Исчезающая земля - Джулия Филлипс

брелоками и картинками. Узкоглазые селяне перекрикивались, бродили подростки в толстовках флуоресцентных цветов, бледные русские с опухшими раскрасневшимися носами, городские экскурсоводы с фирменными табличками. Алла Иннокентьевна переоделась в камлейку[13] из оленьей кожи с вышивкой из бусин. Она поднялась на сцену и сказала в микрофон:

– Мы благодарим Министерство культуры за поддержку. – Те зрители, кто следил за ее выступлением, захлопали. Алла Иннокентьевна широко улыбнулась, за черным микрофоном ослепительно блеснули зубы. – И благодарим вас, дорогие гости, за то, что приехали отпраздновать с нами эвенский Новый год, Нургэнэк. – Ее слова вырывались из динамиков по обе стороны от сцены. – Добро пожаловать, представители коренных народов, русские и иностранные гости! Давайте встретим день летнего солнцестояния! Да начнется праздник!

Ева с Петей стояли возле сцены. Желтый хвост подруги ярко выделялся на фоне черных голов местных жителей. Марина протиснулась к ним и взяла Еву за плечо, стиснув тонкую руку в легкой ветровке.

– Пусть новое солнце светит и нам! – произнесла Алла Иннокентьевна. Под ногами мокрая земля. Женщина рядом с Мариной захихикала. – В празднике принимают участие артисты со всей страны. Давайте поприветствуем их! – Грянула музыка. Марина слышала эту мелодию после завтрака, пел женский голос под аккомпанемент синтезатора. Из-за баннера один за другим на сцену вышли танцоры, они притоптывали и потряхивали телами.

Марина наклонилась к уху Евы и спросила:

– Где-то есть программа праздника?

Не глядя на подругу, Ева махнула налево:

– Посмотри там, где еда.

Марина пробралась сквозь толпу, пересекла участок с вытоптанной травой и снова оказалась в гуще людей. У столов она увидела утренних поварих. Те раздавали тарелки с супом и брали плату с гостей. Марина помахала одной, та ответила.

– А есть программа? – спросила журналистка, перекрикивая посетителей. Она искала цифры, названия, имена – что-нибудь, что поможет ей вернуть себе себя. Повариха кивком головы указала в конец стола, за ряды пластиковых тарелок и разбросанных ложек. Там кто-то разложил буклеты с названием праздника: «Нургэнэк». Марина взяла один и выбралась из толпы.

Проходя мимо палаток, она читала. Лагерь – это реконструкция типичного эвенского поселения. Значит, амбар тоже эвенский. В длинном абзаце автор расхваливал историческую точность, с какой организаторы воспроизвели это поселение. На весь разворот – фотография танцевального ансамбля, чтобы привлечь туристов. На снимках в буклете небо было ярко-синее, а над Мариной сгущались тучи.

– Шапки из тюленьего меха, – сказал торговец, когда Марина поравнялась с ним, и повертел головной убор в руках, демонстрируя пятнышки. На обороте брошюры программа мероприятий. Дальше будет концерт народной инструментальной музыки, потом часовая демонстрация кожаных изделий от местных умельцев.

– Извините, пожалуйста, – раздался позади нее мужской голос.

Марина обернулась; перед собой она увидела объектив фотокамеры. Рядом – мужчина средних лет в рубашке-поло с диктофоном в руках.

– Слушаю, – ответила Марина. Дыхание перехватило.

– Вы впервые на фестивале? – Марина кивнула, ожидая следующего неудобного вопроса. Наверняка он ее узнал. – Поделитесь впечатлениями. – Она уставилась на мужчину. – Мы бы хотели узнать ваше мнение. Откуда вы приехали?

Позади журналиста щелкнул затвор камеры.

– Не надо фотографировать, – попросила Марина. Со всех сторон напирали люди, а она старалась сохранить дистанцию между собой и репортером. Как это возможно? Полуостров такой маленький, что она постоянно натыкается на одних и тех же журналистов, и в то же время такой большой, что она умудрилась потерять дочерей!

