Исчезающая земля - Джулия Филлипс

детстве. Что угодно, только бы не думать, сколько она не смогла сделать для дочерей. Марина пробежала глазами по толпе в поисках чего-нибудь, на что можно отвлечься. Она увидела детей – девочки махали родителям, улыбались со сцены, поднимали руки в балетные позиции.

Марина встала, сказала друзьям, что скоро вернется, и пошла в сторону леса.

Деревья заглушили высокие ноты, доносились только басы. Вот и палатка. Спускается вечер. Она проверила – связи по-прежнему нет. Телефон скользнул в карман. Потом Марина забралась в спальный мешок.

Капли дождя тихонько барабанили по пологу. Что-то едва слышно потрескивало. Далекая музыка не мешала. Когда Соня с Аленой не хотели засыпать одни, то забирались к ней в кровать, и все втроем просто лежали и болтали до глубокой ночи. По обе стороны от Марины звенели их чистые голоса. Тяжесть от Сониной головы на плече, свежий аромат зубной пасты от Аленки.

Поверхностное натяжение, одернула себя Марина. Отражение и преломление света на поверхности воды. Если такая погода продержится дольше, тема дождя себя исчерпает. Капли падали с таким звуком, будто сотни людей целовались вокруг.

Наконец она посмотрела на часы. Детский танцевальный марафон закончился. Марина поправила капюшон, вылезла из палатки и застегнула за собой молнию.

Тропинка вывела ее на поляну. На сцену поднялись взрослые, разбились по парам, позади них музыканты стучали в бубны. Марина разглядела Еву и Петю. Он топал в такт, а она качала головой. Из динамиков звучала фонограмма национальной песни, поверх которой записали крики чаек. Марина зашла за сцену. Алла Иннокентьевна обратилась к зрителям:

– Разве наши танцоры не молодцы? Давайте их поприветствуем! – По другую сторону баннера раздались крики. – Долго ли они продержатся?

Вопрос ведущей остался без ответа.

Марина подошла к палатке с едой. Повариха посмотрела на нее, ожидая, когда гостья сделает заказ. Марина спросила:

– Что у вас есть?

– Суп.

– И только? Уха?

– Есть уха, есть суп с оленьей кровью, – ответила повариха.

Марина достала деньги из кармана, протянула поварихе сторублевую купюру и попросила порцию супа с оленьей кровью.

Держа горячую пластиковую тарелку двумя руками, Марина прокладывала себе путь к свободному от людей пятачку, плечами расталкивая зрителей. Вечер пах дымом, крепким алкоголем и пригоревшим мясом. В тарелке прозрачный светло-коричневый бульон, а на дне бесчисленные шарики более темного цвета, как горстка камней в озере. Марина ела и смотрела на танцующих. Увидев ее со сцены, Ева помахала двумя руками, Марина ответила, подняв ложку.

Когда супа оставалось на донышке, она поднесла тарелку к губам и выпила, проглотив кусочки зеленого лука. Опустила тарелку. Перед ней возник тот самый репортер.

– Марина Александровна?

Тело сразу же сжалось.

– Да.

– Ваша подруга рассказала нам о вашей беде. – Позади него фотограф, которому, кажется, едва исполнилось двадцать, крепко держал камеру. – Примите наши соболезнования.

– Какая подруга? – Наверняка это Алла Иннокентьевна натравила на нее журналиста. Мало того, что сама организаторша хочет от нее подробностей, так еще и односельчан подговорила, чтобы те наживались на ее трагедии.

Однако журналист ответил:

– Ваша подруга, вон та, – и указал на сцену.

– Ах вот оно что, – вздохнула Марина. Значит, Ева.

– Она нам все рассказала. Я редактор «Новой жизни», это газета в Эссо. Нас читает четыреста пятьдесят человек; мы могли бы опубликовать заметку, бросить клич в нашем селе. Нет ли у вас фотографии дочерей?

У Марины собственный пульс отдавался в ушах. Кровь кипела в животе. Опять и опять – сколько можно ее мучить? Люди ведут себя так, будто от их помощи что-то изменится.

