Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

Что можно вызнать по деду-химику? Из какой молдавской деревни его, смуглого лобастого паренька, отправили учиться в Киевский университет? Да и как найдешь ту деревню, которая давно стала поселком городского типа, а ее жители полегли на погосте, по которому, быть может, прошло колдобистое шоссе в районный центр?

Приготовил несколько архивных запросов и на ночь читал Пушкина: «Но я согласен с Ламбрюером: „Подчеркивать пренебрежение к своему происхождению — черта смешная в выскочках и низкая в дворянстве“».

21 мая 1997 г.

Александр Житинский, Интернет:

…Этот день стоит зафиксировать, потому что сегодня состоялась презентация Центра современной литературы и книги (проект Дмитрия Каралиса), на которой присутствовали разные писатели. В Центре этом намечается поддерживать современную литературу — коллектор книг, магазин, отчасти возродить писательские тусовки, семинар Бориса Стругацкого по фантастике и проч. Возможно, что и я с Интернетом каким-то боком туда впишусь.

А пока был фуршет (неизвестно, где Каралис добыл деньги) с шампанским, водкой и икрой. Все жутко обрадовались такой халяве и почему-то решили, что так теперь будет всегда. Приходим, разговариваем, едим, пьем. А денежки пусть платит Пушкин.

После писательских тусовок всегда отвратительное настроение, потому что писатель — величина индивидуальная, его можно терпеть (любить) только отдельно. Собранные вместе писатели ужасны. (См. по этому поводу Булгакова — «Мастер и Маргарита», «Театральный роман» — ничего не изменилось). Парад амбиций и обид, мелочность чувств и мыслей в сравнении с их же чувствами и мыслями в книгах… Себя не исключаю.

Хочу только заметить, что относиться потому к писателям с презрением не стоит. Истинные они — в книгах, а не на халявных тусовках.

8 июля 1997 г.

Был у Конецкого. Говорили о моем Центре. В. В. надписал мне свою новую книгу «Кляксы на старых промокашках». Я ее успел прочитать, и мы поговорили.

В. В. уведомляет в предисловии, чтобы читатель «не ожидал найти в книге хоть какой-нибудь сюжет или даже слабенькую фабулу». И советует потренировать скулы, ибо их, дескать, не один раз сведет судорога зеленой скуки. Но это легкое кокетство — монтаж фактов великолепный! Книжица начинается дневниковыми записями девятнадцатилетнего Конецкого, воспитанника Ленинградского военно-морского подготовительного училища — 1948 год. Меня тогда еще и на свете не было — я появлюсь через год.

Из книги: «Ведь, кажется, нет ничего полезнее и насыщеннее для души пишущего человека, нежели рыть архивы предков». У Конецкого лежит чемодан с семейными архивами. В книге последний раздел — «Из семейной хроники». У меня в этом смысле — кот наплакал.

Надпись на книге: «Крестнику Дмитрию Николаевичу от мафиозного папы на добрую память — Вика Конецкий».

Греет душу. Особенно домашнее «Вика».

31 декабря 1997 г. 20 часов.

Был у Конецкого. Разговаривали два часа. Привез ему поздравление от «Центра современной литературы и книги», небольшую материальную помощь и новогодний праздничный набор.

И тепло на душе сделалось — и от разговора, и потому, что смог помочь любимому писателю. Конецкий, когда плавал, помогал деньгами многим — и знакомым и незнакомым. Приходили слезные письма от читателей — Виктор Викторович хмуро читал, потом давал жене Татьяне сотню-другую: сходи на почту, пошли, пожалуйста. Ничем другим помочь не могу.

…В. В. лежал на диване под одеялом, я сидел у столика, форточка настежь — дымили, как черти, и старый морской волк рассказал, как однажды с Глебом Горбовским пошли лечиться от окаянной пьянки, которая заездила его на берегу.

За окном падал снег. На карте мира, в полстены над диваном, тянулись разноцветные нитки кругосветных маршрутов Конецкого. Конецкий рассказывал, как Виктор Борисович Шкловский хотел его усыновить, и я думал о том, что его жизни, его биографии хватило бы еще на десяток романов.

Заговорили о фамилиях, о предках. Вспомнили его повесть в «Неве» — «Никто пути пройденного у нас не отберет» — смелую вещь.

— Ты заведи гроссбух на своих предков, наподобие судового журнала, и начни! — наставлял Виктор Викторович. — А дальше оно само пойдет! Название придумай…

Я сказал, что начал, и название придумал: «В поисках утраченных предков». Конецкий долго смотрел в потолок, сделал несколько затяжек, стряхнул пепел и сказал, что название ему нравится.

