В открытое небо - Антонио Итурбе

сделать, – говорит он им.

Необходимое самолету обслуживание длится несколько дней, и возвращается он, не подозревая, что ждет его во Франции: вспышки фотоаппаратов, приемы с целыми армиями официантов, медали аэроклубов. Ему это и нравится, и не нравится. Он ненавидит говорить на публику – в таких ситуациях застенчивость его проявляется в полном цвете, а он терпеть не может показывать свои слабости. Но компания просит его принять все знаки внимания, которые ему оказывают, потому что тем самым растет престиж фирмы, а это поможет ей в задуманном включении Америки в их сферу действия.

Барышни из очень высокого света, которые на публике пьют исключительно лимонад, тихонько опускают в карман его пиджака записочки со своими адресами и временем свидания. Эти игры забавляют его в течение нескольких дней, но Дора не дает ему разгуляться, срочно вызывая к себе в кабинет.

– Мермоз, в Южной Америке у вас будут новые обязанности.

– Обязанности?

– Там вы станете начальником летной службы.

– Начальником летной службы? Ни в коем случае! Это, должно быть, какая-то ошибка, месье Дора. В начальники я не гожусь. Совсем. Офис и бумажки – это не мое. Я не хочу кабинет, хочу самолет. В Америку я еду только пилотом.

Дора невозмутимо затягивается сигаретой.

– Послезавтра вы отправляетесь в Рио-де-Жанейро.

– Но я летчик и хочу быть летчиком!

Дора сверлит его своими барсучьими глазками.

– Налетаетесь досыта.

– Так я буду летать?

– Будете летать, да так, что у вас перья из подмышек вырастут.

Океан он пересекает на корабле, вместе с «Лате 26», зафиксированном на кормовой палубе. Сходит на берег в порту Рио-де-Жанейро, где его встречает Пранвиль, главный управляющий компании в Америке. На Дора он совсем не похож, и не только оттого, что высок ростом и довольно мускулист. Шеф приглашает Мермоза на ужин в ресторан с видом на обширную бухту, на берегах которой расположился город, и не закрывает рта с того самого момента, как им принесли меню, и до выпитой третьей чашечки кофе, когда официанты уже начинают в ритме самбы подметать обеденный зал.

Он говорит о новой линии Буэнос-Айрес – Натал, которую срочно нужно открыть, в противном случае концессия может быть отозвана аргентинским и бразильским правительством. Требуется обеспечить еженедельную доставку почты.

– Вроде бы это нетрудно…

Пранвиль сдвигает чашки и разворачивает на скатерти карту, пальцем показывая маршрут между Наталом и аргентинской столицей: пять тысяч километров густой сельвы, с перепадом температур почти в тридцать градусов, пока что в открытой кабине, ведь новые модели кабины пилота пока только ожидаются.

– А пока суд да дело – придется довольствоваться старыми «Бреге».

– Потерпят.

– На обратном пути в Натале мы погрузим почту на корабли нашей же компании, и они пересекут Атлантику по самому короткому пути, направляясь в Дакар, это три тысячи километров. Там, по другую сторону океана, уже будут ждать наши пилоты, чтобы доставить почту, принятую в Аргентине, по воздуху во Францию – в рекордно короткие сроки.

– Великолепная операция.

– Вот только нужно долететь до Натала из Буэнос-Айреса, а потом обратно.

– Когда мне лететь?

Пранвиль отрывает взгляд от карты.

– Нам не летчик требуется, а целая линия. Нужно организовать команду.

– Месье Дора я уже ясно дал понять. Я и начальником не буду, и руководить ничем не собираюсь – не хочу корпеть над бумагами. Хочу летать.

– Если не будет линии, то никто никуда не полетит. Месье Дора говорил, что вы тот человек, кто может ее запустить.

– Дора мне обещал, что я буду летать.

– Будете летать, сколько душа пожелает. Сами поставите себе столько вылетов, сколько захотите. Нас ждет Патагония, Боливия, Чили. Тысячи километров воздушного пространства – все впереди, все ждет наших самолетов.

Мермоз проводит по карте карандашом маршруты, которые должны появиться над всей Южной Америкой. Если он хотел вызов – то вот он перед ним: самый крупный из тех, о которых он только мог мечтать. Ему нет и двадцати шести, а чтобы все это воплотить в жизнь, ему придется ввести дисциплину для летчиков-ветеранов, прошедших войну, а также держать в узде и пришпоривать работающих по часам в офисе сотрудников.

– Пранвиль, это чертовски трудная работа.

– Вот поэтому Дора вас и выбрал.

Мермоз снова смотрит ему в глаза и медленно кивает.

Глава 35. Кап-Джуби (Марокко), 1928 год

Радиоприемник в Кап-Джуби производит больше шумов, чем слов. Радио – большое достижение, и многие самолеты начинают оснащать этой новинкой. Но голоса, которые эта новинка доносит, шепелявят, сообщения прерываются, слова хоронятся под тучами звуков-паразитов.

– Тулуза, Тулу… за… Вызывает… Агадир. Подтвер… прибы… почты Л29… часов. Прием.

– Агадир, А… дир… Ага… почта… 29 при… лилась бла… получно… в… дцать сорок пять. …ем.

Живым сердцем бьется линия в хрупких, мечущихся на расстоянии в четыре тысячи километров голосах.

До прибытия рейса еще два часа. Эту ночь пилоты проведут прямо на аэродроме, чтобы завтра продолжить полет до Вилья-Сиснерос, так что это время он с пользой проведет за письменным столом. Последний сооружен из двух пустых бидонов из-под бензина, накрытых старой дверью.

На этой столешнице разложены страницы его «Авиатора», опубликованного