золотого оленя, который пробегает сквозь них? Можно только замереть, чтобы слышать это внутреннее движение, этот неуловимый бег беззвучных ног:О, его не привяжетеК вашим знакам и тяжестям!Он в малейшую скважинкуКак стройнейший гимнаст…Разводными мостами иПерелетными стаями,Телеграфными сваямиБог – уходит от нас.О, его не приучитеК пребыванью и к участи!В чувств оседлой распутицеОн – седой ледоход.О, его не догоните!В домовитом поддонникеБог – ручною бегониейНа окне не цветет!Ибо бег он – и движется.Ибо звездная книжицаВся: от Аз и до Ижицы –След плаща его лишь!(Цикл «Бог»)

Бег… Вечный бег по отношению к нашим глазам, ушам, рукам – ко всему, что хочет удержать, остановить, рассмотреть. Не пытайтесь найти Его вовне. Ускользнет, убежит. Его увидит только тот, кто «отчаялся искать вовне» и затих, замер.

Вот так затихал архангел перед Богоматерью, неся ей не умещаемую в слова и память благую весть:

Необычная она! Сверх сил!Не обвиняй меня пока! Забыл!Благословенна ты! Велел сказать –Благословенна ты! А дальше гладьТакая ровная… Постой; меж женБлагословенна ты… А дальше звонТакой ликующий… – Дитя, услышь:Благословенна ты! – А дальше – тишьТакая…

Вся суть в том, чтобы войти в эту тишь. Благая весть только подводит к ней. Ее нельзя уподобить ничему земному. И потому – где же взять земные слова? Ведь

Все великолепьеТруб – лишь только лепетТрав – перед Тобой.Все великолепьеБурь – лишь только щебетПтиц – перед Тобой.Все великолепьеКрыл – лишь только трепетВек – перед Тобой.(Цикл «Ученик»)

Сколько сказано о своеволии Марины Цветаевой, о ее гордыне, а мне хочется спросить, – есть ли в русской поэзии стихи, равные по смирению и тишине?

Какое радостное чувство своей малости, своей ничтожности, какая ликующая самоотдача Величайшему! Какое абсолютное бескорыстие и отсутствие самости… Если только сердце почувствовало этого Величайшего, Высочайшего, если только оно ударилось об Него, – сама смерть будет счастьем. Ибо в Нем, в том Высшем живет ее собственный смысл. И – пусть листва рушится, пусть тело преходит, – «есть там – от», как сказал четырехлетний прозорливец (о котором она рассказывает в «Искусстве при свете совести»).

Она чувствует, что там, за пределом своей, отдельной жизни есть разлившаяся, не отделившаяся от всего, не выделившаяся в замкнутый комочек, жизнь. Всецелая жизнь, Вечная жизнь…

Порог. Она у порога. За ним – Бог. Не абстракция, не рассуждение – живой Бог. Он приходит только к тому, кто знает самозабвение, самоотречение, кто подошел к собственному пределу, кому себя – мало.

Душа хочет вылететь из «себя малого», «себя здешнего», как бабочка из кокона. Марина Цветаева больше всего на свете хочет этого. И в глубокие часы души она вылетает за пределы себя. И приносит оттуда все свое знание, не предваренное, не обусловленное ничем. «Я все отродясь знала…»[53]

Первобытное знание и каждый раз заново открытое сердцем. Сердце сначала открывает, потом ищет название, имя только что открытому. И чаще всего – Ему нет имени…

…Нет имени моимПотерянностям………………………………………– выросшая из потерь!

Да, сердце растет из потерь. Теряется все готовое, все внешнее, все оформленное, все имеющее меру и образ. И – все творится заново.

И если все это новое, трепещущее, животрепещущее, абсолютно живое – вдруг называется старым, как мир, словом – Бог, – то только потому, что открывается неисчерпаемость, необъятность, и поэтому незаменимость этого слова. Короткого и емкого, как вздох, вмещающий целую жизнь.

Открыть заново – не значит изобрести новое. Она открыла то, что есть, есть всегда и от чего люди так бесконечно удаляются. Она приобщилась, подошла вплотную и вскрикнула, как от ожога. Бог для нее – ожог, огонь!

«Господь Бог твой есть огонь поедающий», – говорится устами Моисея в Библии. «Пожирающий огонь – мой конь», – вторит стих Цветаевой. Огонь, который прожигает покров. Нет покрова. И есть глубинное знание того, что жизнь больше всех покровов. Это знание осталось загаром Вечности, проступающей сквозь все бури; внутренний противовес страстям.

Нет, душу не так просто отождествить с ветром, огнем – с самой стихией. Все это набежит, промчится и схлынет, а душа – останется. Сквозь все и надо всем.

          Золото моих волос          Тихо переходит в седость.          – Не жалейте! все сбылось,          Все в груди слилось и спелось.          Спелось – как вся даль слилась          В стонущей трубе окрайны.          Господи! Душа сбылась: –          Умысел Твой самый тайный[54].

Глава 9

На берегу бесконечности. Море

«Душу свою я никогда не ощущала внутри себя, – пишет Марина Цветаева Черновой-Колбасиной, – всегда вне себя – за окнами. Я – дома, а она за окном. И когда я срывалась с места и уходила – это она звала (не всегда срывалась, но всегда звала). Я – это моя душа + осознание ее»[55].

Последняя строка звучит так странно, что в книге писем поперек типографского минуса был поставлен каким-то читателем карандашный плюс. Действительно, естественнее звучит «я – это моя душа, осознание ее». Но это лишь на первый взгляд. Вдумавшись, понимаешь всю бездонную правду цветаевский формулировки, да и всего отрывка.

Человек меньше своей души. Человек не объял и не осознал свою душу.

У Гоголя в «Страшной мести» сказано: «Бедная Катерина! Она многого не знает из того, что знает душа ее».

Душа наша знает больше нас. Душа наша бесконечна и бездонна. Она больше нас настолько же, насколько небо и море больше нас. Но когда мы видим небо и море, когда мы не скользим по ним взглядом, полные собственных мыслей, надежд, проектов, – когда мы воистину останавливаемся и затихаем, замираем на берегу Бесконечности, – нас вдруг охватывает чувство высшей жизни. Мы ощущаем тогда, что Бесконечность эта не чужая нам, что, может быть, она роднее всех вещей, всех привязанностей. Она не только перед нами, над нами. Она – в нас. У нас внутри – Тайна.

Mystery. Тайна. Мистик – человек, знающий тайну. Но не чужую, а свою собственную внутреннюю тайну. Человек, знающий тайну своей глубины, знающий своего Бога. Ибо Бог и есть тайна нашей глубины. Самое таинственное, самое бездонное и в то же время внутреннее нам, а не внешнее. Человек, познавший это, знает, что он сам бездонен, безмерен, бесконечен.

Но ведь он все-таки конечен… Он – человек. Он смертен. Ограничен в пространстве и во времени. У нас есть два «я»: наше малое, человеческое. И наше великое, божественное. Одно в доме, другое – за окном, одно в тесных стенках, другое – в просторе, в небе. Одно говорит, дышит. Другое – молчит и дает всем дышать собой. Но это – я…я… Осознать, объять свое вечное «я» и найти равновесие между ним и земным, малым «я» – вот духовный Путь, на который встают, по которому идут подвижники, святые, мистики. То