Газетчик не унимался:

– Вы хорошо проводите время?

Марина не ответила. Она указала на зрителей, толпившихся перед сценой, помахала кому-то и сказала:

– Меня зовут друзья.

К горлу подступил ком. Пусть репортер и не знал о похищении, но заставил ее вспомнить. Ей нужно выйти отсюда.

Когда у Марины случались приступы, ей казалось, она вот-вот умрет. Она представляла, что девочек больше нет, и жизнь будто покидала и ее тело тоже, ей делалось дурно: легкие схлопывались, во рту пересыхало, в глазах темнело. С Мариной такое бывало уже не единожды, но она до сих пор не умерла. Так всегда. Каждый раз. Женщина ринулась в гущу толпы, потому что знала: журналист смотрит на нее.

Когда она добралась до Пети с Евой, сердце едва не выпрыгивало из груди. Ева взглянула на подругу и пришла в ужас:

– Что с тобой?

Марина покачала головой. Петя посмотрел на нее, она показала ему большой палец – мол, все в порядке. Муж с женой ждали, пока она заговорит.

– Все нормально.

На сцене выстроились мастера по выделке шкур. Старики в поясах для инструментов и в мешковатых желтых сапогах.

– С тобой что-то не то, – предположила Ева.

– Меня остановил репортер. – Ева стала озираться по сторонам. – Все нормально. Хотел взять комментарий о празднике, – ответила Марина. В руках она держала буклет. – Смотри, что я нашла.

День исчезновения. Недели поисков. Журналисты с камерами ходят за ней по пятам и просят дать комментарий. Пока друзья листали буклет, Марина вспомнила кисловатый запах микрофонов, которые совали ей под нос. Она вдыхала эту вонь и описывала приметы дочерей, мимо с важным видом ходили волонтеры. Спасатели на катерах искали девочек в бухте. На заборах вокруг стройплощадок висели фотографии ее детей с указанием их роста, веса и возраста. До первых снегопадов полиция бросила все силы на расследование, а бывшие коллеги не могли унять голод до информации; Марина была в отчаянии, готовая рассказать им все что угодно. Она молила и рыдала в эфире вечерних новостей, стараясь добиться хоть какого-то движения в деле. Репортеры выпотрошили ее, как рыбу. Выдернули кровавые внутренности. Некоторое время спустя под воздействием лекарств Марина едва могла говорить. Вместо нее выступали родители. Она не могла связать двух слов, понять, чего от нее хотят, шевельнуться или вдохнуть.

Ремесленники вызвали на сцену мальчика из толпы зрителей. Вокруг его ног обернули шкуру, парнишке и зрителям показали кочай[14]. Мальчик неловко провел им по шкуре. Те, кто смотрел, рассмеялись.

Ремесленник сел на место мальчика, взял инструмент и заработал, водя им по шкуре длинными широкими движениями. Сердце у Марины забилось ровнее. Она не видела репортера, но знала, что он где-то поблизости. Она не могла не встретить его здесь. Вокруг много камер. Неужели приехали и другие журналисты? Вдруг ее узнают? Вспомнят прошлогодние репортажи? Вот почему не надо появляться в людных местах. Когда Марина вернется в Петропавловск, попросит редактора больше не отправлять ее освещать публичные мероприятия. Куда бы она ни пришла, людей сознательно или бессознательно притягивала ее беда. Они отвечали на зов, который все еще шел от нее. Чувствовали необходимость подойти.

Солнце скрылось за облаками. Воздух потяжелел. Ева сжала Маринино плечо и указала на деревянную скамейку справа от сцены. Все трое пробрались сквозь толпу и сели.

Алла Иннокентьевна пригласила добровольца из зала, чтобы сыграть в детскую эвенскую игру. Она вручила русской женщине чаут. На сцене, держа деревянный столб, к которому были привязаны рога оленя, стоял один из танцоров. По сигналу