Дикая охота короля Стаха - Владимир Семёнович Короткевич

умолял Дуботолка, чтобы тебя поскорее застрелили. Кстати, Ворона ждал тогда Светиловича под деревьями, стре­лял в него и применил такую хитрость, которой ты никогда не отгадаешь.

— Почему нет,— равнодушно объяснил я.— Дубо­толк вырвал из журнала у Яновской несколько листов, и из них сделали пыж. Вы думали, что я, если вырвусь живым из ваших лап, основываясь на этом, буду по­дозревать Бермана.

Скрюченные, похожие на когти пальцы Стахевича царапали себе грудь.

— Дьявол! — едва прохрипел он.— Не стоило нам связываться с тобою. Но кто думал? Вот они, не ду­мающие, лежат тут сейчас, как торбы с дерьмом, ни на что не годные.

Потом опять начал говорить:

— И вот еще наша ошибка. Следили за тобою, а за хлопами прекратили следить, за Рыгором прекратили. А они добрались до нас, до укрытия, до тайных троп... И даже возле креста Рыгора тебе повезло, мы убили цыпленка, выпустив тебя из лап. Убили на скаку, не останавливаясь. Кокнули — и дальше. И потом только пошли проверить. И даже тут нарвались на тебя, как дураки. А потом исчез Гарабурда, и мы решили не воз­вращаться в эту ночь домой, прежде чем не добудем тебя. Вот и добыли...

— Хватит! — бросил я.— Слушать тошно. И хотя ты заслуживаешь петли — мы не уничтожим тебя. Мы дали слово. Потом мы разберемся и, если ты бу­дешь слишком виновен, передадим тебя в губернский суд, а если нет — выпустим.

Я не успел сказать это, как Стахевич внезапно оттолкнул двух мужиков, вырвался и с необыкновенной скоростью побежал к коням. Караульному он дал ногою в живот, вскинул тело в седло и с места припустил наметом. На ходу он обернулся и издевательски крикнул:

— Жди еще губернского суда! Я сейчас к Дуботолку, он на вас, хлопы, всю окрестную шляхту поднимет. Вас тут на месте положат. И тебе, хамло столичное, не жить, и шалаве твоей. А ты, глупый Михал, знай, это я твоего брата недавно затоптал. То же и тебе будет.

Михал повел в воздухе дулом своего длинного ружья и, не целясь, нажал на спуск. Стахевич молча, будто так и надо было, кувыркнулся из седла, баран­кой несколько раз опрокинулся на земле и затих.

Михал подошел к нему, взял за уздечку коня и выстрелил Стахевичу прямо в лоб. Потом он сурово сказал мне:

— Иди вперед, атаман. Не вовремя ты с ними до­брым стал. Доброту прочь. Обойдется без марципанов цыганскаяквадьба. Ступай, мы тебя догоним. Иди по дороге, к Холодной лощине. И не оборачивайся.

Я пошел. И вправду, какое я имел право миндаль­ничать с ними. Если бы этот преступник добрался до Дуботолка — они бы все окрестности залили кровью. А Дуботолка надо поскорее взять. Надо взять сегод­ня же ночью.

Сзади послышались стоны и вопли. Там добивали раненых. Я попробовал обернуться — и не мог. Щи­пало в глотке. Но разве они не поступили бы с нами еще хуже?

Догнали они меня на полпути к лощине. Мчались на дрыгантах с вилами в руках.

— Садись, атаман,— добродушно предложил мне Михал.— С этими покончили. А Прорва-матушка не расскажет никому.

Я совсем спокойно ответил:

— Ну и ладно. А сейчас поскорее к Рыгору. Потом, вместе с ним, пойдем на дом Дуботолка.

Мы домчались до лощины в мгновение ока и там застигли самый конец трагедии. Рыгор и два десятка мужиков сбились в лощине. Рыгор сдержал слово, хотя с пойманными участниками охоты не расправились, как с конокрадами, а просто убили. Перед Рыгором ле­жал на спине последний из живых: совсем молодень­кий шляхтич. Я так и бросился к ним. А тот, узнав по моей одежде, что я не крестьянин, вдруг закричал:

— Матушка! Матушка! Меня убивают!

— Рыгор,— взмолился я.— Не надо, он совсем еще молод.

И я вцепился в его плечо, но тут меня схватили сзади за руки.

— Прочь! — гаркнул Рыгор.— Берите его! Балда! А они детей из Ярков жалели? Те с голоду подыхали... с голоду! Человек есть, по-твоему, не имеет права?! У него матушка! А у нас матушек нету?! А у брата Михала не было матушки?! А у тебя ее нету, что ты так добр?! Слюнтяй! А ты знаешь, что этот вот «паренек молодой» сегодня Сымона, брата Зоськи, застрелил?! Ничего, мы им сейчас учиним, как в песне, «Волколакову ночь» [33].

И Рыгор, повернувшись, с усилием всадил вилы в то, лежащее на земле.

Я отошел в сторону и сел на корточки. Меня начало тошнить,

И я не сразу услышал, как Рыгор, когда убитых уже побросали в трясину, подошел и взял меня за плечи:

— Дурак ты, дурак... Ты думаешь, мне не жаль? Сердце кровью обливается. Спать спокойно, кажется, никогда в жизни не смогу. Но терпеть так терпеть, а если уж начали — то до конца. Чтобы ни единого не оставить, чтобы только мы одни, под круговой по­рукой, знали. «Молод»! Ты думаешь, не вырастет из этого молодого старый гад? Вырастет. Особенно при воспоминаниях об этой ночи. Так будет нашего брата, хлопа, жалеть, что только диву дашься... Отпусти его — суд сюда явится. Мне с тобою — в петлю. Михала и остальных — на каторгу. Кровью окрестности зальют, драть будут так, что мясо с задниц клочьями полетит.

— Я понимаю,— ответил я.— Надо, чтобы ни один из них не удрал. Я только что Светиловича вспомнил. Надо, братец, направляться к последнему из живых, к Дуботолку.

— Ладно,— ласково пробурчал Рыгор.— Веди.

И отряд двинулся за мною в сторону дома Дубо­толка. Мы летели наметом, и кони мчались так, как будто за нами гнались волки. Луна тускло освещала нашу кавалькаду: тулупы мужиков, вилы, мрачные лица, чучела на некоторых конях. Нам довелось оги­бать болото вокруг Яновской пущи. Мы довольно-таки долгое время медлили там, пока передо мною не воз­никли верхушки лип возле дома Дуботолка. Луна за­ливала их мертвецким светом, и, несмотря на позд­нее время, под липами мерцали три розовых огонька.

Я приказал людям спешиться саженях в пятиде­сяти от дома и окружить его плотным кольцом. Фа­келы держать в руках и быть готовыми по сигналу зажечь их. Приказ исполнили молча. Сам я перелез через низенькую ограду в сад и пошел между радами почти уже голых яблонь, залитых трепетным, не­определенным лунным светом.

— Кто с конями? — спросил я у Рыгора, шедшего за мною.

— Хлопец один. Он, в случае чего, сигнал нам