– В телефоне, он в палатке. – Она поставила тарелку вместе с ложкой на землю и сунула руки в карманы. Пальцами нащупала экран. – Нет, он здесь. – Если двигаться медленно, то ей хватит кислорода, что остался в легких.

Репортер попросил:

– Скажите своими словами, я запишу на диктофон. Можно вас сфотографировать? – Марина достала телефон. – Отлично! – Парень дал знак фотографу, тот посмотрел в видоискатель.

Возле Марининых губ появился диктофон. Вокруг гремела музыка.

– Мы готовы, – сообщил репортер.

Марина поднесла телефон к воротнику куртки. Металл и стекло корпуса коснулись ключицы, она опустила его, посмотрела в черный объектив фотокамеры, открыла рот, думала, что задохнется, но вместо этого сказала:

– Прошу вас, помогите найти моих дочерей, Алену и Софию Голосовских. Они пропали в августе прошлого года, в последний раз их видели в центре Петропавловска-Камчатского. Алене двенадцать лет. На ней была желтая майка с полосками на груди и голубые джинсы. Соне восемь. Она была одета в фиолетовую футболку и брюки цвета хаки. Их похитил крупный мужчина на большой новой машине черного или темно-синего цвета. Если вам что-то известно, позвоните генерал-майору Кулику Евгению Павловичу по номеру 227-48-06 или свяжитесь с местным отделением полиции.

Марина давно запомнила описание дочерей и номер телефона. Она отражалась в объективе, будто на дне колодца.

– Покажите, пожалуйста, фотографию.

Она разблокировала телефон, нашла снимок и показала школьный портрет старшей дочери.

– Это Алена. – Сработал затвор. Марина перелистнула. – София. – Девочки улыбались с экрана. – За информацию дают вознаграждение. Если вам что-то известно, позвоните в полицию.

Камера все еще была направлена на Марину. Сработал затвор. Репортер спросил:

– Хотите ли вы что-то передать дочерям? – Он говорил разборчиво, чтобы потом было проще расшифровать аудио. Корреспондент делал ей одолжение. Такой обмен. Он ей – колонку в газете, она ему – свою жизнь. – Что бы вы им сказали?

– Что люблю их, – ответила Марина. К горлу подступил ком. В груди опять появилась знакомая тяжесть. – Что уже отчаялась. Что люблю их больше всех на свете.

– Спасибо, достаточно, – остановил ее корреспондент. – Ужасная трагедия. Мы будем рады помочь.

Марина отвернулась и вдохнула через нос. Глубоко вдохнуть не получалось, облегчение не наступало.

Фотограф переспросил:

– Крупный мужчина на черной машине? – Она кивнула. Только так можно дышать носом. Фотограф продолжал: – На «тойоте»?

– Просто на большой машине, – ответил репортер. – Черной или темно-синей. Верно, Марина Александровна?

Фотограф смотрел на нее в упор. Вот как люди меняются, как только узнают о ее беде. Их распирает от любопытства.

– Поговорите с Аллой Иннокентьевной.

Марина ответила:

– Мы с ней уже поговорили.

– Что она вам сказала?

– Что… – Марина не смогла закончить фразу.

– Она рассказала вам про Лилю? Про свою дочь?

Репортер вмешался, одернув молодого фотографа:

– Ты же слышал, они уже говорили.

Целый год одно и то же: коллеги толпились у ее стола, одноклассники писали электронные письма, друзья родителей отводили ее в сторонку в магазине, чтобы поделиться: они знают, как найти ее дочерей. А следователи говорили, что ничего не знают и ничего не ждут. Ей не хватило воздуха сказать, что чужие версии совсем не помогают ей.

– Мы опубликуем заметку в субботнем номере, – сказал репортер. – Кто знает, может, их увезли на север. – Марина запрокинула голову. – Вам плохо? Марина Александровна!

Пульс стучал слишком громко. Вот он, симптом, который Марина первый раз испытала еще прошлой осенью. Ужас, достигший высшей точки. В глазах потемнело. Марина попробовала подумать о чем-то другом. Какая комбинация цифр была на замке в университетской раздевалке? Под