Зеркало преподобной Феодоры. Из жизни наших современников - Амвросий Светлогорский

– Чтобы нам быть вместе, я должна уйти! Чтобы нам быть вместе, я должна уйти…

Вдруг Феодора вскрикнула от осенившей ее мысли и порвала в клочки и эту записку. Она подошла к последней незаконченной работе Игоря и стала быстро, словно по наитию и будто боясь спугнуть или запамятовать явленный ей образ, углем дописывать картину, при этом не переставала шептать Иисусову молитву…

†

За окном занимался рассвет. Солнечный луч разбудил Игоря. Он открыл глаза и от испуга тут же закрыл – прямо перед ним, вперив в него прожигающий душу взгляд, стоял монах, перебирая четки и произнося Иисусову молитву.

Игорь сполз с кушетки и почти на ощупь, подглядывая одним левым глазом, и то только в пол, дополз на четвереньках до ванны, открыл воду и сунул голову под струю.

Вода была ледяная, но это и надо было Игорю сейчас. Он вспомнил, как фотографировал с мансарды небывалую пробку перед тоннелем, вспомнил, как собирал осколки зеркала, вспомнил, как рисовал смотрящуюся в разбивающееся зеркало, вспомнил, как раскладывал под картиной настоящие осколки, и вспомнил, что придумал название для своего шедевра и что сделал надпись прямо на полу под картиной. Но монаха он не мог вспомнить. Не было монаха!

Игорь вынул голову из-под струи воды – монах исчез, растворился в воздухе. Игорь вышел из ванной и приблизился к картине, смотря на пол. Нашел сделанную им надпись.

– Идентификация отражения… Оп-па! А это когда я нарисовал? Странно! Не я это рисовал, не я. Зеркало же было разбито, а тут отражается? Прямо русский лубок. Так, «потоптано и поклевано при дороге»… Ха, и нарисованы птички, что клюют семя, брошенное при дороге. Еще подпись: «Засохло на камне». Ну, это понятно! А тут что за рассада? А! «Терние заглушило Божие слово». Так, и последняя надпись по кромке одежды инока: «Добрая земля – плод сторичный».

Игорь стал более тщательно рассматривать подпись на рясе монаха. Буквы были написаны старым церковнославянским шрифтом.

– Шрифт красивый, старинный! А где осколок зеркала? Я же точно помню, что положил его здесь у картины, так задумано! Неужели в мусорной корзине?

Но в мусорной корзине лежали лишь два скомканных листка; Игорь достал их, развернул.

– «Дорогой!» и зачеркнуто; а тут: «Игорь, прости, но мне необходимо…» – и все? Что необходимо? Испортить картину? Хотя, с другой стороны, совмещение нескольких стилей, форм и жанров – весьма оригинально. Весьма. Нет, это не эклектика и не паноптикум! Нет! Тут есть не только мысль, но и эмоция. Но… Но это надо еще довести до единого впечатления… Да и понять, что тут зашифровано! Надо будет с Феодорой к ее знакомой игуменье съездить и показать картину. Да, это хороший рекламный ход! А где Феодора?

Он вспомнил, наконец, и про жену! и сразу покраснел и вспотел одновременно. Открыл шкаф, но все вещи на месте. В чем ушла и куда? В такую рань? это не в ее привычках!

Тут Игорь заметил на полу разбросанные клочки бумаги. Он стал их собирать и складывать как мозаику, желая прочесть разорванное послание от жены. Он был уверен, что это письмо от Феодоры. Сначала у него сложилось: «Я должна быть вместе…»

– Что за ерунда! Еще чего не хватало! С кем ты должна быть вместе? Не поверю!!!

Игорь принялся ползать по полу мастерской и нашел еще несколько клочков от письма; стал их составлять заново. Руки дрожали, пот струился по лицу, но он усердно решал кроссворд, заданный ему его женой. Теперь у него получилось: «Я должна уйти».

– Куда уйти? А? От меня уйти? Зачем, зачем…

Он снова все перемешал, поискал и нашел еще один клочок, и когда составил, то получился ровный лист бумаги. Сомнений не было – именно это она и написала: «Чтобы нам быть вместе, я должна уйти». Игорь сел на корточки посреди мастерской и закрыл лицо руками, словно прячась от многочисленных Феодор, смотрящих на него с его же полотен.

Он сидел, раскачиваясь, закрыв лицо руками, и все повторял и повторял единственную строчку из письма его жены…

– «Чтобы нам быть вместе, я должна уйти»… Чтобы нам быть вместе, я должна уйти…

7. За советом к игуменье

В Надвратной церкви Введенского монастыря игуменья Марфа стояла перед Богородичной иконой, перебирая четки. Рядом с ней на коленях стояла рыдающая Феодора.

Слушая рассказ Феодоры, игуменья видела глубокое и искреннее раскаяние в содеянном, но не прерывала ее, а терпеливо ждала окончания рассказа. Едва Феодора отплакалась, успокоилась и, казалось, отвлеклась и забылась, как игуменья словом вернула ее в действительность.

ИГУМЕНЬЯ

Я поведаю тебе историю одного человека, который содеял страшный грех и так сильно раскаивался, что едва не совершил еще более страшный, непоправимый грех. Хотя и нет такого греха, что не простил бы Господь, потому как милость его безмерна и покрывает все наше нерадение, проказы, греховные помыслы и сами грехи при условии искреннего и бесповоротного раскаяния.

