В открытое небо - Антонио Итурбе

что не смогут.

Да и месье Дора не встречает его поцелуем, но, по крайней мере, дает пару свободных дней, и Тони на всех крыльях летит в Париж, с тысячей планов в голове после длительного отсутствия.

В Париже, однако, встретиться ни с кем из друзей не выходит. Кого-то нет в городе, кто-то занят. И никто, судя по всему, по нему не скучал. Как иностранец, бродит он между книжными киосками на набережной Сены и покупает остросюжетные романы, способные скрасить его одиночество. Садится на скамейку – разглядывать пенсионеров с удочками, что ловят рыбку в мутной речной воде, и грузовые пароходы, что пускают черный дым, заволакивающий мглой вечер.

Проходит мимо собора Нотр-Дам и углубляется в еврейский квартал, где процветает коммерция на узких улочках, изобилующих мясными и зеленными лавками с овощами и фруктами, разложенными с математической точностью, маленькими ювелирными магазинчиками, на чьих витринах едва помещаются серебряные браслеты, сережки и кольца, или несколько старомодными шляпными магазинами. Ему нравятся еврейские буквы вывесок над лавками. Заходит в булочную и покупает посыпанную кунжутом плетенку.

Дойдя до угла, он замечает, как в нескольких шагах впереди него останавливается такси и некая женщина с двумя сумками в руках торопится сесть в машину. Волосы у нее длиннее, но это те самые волосы – с мягкой рыжиной, ее волосы.

Лулу…

У него чуть было не рвется крик – окликнуть ее, и тянется к ней рука, но что-то его парализует. Рука застывает в воздухе. Сдобная плетенка летит вниз, семена кунжута рассыпаются по тротуару. Когда, садясь в такси, она повернулась в профиль, он увидел, что Лулу беременна. И теперь он глядит вслед машине, теряющейся в бесконечном потоке.

Тони стоит столбом на тротуаре, и люди, которым он мешает, старательно обходят его, продолжая свой путь. Ему кажется, что он стоит на этом углу так долго, что успевает состариться. А когда вновь идет вперед, то делает это медленно, понимая, что молодость навсегда осталась позади.

Когда он возвращается в Тулузу, Дора встречает его в плаще и в шляпе. Другой мог бы подумать, что он только что вошел, но это не так: директор в кабинете уже несколько часов. Быть может, ему не хватило времени раздеться, или же просто эти вещи на нем не позволяют забыть о том, что все преходяще.

– Сент-Экзюпери, вы новый начальник перевалочного аэродрома в Кап-Джуби.

– Начальник аэродрома?

– Именно так.

– Но, месье Дора, я бы предпочел…

– Я вас не спрашивал о ваших предпочтениях.

– Я не умею быть начальником.

– Когда вы здесь появились, вы и пилотом не были.

Он только пожимает плечами. Из Парижа он привез с собой могильную плиту печали, и теперь ему все относительно безразлично.

– Хорошо. Итак, вы – новый начальник аэродрома в Кап-Джуби. Но только вам придется делать нечто большее, чем просто отвечать за доставку почты на этом перевалочном пункте. Вам предстоит улучшить наши отношения с испанскими военными, которые позволяют нам там находиться, но при этом нам не доверяют. И установить наилучшие отношения с предводителями местных племен. В пустыне мы несем слишком большие потери. Нам необходимо как можно большее число союзников.

– И как я это сделаю?

– Ваша работа в этом и состоит – открыть такие возможности.

– Когда мне приступить?

– Вылетите завтра утром почтовым рейсом. В шесть.

Глава 32. Кап-Джуби (Марокко), 1928 год

Испанцы, перегибая с эйфорией патриотизма, зовут эту территорию «Испанской Сахарой». На самом деле испанское присутствие сводится к нескольким микроскопическим фортам, разбросанным по тысячам километров чужой им пустыни. На закате солнца флаг спускается, ворота всех укреплений накрепко закрываются, и свои двери распахивают бары, где солдаты пьют дешевое вино, играют в домино и в дурачка, а также решают мировые проблемы, опершись о барную стойку. Военнослужащие редко выходят за внешние стены своих фортов – и это на той земле, которую они сами называют испанской. Воинственные племена здесь всегда наготове, к тому же в наличии песчаные бури и голая каменистая земля, что расстилается во все стороны. Земли же, лежащие к югу, до Кабо-Бланко, это абсолютная пустыня, которую испанцы с характерным для них бахвальством зовут Рио-де-Оро, то есть «Золотая Река»: там нет ни реки, ни золота, один песок.

Кап-Джуби – полоска между двумя пустынями: одна – иссушенная земля, а другая – соленое море, не утоляющее жажду. Посреди исхлестанной ветром безлюдной пустыни возвышаются строения испанского форта. И выглядит он, если подойдешь поближе, уже не так внушительно: облезлые стены, разбитые окна, ржавчина, разъедающая все, что из металла.

В километре оттуда, на несколько сотен метров уходя в море, возвышается еще одно квадратное строение из камня: оно обросло бородой водорослей и облеплено ракушками, об него разбиваются волны. Когда-то оно было складом, построенным англичанином-романтиком по имени Маккензи, который мечтал разбогатеть, скупая страусовые перья, финики, слоновую кость и золото у пересекающих пустыню караванов. Он рассчитывал, что если построит свой склад на скале в море, то спасется от грабежей. Идея столь же блестящая, как и его план залить Сахару водой, превратив иссохшую корку в цветущий сад. Мечты его унес ветер, как и все остальное. Найдя брошенное после непрестанных грабежей, которым оно подвергалось, строение, испанцы превратили его в окруженную морем тюрьму и назвали ее «Морским домом».

Тони не спеша идет к воротам форта Кап-Джуби. На испанских военных сильно поношенное обмундирование, и все здесь навевает мысли об упадке: ржавые бидоны, разбитые ящики, флагштоки без флагов. В своем кабинете его ожидает командир воинской части, полковник Де-ла-Пенья. Это его