Голливудский мустанг - Генри Денкер

— Дорогая, в этом заключается сила пьесы. Подобный роман может быть лишь коротким. Вы заставляете зрителей жалеть вас и великолепно добиваетесь этого.

— Джек, эту сцену играю я! Поэтому говорю вам — она плохая. Я не могу играть третье действие, если оно заканчивается уходом юноши. Думаю, вам лучше взять другую актрису.

— Джулия, пожалуйста! Я даже слышать об этом не хочу! — воскликнул Джек.

Скрывая свою панику, Кермит вмешался в разговор.

— Послушайте, продолжайте пока репетицию. Я пойду выпью с автором и обсужу с ним этот вопрос. Хорошо, Джулия?

Она, похоже, смягчилась.

— Кермит, дорогой, пожалуйста, объясните ему — если он не будет приходить в театр, всем станет легче. Конечно, пощадите его чувства. Я не хочу слыть актрисой, которая дурно обращается с авторами.

Перед окончанием рабочего дня ассистент режиссера передал Джеку записку от Кермита с просьбой сразу после репетиции зайти к нему в офис. Сама репетиция прошла исключительно хорошо — только последние две минуты финальной сцены Джулия совсем не играла. Но остальная часть третьего действия выглядела превосходно для десятого дня работы.

Когда Джек пришел в офис, секретарь Комитета уже покинула свое место; дверь кабинета была открыта.

— Джек! — позвал Кермит. — Входите.

Шагнув в кабинет, Джек увидел сидящего на диване Сидни Лампрехта. Автор был явно обижен, рассержен.

— Естественно, он волнуется, — сказал Кермит. — И хочет знать ваше искреннее мнение.

Автор посмотрел на Джека. В глазах драматурга блестели слезы.

— Сид, если это мешает ей, пожалуйста исчезните на несколько дней. Не приходите в театр. Все существенные изменения уже позади. Возможно, теперь будут только небольшие сокращения. Я не стану ничего делать, не обсудив это с вами заранее.

Автор немного успокоился.

— Вы должны признать, что я легко соглашался на сокращения и изменения, ведь правда, Джек?

— Конечно, Сид. Именно поэтому я уверен, что мы сможем работать вместе до премьеры. Только не в театре, не рядом с ней.

— Я охотно перестану посещать репетиции, — признался автор. — Последние дни она излучает ненависть. Я чувствую это на последнем ряду. Но она — прекрасная актриса. И вы поможете ей сыграть великолепно. Действительно, зачем мне каждый день присутствовать на репетициях?

Джек испытал недолгое облегчение.

— Вы должны сделать для меня одну вещь, — продолжил автор. — Не позволяйте ей менять концовку!

Джек посмотрел на Кермита.

— Разве я согласился изменить концовку? Кермит в моем присутствии сказал ей, что концовка остается прежней!

— Спасибо, — с жаром произнес автор.

Он подошел к Джеку, пожал ему руку.

— Она больна. Да, больна! Но вы способны управлять ею. Она делает все, что вы хотите. Обещайте мне, что финал останется без изменений, и я буду держаться подальше от Джулии Уэст.

— Сид, ваша пьеса не допускает другого конца. Он понравился мне больше всего, когда я читал текст. Так что не волнуйтесь. Даю вам слово. Финал останется.

Сидни Лампрехт обнял Джека и повернулся к Кермиту, все еще крепко сжимая плечи режиссера.

— Пока существуют такие режиссеры, театр не умрет! Еще есть смысл сочинять в муках пьесы и ставить их!

Лампрехт ушел. Джек измученно опустился на диван. Но Кермит так посмотрел на режиссера, что тот настороженно поднялся.

— Что, Кермит?

— Чай, — сказал Кермит. — Чай!

— Кермит?

— Вам известно, сколько чая она выпивает?

— Это для голоса, — объяснил Джек.

— Это водка! Чистая водка! Слегка подкрашенная.

— Откуда вам это известно?

— Пока вы репетировали, я заглянул в ее гардеробную и попробовал жидкость. Это водка! Она может пить ее целый день, и вы ничего не заподозрите. Она не имеет запаха.

— Джулия не кажется пьяной… Я могу поклясться…

— Конечно! Ее возможности безграничны. Она никогда не кажется пьяной. Но она пьяна! Этот взгляд, близорукие глаза. Вы сказали, что ей нужны очки. Ей нужно меньше пить «чай».

— Я могу поклясться… — повторил Джек и кое-что вспомнил. — В тот первый день, в кабинете Одри, тоже?

— Да, тоже. Я знаю, потому что говорил с Одри сегодня днем. Она призналась. Сказала, что Джулии это необходимо. Что, если мы будем обращаться с ней правильно, все обойдется.

Кермит поднялся с кресла, подошел к окну и посмотрел на сумерки, опускающиеся на Бродвей. Он увидел их театр. Люди, возвращающиеся домой с работы, покупали билеты на новый спектакль Джулии Уэст.

— Господи, — сказал он. — Если бы она только…

Кермит перебил себя.

— Мы у нее в руках. Без Джулии спектакля не будет. С ней нас отделяет от несчастья одна чашка «чая». Она может погубить нас обоих. Если я не сделаю «хит» в этот раз…

— Не беспокойтесь, Кермит. Все будет в порядке. Клянусь вам…

— Логан клялся. Казан клялся. Она едва не погубила их, — печально произнес Кермит.

Джек поднялся, подошел к окну, встал возле Кермита и устремил взгляд на Бродвей. Огни уже горели, хотя еще не стемнело полностью. Неоновая реклама бежала, дышала, объявляла, искала, соблазняла, обещала.

Джек глядел в окно, потому что смущение мешало ему смотреть на Кермита; он боялся выдать себя.

— Я никогда не говорил об этом вслух, Кермит. Потому что это звучит нелепо. Я не мог объяснить это даже моей матери, когда она хотела отправить меня в стоматологическое училище.

Кермит, я должен работать в театре. Должен. Дело не в огнях. И не в публике. Даже не в славе и деньгах, которые, знаю, однажды придут ко мне. Я просто испытываю потребность работать в театре. Заниматься режиссурой. Ставить хорошие спектакли. Добиваться совершенства. Я знаю это с двенадцати лет, когда моя учительница повела нас на утренний спектакль. Я впервые попал в настоящий бродвейский театр! Я сидел и думал: Господи, это реальность. Это не телевидение. Не большой, плоский киноэкран, а все настоящее!

Но я ощущал и нечто другое. Даже в двенадцать лет. Я чувствовал, что могу сделать лучше. Я даже сказал об этом моему приятелю, когда мы возвращались на метро в Бруклин. Он засмеялся, и я понял, что не должен говорить так, пока не докажу это.

Но я могу сделать лучше, Кермит! Могу! И сделаю. Никакая актриса, никакая звезда, пьяная или трезвая, сумасшедшая или нормальная, не отнимет у меня шанс доказать это! Потому что ничем другим на этом свете я не хочу заниматься. Ничем! Я должен это сделать. Стать лучшим в театре или умереть.

Кермит молча смотрел в окно, пытаясь разглядеть лицо Джека, отражавшееся в стекле. Джек говорил абсолютно искренне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});