Песнь серебра, пламя, подобное ночи - Амели Вэнь Чжао

Грез».

Цзэнь с горящими от любопытства глазами отступил назад.

– Это традиция каждой школы – иметь зал, где практикуется самое священное искусство. Быть избранным Старшим мастером или мастером и иметь возможность войти в этот зал считается высшей честью.

– Зал Забытых Практик в нашей школе, – догадалась Лань, подумав о коротком разговоре с Чуэ в первый день занятий.

В воспоминании Шэньай двери распахнулись. Внутри находился стол, а на нем – единственный свиток, рядом с которым мастер Шэнь поставила шкатулку с окариной. Прежде чем закрыть засов, она бросила последний, долгий взгляд на шкатулку и послание – записку от матери Лань. Щелчок отозвался эхом.

После этого Шэньай отступила, взмахнула рукой, и стена снова начала смыкаться.

– Нет! – Лань рванулась вперед, но Цзэнь поймал ее за руку и потянул назад. – Комната вот-вот закроется…

– Это всего лишь воспоминание, – прервал Цзэнь. – И я чувствую, что оно приближается к концу. Давай не будем прерывать послание, которое мастер Шэнь с таким трудом оставила для нас.

Сцена перед ними замерцала, как свеча, колеблемая ветром. Когда Лань моргнула, изображение сменилось. По комнате пронеслась бурная серая волна.

Двери были открыты, помещение заливал оранжевый свет огня. Возле входа лежали тела учеников. Откуда-то издалека донеслись крики чистого, неподдельного ужаса, вопли и рыдания, пронзающие сердце Лань.

В центре комнаты стояла мастер Шэнь. Казалось, она только что закончила печать. Та задрожала в воздухе, и прежде чем распасться, на несколько мгновений осветилась бледно-голубым. Все вокруг изменилось. Исчезли бамбуковые коврики, чернильницы, кисти и рисовая бумага. Без следа растаяли книжные шкафы со столетними томами, которые хранили в себе слова, стихи и истории целого народа. Комната была выметена подчистую, за исключением стола и стула из розового дерева, которые остались в центре.

Откуда-то поблизости донесся звук несущихся по коридору шагов. Металл стучал о деревянные полы старой западной пристройки. Воздух разрывали крики – раскатистые иностранные слова, слишком хорошо знакомые Лань.

Мастер Шэнь выступила вперед. В мерцающем свете камина она казалась воплощением грации и безмятежности, уже отлитых в позолоте времени. Свет отразился от кинжала в ее руке, когда она села в кресло.

– Дело сделано, – прошептала женщина в пространство, наполненное смертью, криками учеников, которых она учила, и мастеров, которые учили ее. – Поставив царство выше собственной жизни, ожидай честь после смерти. Не подведи нас, Гибель Богов. – Когда она закрыла глаза, на ее ресницах заблестели собравшиеся слезы. – Мир твоей душе. Надеюсь, ты найдешь Путь домой.

Острым и резким движением кинжал рассек горло женщины. Бледный свет померк, и призрак Шэньай исчез, оставив комнату такой же темной и неподвижной, какой ее обнаружили Лань и Цзэнь. В центре стояли стол и стул из розового дерева, пустые, покрытые налетом умиротворения, словно Шэньай проснулась совсем недавно.

– Это какая-то форма печати. – Ботинки Цзэня заскрипели по полу, когда он отошел от Лань, чтобы побродить по комнате, проводя рукой по стенам. – Я почувствовал ее, еще когда мы вошли, но никак не могу ее найти. – Последовала пауза. – Полагаю, она удерживается волей призраков, все еще привязанных к этому месту. Возможно, связана душами тех самых учеников, которые служили и умерли здесь.

Лань открыла рот, чтобы ответить. Однако какие бы слова она ни собиралась произнести, они вылетели из головы, когда комнату заполнил другой звук.

До-до-соль.

Всего лишь три маленькие ноты, а мир уже поставлен с ног на голову. Она знала эту песню. Эту самую мелодию играла ее мать в то утро, когда вторглись элантийцы.

И внезапно девушка поняла, что нужно сделать.

Лань перевела дыхание и напела. До-до-соль. Ответ. Подтверждение.

До-соль-до, – раздалась ответная трель.

Лань ответила. Какая-то неведомая сила сорвала ноты с ее губ.

Какая-то магия.

Когда придет время,

Эта окарина будет петь…

И она пела. Ответы Лань, казалось, сработали как невидимый ключ, который отворил дверь. Полилась музыка, одинокая мелодия, разносящаяся по залу. Она пронзила Лань, затопила ее разум и вены, проникла в самую душу. Что-то внутри зашевелилось: древний призыв, который ощущался как возвращение домой.

Лань двинулась к источнику. Музыка тянула ее к стене, к тому самому месту, где двенадцать циклов назад Шэньай, стоящая на краю своей смерти, открыла дверь в Комнату Запретных Грез. Здесь кольцом свернулась печать. Когда Лань прикоснулась ладонью к гладкому камню, холод обжег ее пальцы.

Продолжая тихонько напевать, Лань потянулась к своей ци, и точный ключ всплыл в ее сознании, цельный, завершенный и сверкающий серебром. Лань начала наносить штрихи руками, которые направляла звучащая мелодия.

Дверь появилась перед ней точно так же, как когда-то перед мастером Шэнь. Лань поспешила распахнуть ее и шагнула внутрь.

Там стоял тот самый стол со свитком и лакированной деревянной шкатулкой. Девушка стряхнула толстый слой пыли, и перламутровый узор на крышке засиял своей белизной. Музыка стала громче.

Лань открыла шкатулку, и вот перед ней лежала окарина, чью глазурованную глиняную поверхность не задели ни течение времени, ни падение династий. Шкатулка защитила инструмент от пыли, так что бледная инкрустация лотоса сияла, как лунный свет, взятый в плен.

С комом в горле Лань потянулась и взяла инструмент.

– Окарина, которая не играет, – тихо повторил Цзэнь слова, которые в этой самой комнате, так много циклов назад произнес Старший мастер. – Что твоя мать хотела, чтобы ты с ней сделала?

Лань знала ответ. Окарина идеально легла в ее руку, будто была отлита в углублении ее ладони. Повинуясь неведомому инстинкту, девушка поднесла инструмент к губам.

Когда придет время, эта окарина будет петь о гибели Богов.

Лань подула.

Прозвучала чистейшая нота, хрустальный подснежник на фоне затхлого воздуха комнаты.

Рядом с Лань раздался звук, напоминающий призрачный вздох. После чего печать, что все еще оставалась на комнате, разорвалась, как перерезанная струна. Когда комната задрожала от ци, Лань услышала крик Цзэня, почувствовала, как взрывается сеть энергий, которую Шэньай сплела вокруг них, – та самая печать, которую пытался найти Цзэнь.

Он добрался до Лань как раз в тот момент, когда она упала на колени, склонившись над окариной. Он крепко держал ее, пока над ними ревел поток инь, несущий в себе крики сотен убитых душ, боль и печаль от утраченной жизни. Помещение содрогнулось, иллюзия вокруг них рухнула и разбилась вдребезги, открыв истинный вид комнаты. Бамбуковые коврики были перевернуты и порваны, чернильницы разбиты вдребезги, кисти сломаны и разбросаны по полу, подобно раздробленным костям. Пергаментная бумага, оставшаяся от сбитых со стен картин, лежала тут и там как