— Не ограничивай себя в форме, будь раскованнее. Может очень интересное путешествие в прошлое получиться!

Со страхом отдал В. В. свою повесть о поездке в Швецию «Из варяг в греки». Обещал прочитать.

«Писать, писать и писать!» — грозил на прощание пальцем Виктор Викторович. Он говорил другими словами — похлеще, но суть та же.

В доме пахнет елкой. До Нового года осталось шесть часов. Ольга купила индейку, собирается ее жарить с яблоками и кислой капустой, запекать картошку.

Что было в уходящем году?

В мае открыли Центр современной литературы и книги на набережной Макарова. 820 квадратных метров площади, 600 из которых — подвал.

Гостей было много, из обоих союзов. Сдержанно улыбались представители дипкорпуса.

В Белом зале играли две арфистки в белых одеждах. Сверкая голубым камзолом и ботфортами, по залам расхаживал князь Меншиков — приветствовал гостей складными речами, изображал первого губернатора Петербурга. Запотевший бочонок пива стоял под надзором хрустящего передником официанта. Водки — залейся, закуски — заешься. Василеостровская администрация постаралась.

Выступил Гранин, сказал, что книга не умрет, Интернет ей не помеха, книгу можно взять на ночь в постель, а Интернет не возьмешь. Выступил Андрей Битов. Илья Штемлер назвал меня русским Соросом.

Знал бы он, сколько денег оставалось у меня на расчетном счете! Даже налоги не заплатить.

Сидели за сдвинутыми столами, читали стихи, хохотали, рассказывали байки, ухаживали за женщинами, острили, трепались и радовались, что вернулась прежняя жизнь.

После открытия я заболел какой-то редкой ангиной, которая бывает у солдат-новобранцев на почве недоедания и нервного истощения. Лечился дома — теплым коньяком и антибиотиками.

Наутро народ пришел опохмеляться в Центр. Это меня порадовало. Но через день позвонил завхоз Курочкин и сообщил, что опохмелившиеся норовят остаться ночевать, а то и пожить добровольцами-сторожами. Я забеспокоился. Курочкин, хихикая, рассказал, что некоторые художники ходят в трусах после купания в Малой Неве и спят в креслах. «Русалок не водят?» — встревожился я. «Ну, как тебе сказать…» — задумался старый велогонщик. «Так и скажи!» — «Были тут какие-то…» — «А где сейчас?» — «Ушли с охранниками». Частных охранников совершенно бесплатно устроил Сергей Алешин, зам главы Василеостровской администрации. Его роль во всей истории Писательского клуба просто неоценима.

Я сиплым ангинным голосом сделал Курочкину выговор. Пока, дескать, директор, ослабленный вирусами, лежит в постели и по необходимости лечится коньяком, он, Юрий Леонидович, призван следить, чтобы Центр современной литературы и книги не превратился в центр разврата. И вообще, пора дважды в день протирать вывеску корабля и чистить рынду. Юра сказал, что писатели отличные мужики, и обещал полный порядок.

Пошла писательская жизнь. Застоявшийся народ встрепенулся. В план записывались на месяцы вперед.

Возобновили фантастический семинар Бориса Стругацкого.

Ник. Ютанов подарил Стругацкому кресло-трон из малазийского красного дерева и столик с ножкой в виде лиры. Борис Натанович расцвел, но плюхнулся на трон, как на трамвайное сиденье, по-простецки, без всякой величественности — в джинсах и кроссовках.

Хорошо провели вечер В. Конецкого с выставкой его картин.

Прошли вечера Ильи Штемлера, Виктора Кривулина, презентация книги А. Каца «Евреи. Христианство. Россия», на которой я напился, обнимался с автором и благодарил за умную примирительную книгу о русских и евреях.

Начались «Поэтические среды» молодых поэтов, творческие вечера, круглые столы.

Провели круглый стол по идеологии. Вернее, отсутствию оной в государстве. Провели круглый стол «Писатель и власть» с депутатми ЗАКСа. Сделали коллективный вывод: «Власть надо воспитывать!»

Выпустили на общественных началах бюллетень «Литературная жизнь Санкт-Петербурга» — три номера, тиражом по 200 экз. О нас писали газеты, показывали по ТВ. Вот, дескать, писатели сами организовали свою жизнь, не дожидаясь ремонта Дома писателей.

Увы! — расстался со старой командой «Текста», которая работала со мной на Наличной улице. Девчонки из рабочего общежития работали на совесть, но для новых задач не годились. Нельзя же в Центре современной литературы и книги кричать: «Людка, ты Леґмов из машины не вылаживала?»