Талтос - Энн Райс

— Не думаю, что мы должны делать это. Не стоит ворожить над этим малышом. Ты и я — молодые ведьмы, — сказала она. — Ты знаешь, что это действительно так. Что, если ворожба сможет… ты знаешь что… Если она подействует на него?

Мона вздохнула. Внезапно она решила, что не желает больше говорить на эту тему: чувство страха было слишком изнурительным и чертовски болезненным, и этого было более чем достаточно.

Единственный человек в мире, способный ответить на ее вопросы, — это Роуан, и она решила спросить у нее, раньше или позже, так как теперь уже ощущала в себе этого ребенка, а это было абсолютно невозможно, действительно немыслимо — чувствовать, как он движется, ощущать эти крошечные движения, даже если ребенку исполнилось только шесть или семь недель, или даже десять или двенадцать недель.

— Мэри-Джейн, сейчас мне нужно остаться одной, — сказала она. — Я не хочу быть грубой. Просто меня беспокоит ребенок. Это истинная правда,

— Ты такая милая, что объясняешь это мне. Конечно, иди прямо сейчас, Я поднимусь наверх, если не возражаешь. Райен поставил мой чемодан в комнату тетушки Вив — представляешь? Я собираюсь быть там

— Можешь пользоваться моим компьютером, если хочешь. — Мона повернулась спиной к Мэри-Джейн и снова выглянула в сад. — Он в библиотеке, и в нем установлено много программ. Загрузи прямо WordStar. Но можешь войти в Windows или Lotus 1-2-3, все достаточно просто.

— Да, я знаю, как это сделать, не волнуйся, Мона Мэйфейр. Позови, если буду нужна тебе.

— Да, конечно, позову. Я действительно довольна, что ты здесь, Мэри-Джейн, — добавила Мона. — Пока что не было известий, когда вернутся Майкл и Роуан.

А что будет, если они никогда не вернутся? Страх нарастал, окрашивая все вопросы, случайно приходившие в голову. Ерунда. Они уже вот-вот приедут. Но, разумеется, они отправились на поиски людей, которые весьма хотели бы причинить им вред…

— Не беспокойся, дорогая, — сказала Мэри-Джейн.

— Да, конечно, — снова сказала Мона, толчком распахивая двери.

Она прошла по известняковым плитам по направлению к заднему двору. Все еще длился день: солнце висело высоко в небе, и его лучи пробивались сквозь дубовую листву на лужайку. Теперь наступило наилучшее, самое теплое время дня в этой части сада — и так будет длиться до вечера.

Она перешла на траву. Вот здесь они были похоронены. Майкл добавил земли, и там проросла самая молодая, нежнейшая зелень.

Она опустилась на колени и распростерлась на земле, не заботясь о своей великолепной белоснежной рубашке — их много. Вот что означало быть богатой, и она уже ощутила это, имея так много всего и не нуждаясь больше в дырявых туфлях. Она прижалась щекой к холодной земле и траве, и ее вздымающийся широкий рукав был похож на белый парашют, упавший с неба на землю. Она закрыла глаза.

Морриган, Морриган, Морриган… Суда пересекали морскую гладь, освещая путь поднятыми вверх факелами. Но скалы казались опасными. Морриган, Морриган, Морриган… Да, это был сон! Полет с острова на северное побережье. Скалы опасны, как и чудовища, обитающие в глубинах шотландских озер.

Она услышала звук: кто-то копал неподалеку. Она совсем очнулась и рассматривала проглядывающие сквозь траву тигровые лилии.

Никто не копал землю. Ей показалось. «Ты хочешь их выкопать, ты, маленькая ведьма», — говорила она себе. Она должна была признать, что это забавно — играть в маленькую ведьму с Мэри-Джейн Мэйфейр. Да, ее приход доставил ей удовольствие. Иметь в запасе побольше хлеба

Глаза ее закрылись. Случилось дивное чудо. Солнце ударило в ее веки, словно большая ветка или облако освободили его, и свет преобразил тьму в оранжевое сияние, и она ощутила, как тепло разливается по всему ее телу. В животе, на котором она пока еще могла спать, что-то снова шевельнулось. Ребенок.

Кто-то снова запел колыбельную. Ох, ведь это, должно быть, была самая древняя колыбельная на свете. Это старый английский… Или латынь?

«Обрати внимание, — сказала Мона. — Я хочу научить тебя пользоваться компьютером до того, как тебе исполнится четыре года. И я хочу убедить тебя, что не существует на земле ничего, что могло бы помешать тебе стать тем, чем ты хочешь быть, Ты меня слушаешь?»

Малышка все смеялась и смеялась. Она перекувырнулась, вытянула в стороны крошечные ручки и все смеялась и смеялась. Она выглядела как крошечное «бесхвостое прыгающее земноводное». Мона тоже не могла остановиться — и все смеялась, смеялась… «Так вот ты какая!» — сказала она малышке.