ФЕОДОРА

Сравнится ли что с моим грехом! Сравнится ли, матушка!

ИГУМЕНЬЯ

Не в сравнении дело, а в осознании греха. Слушай. Жил простой монах в обычном монастыре. Правда, красив он был на личико неимоверно, и голос имел звонкий и нежный, как… как… у ребенка. Это позже все узнали, а до поры до времени монах этот вовсе не говорил, только слушал и иногда кивал головой в знак согласия. Историю жизни его никто не знал, ведь попал он в тот монастырь после того, как…

Игуменья запнулась, тень пробежала по ее старческому лику.

ИГУМЕНЬЯ

…как чудом спасся. Это было в смутные безбожные времена, когда церкви взрывали, монастыри закрывали, разграбляли… Страшно вспомнить, что творилось. Послушание у него было книжное, то есть он заведовал монастырской библиотекой. Знал несколько языков, и почерк был у него изысканный. Монахи звали его брат Олег. В смутные времена тот монастырь был одним из немногих, что не закрыли.

ФЕОДОРА

Матушка, ты не сказала, как он спасся!.. Ты сказала, что чудом спасся!?

Игуменья с отрешенным удивлением посмотрела на Феодору, будто удивляясь тому, что рассказывает то, что никому еще не рассказывала.

ИГУМЕНЬЯ

Разве не сказала? Совсем стара стала. Я уж думала, что ранее тебе рассказывала!

Сердце у Феодоры сжалось, она почувствовала, что стоит на пороге какой-то важной тайны, которую ей должна открыть матушка-игуменья, но та медлила, колебалась.

ФЕОДОРА

Да нет, мы ранее про такое и не говорили, никогда не говорили!

Матушка протянула ладонь к лампадке, что висела возле образа Серафима Саровского, и едва заметный огонек лампадки вдруг разгорелся и высветил пронзительный взгляд.

ИГУМЕНЬЯ

Чудом спасся! Да, так оно и было: чудом спасся. А что такое чудо? А? Чудо – есть чудо! И чудо есть Бог! Вот Бог и сотворил это Чудо – спас ее!

ФЕОДОРА

Как ее? Его! Монаха Олега!

ИГУМЕНЬЯ

Да, да, конечно, Олега. Олега! Так вот, тот прежний монастырь, в котором жил Олег, затопили!

ФЕОДОРА

Как затопили?

ИГУМЕНЬЯ

Тогдашняя власть шла против Бога во всем. И в безумии своем стала поворачивать реки вспять. Не слышала про такое?

Феодора в недоумении и растерянности покачала головой.

ФЕОДОРА

Реки вспять? Это невозможно… Зачем?

ИГУМЕНЬЯ

Не слышала! И хорошо, что не слышала.

Матушка встала, походила по келье, остановилась перед иконой Серафима Саровского и зашептала молитву… Окончив молитву, перекрестилась несколько раз и посмотрела на Феодору. Феодора, упав на колени, омывала слезами ножки Христа на распятии, стоявшем в углу кельи, прямо напротив окна.

ИГУМЕНЬЯ

Перегородили реку, а набежавшая волна затопила 800 сел и 12 монастырей. Образовалось, говоря по-научному, искусственное море, скрывшее под водой избы, пастбища, монастыри, кельи…

Феодора уже не плакала, а лишь широко раскрыв большие глаза, смотрела на старицу.

ФЕОДОРА

Господи Иисусе Христе Сын Божий, спаси души безвинно затопленных…

ИГУМЕНЬЯ

Да в деревнях-то тех уж почти и не было никого: война, голод, создание колхозов, новая война и так далее… Ну а тех немногих, что еще держались, жили, тех отправили на рытье канала. То есть из пяти с половиной миллионов человек, что жили на месте искусственного моря, осталось к моменту затопления всего-то человек триста. Вспоминать страшно, но надо… Никто и не жил раньше без ежедневной молитвы к Господу и без еженедельного причастия. Потому что страшно предстать перед Господом без исповеди, а тогда могли убить даже в церковный праздник. Да и затопления начали на Пасху… Олег и Ольга попали под затопление, когда, забравшись на колокольню, звонили в колокола – в Пасху всем разрешается. Ольга – сестра Олега. Они были близнецами и не могли долго друг без друга… У Ольги были отменные косы, почти до пят… Эти косы и спасли ее – за поваленное дерево замотались и удержали Ольгу на воде. Дерево прибило к островку, на котором был скит монаха-отшельника. Вот этот монах и вытащил Ольгу из воды; срезал косы, что не дали ей утонуть, но которые уже служили оковами. Срезал оковы и спас ее. Жизнь в ней едва теплилась, но монах умолил Бога, и чудо свершилось – Ольга вернулась к жизни. Когда она очнулась в келье, то ничего не помнила: кто она и что с ней стряслось? Но когда подошла к чану с водой и увидела свое отражение, то вспомнила о брате. Так они были похожи, что ей показалось, что брат смотрит на нее. «Олег. Где брат мой Олег?» – это были первые ее слова после воскрешения.