Червь-4 - Антон Лагутин

багровой, как рассвет холодной зимой.

Ну всё, мне пизда…

— ТЫ…

Его кулак продолжался трястись. Мужик весь начал трястись от злости. Я стоял как вкопанный. Что было в голове — я не помню, страх он такой, может подчистую всё стереть, даже имени не вспомнишь. Некая форма лечебная амнезия, но с одним изъяном. Вы можете совершить необдуманный поступок. А можете совершить и совсем осознанный…

Он вытянул указательный палец, проткнул им сгустившийся между нами воздух, нацелив точно мне в лицо, и заорал:

— Ах ты, выродок! Сейчас я научу тебя, как обращаться с чужими вещами! Что, щенок, зубки свои решил показать? Хочешь дядю наказать за красивые словечки? Ну сейчас я тебе твои зубки то подпилю…

Дядя, поверь мне, я прекрасно умею обращаться с чужими вещами, а уж зубки мои лучше так вообще не трогать, можно очень сильно пораниться.

Он делает шаг. Босая ступня наступает на пролитою мною воду, успевшую собраться в крохотную лужицу на протёртом линолеуме. Он поскальзывается. Тело валится в кухню, ноги остаются в коридоре.

Он только успел протянуть: Бляяядь…

И всё. Это были последние внятные слова. Дальше он только мычал, беспомощно водил руками, колотил пальцами ног по полу.

Двумя руками я схватил стоящий возле стола деревянный табурет белого цвета. Вот умели раньше делать вещи! Ничто его не сломает. Хоть бей об бетонную стену, хоть колоти крышу автомобиля, хоть раскалывай им черепа — хоть бы хны.

Точно не помню, сколько ударов я ему нанёс перед тем как он умолк. Толи пять, толи пятьдесят пять. Последнее, что я запомнил, — как в очередной раз занёс табурет над головой и обрушил его на сожителя моей матери. Помню, как дубовая ножка вонзилась в висок, и голова вдруг раскололась. Густая кровь разлилась по полу, хлынула к моим ступням. Разгоревшееся внутри меня пламя гнева начало угасать, уходя к нулевой отметке.

Медленно. Очень медленно.

Осознанно или нет, но я ударил ещё. Табурет окрасился красным, и когда я замахнулся еще, моё лицо окропила горячая кровь.

Удар.

Ёршик на его голове скукожился, черепная коробка неестественно съехала на бок, и вся его голова походила на расколотую банку варенья.

Удар.

Пару передних зубов отлетели к ножке стола.

Можно нанести сотню ударов, не замечая ничего: ни криков соседей, ни ора пожарной машины, ни даже лая сорвавшихся с цепи собак. Но её голос я услышу всегда.

— Нравится?

Женский голос отрезвил меня. Я обернулся. В коридоре стояла она. Смотрела на меня, закусив нижнюю губу. Этот манекен, закутанный в вафельный халат, всё это время стоял там, привалившись плечом к стене, и смотрел на меня. Даже слова не обронила, даже не попыталась меня остановить. Она стояла и смотрела, сложив на груди руки.

— Нравится… — ответил я.

Я успокоился. Выдохнул. Правая нога вдруг отозвалась острой болью, что заставило глаза поползти вниз.

Мужик хватался за жизнь до последнего. И, моя нога стала тем самым «последним». Его ладонь продолжала крепко сжимать мою лодыжку, а боль причиняли ногти, впившиеся глубоко в кожу до крови. Грязное животное! Придётся делать укол от бешенства.

Да, мне понравилось. По-настоящему. С каждым ударом меня накрывала эйфория. Гнев быстро вытеснялся чувством успокоения — мало оценённое состояние в наше непростое время. Ну почему? Почему надо бороться за покой?

Почему за спокойную жизнь надо сражаться? Да всё просто. Нам это нравится…

Мне нравится.

Нравится всем окружающим.

Даже сейчас, в пылу сражения, я получаю удовольствие. Здесь, в заброшенной деревеньке, раскинувшейся у подножья высоченной горы, накрывшись голубоватым свечением луны, я со своим отрядом сражался за успокоение. Мой меч, сделанный из куска кожи «труперса» лупцевал одного из «труперса» похлеще плети, вспарывающую кожу. Он упал к моим ногам, но сразу же попытался встать. Такой фокус не прокатит. Я бил его по голове раз за разом. Лезвие врезалось в его бронированную кожу, покрытую коркой засохшего гноя. Каждый удар оставлял на его башке неглубокие бороздки, но они никак не уродовали и так уже страшную физиономию. Словно застывшая грязь на подошве ботинка. Бетонная стена, усеянная оспами от металлических осколков. Прогнивший до дыр ржавый кусок металла.

Этот уродец хотел убить меня из-за спины. Подкрался в пылу битвы и замахнулся мечом, нацелившись мне в шею. Застать меня врасплох у него получилось, а вот о верных моих друзьях он совсем не подумал. Меня спас Пич. Мой ручной пёс постоянно крутится где-то поблизости, но глаз с меня не спускает. Он пулей влетел в живот «труперса», повалив того на землю. Меч просвистел в паре сантиметров от моей шее. Мне повезло, голова на плечах, но спина взвыла тупой болью. Доспех, собранный из высушенной кожи мелких грызунов, болеющих такой же болезнью как и все эти выродки, за которыми мы сюда заявились, отработал на все сто. Мне словно вмазали палкой по спине — неприятно, но не смертельно. Будь я облачён в обычный кожаный доспех — позвоночник перерубило бы надвое. Но Борис всё продумал. Борис нас подготовил. Опыт решает. Но его надо еще получить.

Я быстро развернулся и, не раздумывая, ударил. От удара голова «труперса» ударилась о землю. Шея цела, залитые гневом глаза цепляются за каждое моё движение. Второй удар снова вогнал его затылок в взрыхлённую нашими ботинками землю. Кончик уродливого лезвия черканул ублюдка по лбу, выбил глаз, и оставил неглубокую канавку на щеке.

Так можно лупцевать до бесконечности. Лупцевать до тех пор, пока не отскоблю весь застывший слой гноя. Пока не выколю оставшийся глаз и не выбью все зубы из его поганой пасти.

Хочеться бить, бить и бить! Превратить башку этого ублюдка в кашу. Но так много времени на удовольствие я себе не могу позволить. Пора кончать его.

На груди у меня висит широкий кожаный ремень, как ленточка у выпускника. На ремне — кожаные подсумки, внутри которых стеклянные флаконы с секретным зельем. Достаю один, целюсь в непробиваемую голову и швыряю. Точно в цель. Как и учили. Флакон разлетелся на куски. Жидкость окропило всё лицо, и начала быстро впитываться в трещины на коже. Пару жирных капель брызнули в пустую глазницу, от чего «труперс» громко взвыл.

Я мог бы слушать эти завывания бесконечно. Записал бы их на диск и крутил его каждую ночь перед сном. Но музыка тем и хороша, что она заканчивается вовремя.

Кончик лезвия бьёт уродца в лоб, мягко заходит в кожу и проламывает череп. Голова треснула. Огромная трещина разделила лоб,