И затем голос Мэри-Джейн сказал — теперь уже в чистом сновидении (и до какой-то степени Мона осознала это, потому что Мэри-Джейн была одета как Старуха Эвелин, в одежду старой леди: платье из габардина и ботинки со шнуровкой), — это был определенно голос Мэри-Джейн: «Здесь есть нечто большее, чем ты увидела, дорогая. Тебе бы нужно как можно скорее принять серьезное решение».

15

— Послушай, забудь, что ты сделал, соберись, — сказал Томми. Они возвращались назад, в Обитель, так как на этом настоял Томми. — Мы должны вести себя так, как если бы были ни в чем не виноваты. Все свидетельства теперь уничтожены, связи разрушены. Они не могут проследить ни один телефонный разговор от одного к другому. Но мы должны возвратиться туда и вести себя так, как будто ничего и не случилось, и обязаны высказать свое соболезнование по поводу смерти Маркуса, вот и все.

— Я скажу им, что беспокоился о Стюарте, — сказал Марклин.

— Да, это именно то, что ты должен им сказать. Мы были обеспокоены судьбой Стюарта Он находился под таким ужасным напряжением.

— Быть может, они даже не заметили, я хочу сказать, возможно, самые старые даже не заметили, что я ушел оттуда.

— И ты не нашел Стюарта, а теперь возвращаешься обратно домой. Дошло до тебя? Ты должен был вернуться домой.

— А что будет дальше?

— Это они решат, — ответил Томми. — Независимо от того, что случилось, мы должны оставаться здесь, дабы не вызвать подозрения. Наше положение весьма простое: «Что случилось? Пусть кто-нибудь объяснит!»

Марклин кивнул.

— Но где же Стюарт? — спросил он. Случайно он встретился взглядом с Томми. Томми был спокоен, как и тогда, в Гластонбери, когда Марклин упал на колени перед Стюартом и умолял его возвратиться.

— Он пошел на встречу с Юрием, вот и все. Стюарт не находится под подозрением, Марк. Ты единственный, кого могут подозревать, потому что ты так поспешно удрал. Теперь возьми себя в руки, старина, мы должны хорошо разыграть эту ситуацию.

— И как долго она продлится?

— Откуда мне знать? — спросил Томми тем же спокойным тоном. — По крайней мере, пока у нас не появится естественная причина уехать снова. Тогда мы вернемся в Риджент-парк и станем решать, как нам действовать дальше. Возобновить игру? Что мы теряем, оставаясь в ордене? Что мы обретаем при этом?

— Но кто же убил Антона?

Томми покачал головой. Теперь он следил за дорогой, словно Марклину был нужен штурман. И Марклин уже не столь был убежден, что не нуждается в такой помощи.

— Я вовсе не уверен, что мы должны туда возвратиться, — сказал Марклин.

— Ну это просто глупо. Они не имеют ни малейшего представления о том, что случилось.

— Откуда тебе это известно? — спросил Марклин. — Боже мой! Юрий мог рассказать им! Томми, ты собираешься пользоваться своими мозгами? Возможно, невозмутимость отнюдь не то, что необходимо в такой ситуации. Стюарт поехал на встречу с Юрием, а Юрий может сам оказаться сейчас в Обители.

— Ты не думаешь, что у Стюарта достанет здравого смысла предупредить Юрия, чтобы он оставался в стороне? Что там может существовать некий заговор и что Стюарт не имеет представления, насколько широко он распространился?

— Я думаю, у тебя самого достанет здравого смысла так поступить и, возможно, у меня, но я ничего не могу сказать о Стюарте.

— Итак, что, если Юрий находится там? Они знают о заговоре, но ничего не знают о нас! Стюарт не стал бы рассказывать Юрию о нас, независимо от того, что случилось. Это ты — тот, кто не думает. Что именно Юрий должен рассказать? Он может сообщить им о том, что произошло в Новом Орлеане, и, если он доберется до документов… Знаешь, мне кажется, я еще пожалею, что уничтожил возможность перехвата информации.

— Я об этом не жалею! — сказал Марклин. Его начинал раздражать деловой подход Томми, его абсурдный оптимизм.

— Ты опасаешься, что мы не сможем решить эту задачу — так? — спросил Томми. — Ты боишься, что мы расколемся, как Стюарт? Но, Марклин, ты должен понять, что Стюарт провел в Таламаске всю жизнь. А что значит эта Таламаска для тебя или для меня? — Томми сухо рассмеялся. — Старина! С нами они допустили ошибку — ведь я прав, братец?

— Нет, они не ошиблись, — ответил Марклин. — Стюарт знал, что делает, знает, что мы обладаем мужеством для выполнения планов, которые он никогда не мог бы даже осознать. Стюарт не сделал ошибки. Ошибка состояла в том, что кто-то убил Антона Маркуса.