Простая милость - Уильям Кент Крюгер

смотрел в потолок, подложив руки под голову, и молчал. Наконец на улице все стихло, остались только я, Джейк и тишина.

— Я боюсь, что ты тоже умрешь, — сказал он наконец.

— Не умру, обещаю.

Он перевел глаза с потолка на мое лицо.

— Все умрут, — сказал он.

— А я нет. Я буду первым человеком, который не умрет. А ты вторым.

Я думал, что он хотя бы улыбнется, но этого не произошло. Он взглянул серьезно и задумчиво и сказал:

— Я не против умереть. Просто не хочу, чтобы ты умер.

— Вот тебе крест, Джейк, я не умру. Не брошу тебя. Он медленно приподнялся и скинул ноги с кровати.

— Лучше не надо, — сказал он. А потом добавил: — Все как-то неправильно, Джейк.

— Все?

— Днем. Ночью. Когда я ем. Когда лежу здесь и думаю. Все неправильно. Я по-прежнему жду, когда она поднимется по лестнице, заглянет в нашу комнату — ну знаешь, поболтать.

— Понимаю.

— Что нам делать, Фрэнк?

— Думаю, продолжать в том же духе. Делать то, что делали, и рано или поздно все наладится.

— Наладится? Правда?

— Думаю, да.

Он кивнул. А потом спросил:

— Что собираешься делать сегодня?

— У меня есть одна идея, — ответил я. — Но тебе это может не понравиться.

Дедушка и Лиз после церкви поехали домой. По словам Лиз, немного отдохнуть. Она пообещала, что приедет позже — заняться ужином. После исчезновения Ариэли они находились с нами постоянно, и теперь, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что наше горе вымотало их напрочь, и они наверняка тоже страдали, но не произнесли ни единой жалобы.

Мы с Джейком застали их сидящими в тени на широкой веранде. Увидев нас, они удивились и обеспокоились, пока я не объяснил, зачем мы пришли.

— Сегодня воскресенье, — сказал дедушка. — День отдохновения.

— Честно говоря, так отдыхать гораздо лучше, чем целый день сидеть дома, — ответил я.

Мы с Джейком направились во двор — обычно мы занимались этим на день раньше — и во время работы я часто поглядывал в сторону тенистой веранды. После исчезновения и гибели Ариэли дедушка и Лиз предстали передо мной совсем в ином свете. Лиз нравилась мне всегда, а теперь нравилась еще больше. А дедушку я раньше страшно недооценивал. Я всегда рассматривал его в свете собственного мышления, которое напоминало горящую спичку в огромной темной зале. У деда имелись свои недостатки — он был придирчивый, высокомерный, порой недальновидный. Ожидал, что многого может добиться с помощью подарков. Но он любил свою семью, это было ясно.

Наведя порядок во дворе, мы поднялись на веранду, где Лиз уже поставила большой кувшин и несколько стаканов. Она предложила нам лимонаду.

Дедушка оглядел лужайку, которая сверкала зеленью в послеполуденном солнце и пахла свежевыкошенной травой.

— Не помню, говорил ли я вам, мальчики, как я благодарен за вашу работу, — промолвил он. — Мне постоянно твердят, какой красивый у меня участок.

Он и правда никогда не хвалил нас. Обычно он говорил что-то вроде: "Я вам хорошо плачу. Стало быть, вы хорошо поработали". И хотя мы надрывали задницы под его бдительным присмотром и чутким руководством, я не припомню, чтобы он положительно отозвался о наших трудах.

— Вот, — сказал он. — Пожалуй, вы заслужили премию.

Обычно за работу во дворе мы получали по два доллара на брата, но в тот день дедушка отсчитал нам по десять долларов. Вспоминаю жаркий давнишний спор между моими родителями, когда отец сказал, что дедушка — такой человек, который считает, будто в этом мире за деньги можно купить все, в том числе любовь. Хотя я об этом не задумывался, но с его суждением согласился. В тот воскресный день я разглядел кое-что еще. Не то после смерти Ариэли у меня открылись глаза, не то мышление и поведение моего деда изменилось, но, стоя в тени веранды со стаканом лимонада в руке, я смотрел на него с большим пониманием и симпатией, чем прежде.

Наконец Лиз предложила всем нам отправиться обратно. Пора было позаботиться об ужине.

— Вы готовы, ребята? — спросил дедушка.

— Я лучше пойду пешком, — ответил я.

— Уверен? Ну а ты, Джейк?

— Если Джейк пойдет, то и я пойду, — сказал он.

— Тогда ладно.

Дедушка поднялся с кресла-качалки.

Домой возвращались не так, как вчера. Стало легче. Рядом с Джейком я чувствовал себя привычнее, и улицы не казались такими незнакомыми. Но все было по-другому, никакой ошибки.

Внезапно Джейк застыл посреди дороги, как-то странно ссутулившись, будто из него разом вышел весь воздух.

— Что случилось? — спросил я.

Его голос срывался.

— Я все не перестану думать, как я хочу, чтобы она вернулась.

— Потом будет лучше.

— Когда, Фрэнк?

Я ничего не знал о смерти. У нас даже не было домашнего питомца, который бы умер. Но я подумал о родителях Бобби Коула, которые лишились всего, лишившись Бобби. Я подумал об одном вечере, за неделю до его гибели, когда после прогулки с Дэнни О’Кифом я проходил мимо их дома. Мистер Коул стоял во дворе и смотрел на вечернее небо, а когда заметил меня, проходившего по тротуару, улыбнулся и сказал: "Прекрасный вечер, да, Фрэнк?" Я подумал, может ли человек, который лишился всего, по-прежнему любоваться на красоту заката. И изменится ли ситуация для Джейка, меня и нашей семьи.

Я обнял брата и сказал:

— Не знаю. Но будет.

Когда мы вернулись домой, папы не было. На церковной стоянке Гас сидел на своем мотоцикле и через открытое окошко патрульной машины разговаривал с Дойлом. Мы прошли мимо.

— Здорово, парни, — сказал Дойл.

За последнее время я успел узнать этого человека с таких различных сторон, что теперь почувствовал к нему какую-то жутковатую близость.

— Я как раз рассказывал Гасу, что Морриса Энгдаля и ту девчонку, Кляйншмидт, нашли.

— Где? — спросил я.

— Миловались в мотеле в Сиу-Фоллз. Девчонке всего семнадцать,