Дикая охота короля Стаха - Владимир Семёнович Короткевич

и во время намета мчится огромными скачками, как олень. Неудивительно, что в тумане мне такими огромными казались их скачки.

И еще две разгадки пришли неожиданно. Во-пер­вых, возле седла каждого охотника висели четыре глубокие овчинные сумы, которые, видимо, в случае надобности, можно было надеть на ноги коням и за­вязать возле бабок. Шаг становился совсем беззвуч­ным. Во-вторых, среди трупов и раненых я увидел на земле три чучела, одетых так, как и охотники, но привязанных веревками к седлу. На чучелах были старинные шляпы с перьями, кабти, чуги. Людей у Вороны, видимо, не хватало.

Но и наши потери были значительны. Мы ни­когда не победили бы этой банды профессиональных вояк, если бы не внезапность нашего нападения. Но даже и с этим получилось плохо: мужики воевать совсем не умели. Скуластый парень, которого сбил конем Ворона, лежал на земле с разбитой головою. У длинноусого мужика дырка от пули темнела прямо в середине лба. Мужик с дубиной, прорвавшийся в толпу меж всадников, лежал на земле и стриг но­гами, как ножницами: отходил. Раненых было в два раза больше. Я тоже получил рану: пуля рикошетом щелкнула мне в затылок.

Мы бранились. Михал бинтовал мне голову, а я кричал, что это чепуха. Между тем среди «охотников» отыскали одного и подвели к костру, который мы раз­вели. Передо мною стоял с висящей, как бич, рукою Марко Стахевич, тот самый шляхтич, разговор ко­торого с Пацуком я подслушал тогда под деревом. Он был весьма колоритен в своей чуге вишневого цвета, в маленькой шляпе, с пустыми ножнами от сабли на боку.

— Ты, кажется, угрожал мужикам, Стахевич? Ты умрешь, как эти,— спокойно сказал я.— Но мы можем отпустить тебя, потому что ты один безвреден. Ты уедешь за пределы яновских окрестностей и будешь жить. Мы отпустим тебя тогда, если ты расскажешь нам о вашей деятельности.

Он поколебался, посмотрел на жестокие лица му­жиков, залитые красным отблеском костра, на ту­лупы, на руки, сжимавшие вилы, и понял, что по­щады тут ждать нельзя. Вилы со всех сторон окружали его, дотрагиваясь до тела.

— Это все Дуботолк,— начал он угрюмо.— Дворец Яновских должен был перейти к Гарабурде, но Гарабурда слишком задолжал Дуботолку. Никто об этом не знал, кроме нас, людей Дуботолка. Мы пили у него, и он давал нам деньги. А сам мечтал о дворце. Он не желал ничего продавать оттуда, хотя дворец стоил много. Ворона говорил, что, если продать все вещи оттуда по музеям, можно было бы получить много тысяч. Случай свел их с Вороной. Ворона не желал вначале убивать Яновскую, хотя ему и указали на дверь. Но после того, как появился Светилович, согла­сился и он. Сказка о дикой охоте короля Стаха пришла Дуботолку в голову еще три года назад. У Дуботолка откуда-то имеются припрятанные деньги, хотя жи­вет он с умыслом бедно. Он вообще-то очень хитрый, очень скрытный, очень лживый человек. Самого ум­ного обведет вокруг пальца, таким медведем прики­нется, что дальше некуда. И вот он поехал на самую лучшую в нашей стране конюшню, к обедневшему за последние годы пану, и купил у него всех дрыгантов, а потом перевел их в Яновскую пущу, где мы постро­или укрытие и конюшню. Всех удивляло, как это мы можем мчаться по трясине, где и шага ступить не­возможно. А никто не знает, как мы ползали по Воло­товой Прорве, выискивая тайные тропы. И отыскали. И изучили. И мчались по местам, где тропа была на локоть под трясиной, а по сторонам — бездна. И, к тому же, эти кони — чудо! Они бегут на голос Дубо­толка, как собаки, они чуют трясину и, если необхо­димо, делают над местами, где тропа прерывается, огромные прыжки. И еще: мы всегда выезжали на охоту только ночью, когда туман ползет по земле. И все поэтому считали нас привидениями. А мы еще и молчали всегда. Это был риск. Но что ж нам было де­лать, подыхать на четверти волоки? А Дуботолк пла­тил. И, к тому же, мы не только доводили этим до сумасшествия или смерти Яновскую, мы еще и учили нахальных хлопов, чтобы знали страх Божий и не думали о себе слишком много. Дуботолк через Гарабурду заставил тогда Кульшу вызвать к себе девушку, так как знал: отец забеспокоится, И мы подловили Романа, перехватили его. Ух и гонка это была!.. Убегал, как черт... Но его конь сломал ногу.

— Мы знаем это,— едко уточнил я.— Между прочим, Роман выдал вас с головою именно после смерти, хотя вы его крикам и не верили. Не верили еще два дня назад, когда разговаривали с Пацуком после убийства Бермана.

У Стахевича даже челюсть отвисла. Я властно пове­лел ему рассказывать дальше.

— Мы навели страх на все окрестности. Наймиты соглашались на ту цену, какую давал хозяин. Мы стали получше жить. А Яновскую довели до отчаяния. И тут появился ты, Белорецкий. Дуботолк привез тогда порт­рет Романа Старого недаром. Если бы не ты, она поме­шалась бы через неделю после этого. И тут пан Рыгор увидел, что ошибся. Она была весела, ты все время танцевал с нею. Дуботолк умышленно пригласил тебя, когда передавали дела опеки, чтобы ты убедился, что она бедна. Он хорошо управлял имением — это ведь была его будущая собственность. Но бедность Янов­ской на тебя не подействовала, и тебя решили убрать.

— Между прочим,— прервал я,— я никогда не ду­мал жениться на ней.

Стахевич несказанно удивился.

— Но ничего. Ты все равно мешал нам. Она ожила с тобою. Между прочим, Дуботолк в самом деле любил Яновскую. Ему жаль было ее уничтожать, и если бы возможно было обойтись без этого, охотно согласил­ся бы. И тебя он уважал. Говорил нам всегда, что ты настоящий человек, жаль только, что не согласишься быть с нами. Тогда, на бал, Дуботолк привез Яновской старинный наряд, потому что он не привыкших к нему делает некрасивыми. И сам удивился, так это неожиданно хорошо получилось. Словом, дела наши осложнились: следовало убрать и вас, и Светиловича, который имел право на наследство и любил Яновскую. Дуботолк пригласил вас к себе, где Ворона должен был вызвать вас на дуэль. Он так хорошо разыграл все это, что никто не подумал, что не он, а Дуботолк был вдох­новителем дела, а мы тем временем рассматривали вас, так как надо было хорошо запомнить ваше лицо.

— Дальше,— бросил я.

Стахевич заколебался, но Михал толкнул его ви­лами в место, откуда растут