Песнь серебра, пламя, подобное ночи - Амели Вэнь Чжао

class="p1">Наконец тусклый свет рассеялся, и все, кроме фигуры, сидящей на пустом стуле, исчезло. Это была женщина с волосами, туго стянутыми в пучок на затылке. Платье струилось по ее ногам, как залитая лунным светом вода. Казалось, она спала, положив руку на шкафчик розового дерева и подперев щеку запястьем.

Она пошевелилась в тот момент, когда позади Лань раздался звук открывающихся дверей. Девушка обернулась, но двери остались точно в таком же положении, в каком они их оставили.

– Это воспоминание, – тихо сказал Цзэнь. Взглянув на него, Лань поразилась, насколько осязаемым и полным жизни он выглядел по сравнению с этой женщиной. – Этот гуй решил общаться с нами через воспоминания.

– Мастер Шэньай. – Ровный мужской голос прорезал пространство и время, отдаваясь легким эхом, как если бы был вырван из далекого сна.

Женщина-мастер встала. Ей было примерно столько же лет, сколько матери Лань.

– Она здесь? – Ее голос был приятным, но увядающим, как розы цвета ржавчины.

– Нет. – Слово было брошено, подобно резко опущенному топору. Помолчав, мужчина добавил: – Не думаю, что она придет, Айэр.

Губы мастера Шэнь задрожали.

– А мой брат…

– Императорское правительство пало. Теперь мы предоставлены сами себе.

Мастер Шэнь приложила руку ко рту. Будто в попытке успокоиться она прикрыла глаза.

– Их дочь?

Лань поразило внезапное, леденящее душу предчувствие, от которого у нее перехватило дыхание.

– Несколько дней назад захватчики достигли Сун да юаня. В отчетах, которые были отправлены нам с почтовыми голубями, говорилось, что выживших не найдено.

Лань не могла дышать. Комната исказилась перед ее глазами, тени изгибались и колыхались. Белый снег. Голубая броня. Красная кровь. Струны деревянной лютни, ломающиеся так же легко, как кости ее матери…

– Это прибыло из Императорского дворца Тянь-цзин, адресовано вам, – продолжил мужчина.

Когда Шэньай снова открыла глаза, ее взгляд был ясным. Лицо больше не искажали эмоции. Она выпрямилась и пересекла комнату.

Освещение следовало за ней по помещению, а окружение менялось, словно женщина держала в руках бледно горящую лампу, открывающую вид на другой мир, другое время. Книжные полки ломились от свитков и древних трактатов. По стенам каскадом спускались картины с изображением рек и гор, пагод и павильонов, украшенных ныне утраченными стихотворениями. На полу были разложены бамбуковые коврики, возле каждого из которых стояли баночки с чернилами и рулоны рисовой бумаги. Когда-то это была классная комната, наполненная знаниями, историей и культурой, но когда бледный свет Шэньай исчез, все, кроме голых стен и пустых полов, испарилось.

Шэньай остановилась у двери, которая тоже изменилась – облупившаяся краска стала глянцевой и яркой. И в дверном проеме… Лань резко втянула воздух. Она почувствовала, как Цзэнь коснулся рукава ее платья: прикосновение, утешающее и вопрошающее. Она инстинктивно потянулась к нему. Он сжал ее руку.

Говоривший мужчина был Старшим мастером школы. Высокий, живой и такой человеческий, он стоял в дверях в тех же шелковых одеждах, которые они видели на его духе во дворе. В руках мужчина держал лакированную деревянную шкатулку, инкрустированную перламутром.

Лань и Цзэнь приблизились, внимательно наблюдая за тем, как Шэньай приняла и открыла ее.

– Сюнь? – спросила она, взглянув на Старшего мастера, пока разворачивала красный шелковый платок, чтобы показать то, что напоминало большое черное яйцо из глазированной глины. В нем было просверлено несколько столбиков с отверстиями размером с палец, а на инкрустированной перламутром поверхности виднелись очертания белого лотоса.

Лань почувствовала, как весь ее мир снова стал четким.

«Боги, направляйте ее, чтобы она смогла услышать песню окарины», – сказала ее мать, и Лань сразу поняла, что все – ее печать, песня, отпечаток ее матери – вели к предмету в руках призрака.

Мастер Шэнь поднесла окарину к губам и подула.

Ничего не произошло.

Старший мастер Школы Сжатых Кулаков в замешательстве склонил голову набок и сказал:

– Окарина, которая не играет.

Шэньай аккуратно завернула инструмент в красный шелковый платок и положила его обратно в шкатулку. Изнутри она достала послание, написанное на рисовой бумаге.

Карта находится внутри.

Когда придет время,

Эта окарина будет петь о гибели Богов.

Долгое время после слов Шэньай по обе стороны завесы царила полная тишина.

– Записка от Мэйэр, – закончила женщина. – Должно быть, она спрятала карты внутри и отправила их нам на хранение в качестве последнего пристанища.

Кровь шумела в ушах Лань. Мэй – цветущая слива. Цветы, распускающиеся вопреки холоду зимы. В честь них была названа ее мама.

– В таком случае, – тихо сказал Старший мастер, – мы должны уважать последнюю волю Мэйэр: спрятать шкатулку. Никто не найдет ее, пока окарина не запоет. Если необходимо, мы поставим на карту собственные жизни, чтобы защитить ее. Это наследие Ордена. Кого бы ни выбрала окарина, этот человек получит ключ к Последнему царству… к миру.

Выражение лица Шэньай ужесточилось.

– Да, мастер.

Послышались глухие шаги; в комнату с паникой на лице ворвался человек, который был заметно моложе.

– Мастер, – выдохнул он, – захватчики взяли ворота деревни! Наши ученики пали.

Лицо Старшего мастера помрачнело, когда он взялся за рукоять своего меча.

– Собери оставшихся учеников, начните подготавливать Пограничную печать. Я скоро приду. Иди. – Когда ученик исчез, Старший мастер повернулся к Шэньай. – Я могу выиграть для тебя немного времени, в лучшем случае один перезвон. Успеешь выполнить последнее задание?

Даже несмотря на то, что ему грозила верная смерть, выражение лица Старшего мастера оставалось спокойным.

– Старший мастер. – Шэньай опустилась на колени. Откуда-то из-за круга ее духовного света доносились взрывы, становившиеся все громче. Отдаленные крики разорвали воздух. Одинокая слезинка скатилась по щеке женщины, но ее голос был тверд, когда она сказала: – Клянусь своей жизнью.

– Поставив царство выше собственной жизни, ожидай честь после смерти. – Старший мастер обнажил свой меч. – Мир твоей душе. Надеюсь, ты найдешь Путь домой.

Шэньай встала, прижимая шкатулку к груди. Повисла тяжелая тишина, когда она прошла в заднюю часть зала. Каждый ее вздох и шаг будоражили неуспокоенные души, что таились в комнате.

Мастер подняла руку, прикоснулась пальцем к стене, как если бы проводила кистью по бумаге, и начала рисовать. Лань удалось понять только несколько первых символов печати. Стоящий рядом с ней Цзэнь с напряженной сосредоточенностью отслеживал взглядом каждый штрих, будто высекая его в памяти.

Наконец, когда Шэньай описала медленный, плавный круг, Цзэнь хмыкнул и пробормотал:

– Последнее искусство.

А потом случилась невероятная вещь. Прямо на глазах Лань стена трансформировалась: там, где раньше был гладкий камень, появились выступы с дверными молотками. Через несколько мгновений полностью материализовались вторые двери. Вывеска над головой гласила: «Комната Запретных