Замок Саттон - Дина Лампитт

Жиль открыл глаза:

— Доктор Захарий, господин, время пришло.

— Ты уверен? Тогда я помогу тебе, мой друг.

— Пожалуйста, подайте мне мою сумку. На память о себе я хочу оставить мои вещи. Палка с головой шута — младенцу; коробка с разноцветными камнями — леди Вестон; носовой платок — сэру Ричарду, а моя лютня — Кэтрин.

Он снял с шеи амулет.

— Он имеет великую силу. Его дала мне старуха, живущая у священных камней в Солсбери. Я оставлю его… — Но он не закончил фразу. Внимательно посмотрел на Захария и спросил: Кому мне оставить его, господин? Проклятие Саттона коснется одного из них, не правда ли? Кому этот амулет может понадобиться больше всего?

— Отдайте его Фрэнсису, — тихо произнес Захарий. Шут зарыдал.

— Нет, только не это, неужели его жизнь будет прервана в самом расцвете?

— Да, так предопределено. Но если я смогу побороть проклятие, то сделаю это.

— Используете ли вы мой амулет, чтобы помочь ему? Пожалуйста, повесьте его ему на шею собственноручно.

— Он будет рядом с амулетом моей матери, который Фрэнсис уже носит.

Жиль опустился на колени перед Захарием.

— Благословите меня по-цыгански, как благословляют тех, кто должен умереть.

Захарий запел странную песню, которую он часто слышал, когда его мать напевала ее над больными и умирающими, и которая служила одним из главных доказательств того, что она была ведьмой.

— А теперь прощайте.

Жиль взял в руки бутылочку с эликсиром.

— Я провожу тебя до арки Привратной башни.

Они вышли вместе в невероятную ночь, под благословенный небесный свод с призрачным сиянием звезд. И, проходя в последний раз через внутренний дворик, Жиль окинул взглядом темные очертания замка Саттон, который был неподвижен, подобно громадному спящему зверю. Как приятно было испытывать душевный подъем, знать, что скоро в чаще леса он ляжет на землю и сделает первые шаги в вечность. Он бросил еще один взгляд в сторону замка.

— Пощади Фрэнсиса, — прошептал он. Но камни молчали.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В ту зиму 1529 года казалось, что вся Англия вымерзла. Начиная с ноября земля затвердела от мороза, деревья побелели и заиндевели, а реки и озера покрылись льдом. Стояли лютые морозы, а долгожданный снег все так и не шел. И именно в это время, в канун Рождества, униженный и смирившийся, отлученный от двора, кардинал Уолси, дрожа, творил молитву, стоя на коленях.

— О, милосердный Иисус, я сделал все возможное для Его Светлости. Я не был игрушкой в руках Рима, как он подозревает. Я пожертвовал бы половиной своего состояния, чтобы вымолить прощение короля, так как в нем — все мое будущее.

Он вспоминал лица своих врагов, в частности герцогов Норфолка и Суффолка, когда кардинал Кампеджио объявил перерыв в суде легата в Блэкфраерсе прошлым июлем. Он знал тогда, что острие стрел будет направлено на него, а самая острая и смертельная из всех находится в руках женщины — госпожи Анны Болейн, черной ведьмы. Эти черные волосы, мрачная внешность, странные холодные глаза, желтоватый цвет лица — безобразное, отталкивающее существо! Как мог король находить ее привлекательной, к ней одной испытывать обожание, превосходящее обычную земную любовь, это было выше понимания Уолси. А ее манера наблюдать за ним, Уолси, лишала его присутствия духа. Даже случайный взгляд, брошенный на нее, приводил его в ужас. Казалось, она затаила против него злобу. Но по какой причине? Он однажды назвал ее «глупой девчонкой». Это было много лет назад, когда он уволил Гарри Перси со службы и расстроил их помолвку. Да, вероятно, из-за этого… Но все это было в далеком прошлом. И хотя она всегда была ему неприятна, он достаточно хорошо скрывал это. Некоторые люди открыто радовались при виде человека, занимавшего такое высокое положение и теперь павшего так низко. Однако он-то знал наверняка, что за его падением стояли темные силы — и прежде всего дочь Томаса Болейна.

— Господи, обогрей меня, — молил он, как ребенок. Он потерял все, такой одинокий и отчаявшийся! Стефен Гардинер — человек, которого он считал другом и союзником, оказался хамелеоном — стал старшим секретарем короля. Вся собственность Уолси — деньги, пенсии и владения — ускользнула от него; все законы Англии нарушены. Ему еще повезло, что он сохранил свою жизнь. Но самым тяжелым ударом было то, что Его Светлость уехал с ночной вороной, даже не позаботившись о том, чтобы попрощаться. Исчез из его жизни человек — монарх, которому он, Уолси, был так предан, которого так искренне любил и для которого работал. Осталось только чувство горечи и злобы: кардинал был растоптан. Он поднялся с колен, испытывая боль, и отправился обедать в одиночестве.

А всего в нескольких милях от того места, где обедал Уолси, запивая грубым красным вином небольшой кусок палтуса — у него совсем пропал аппетит в эти дни, — в замке Саттон, был накрыт стол для ужина, хотя в действительности высокий стол был пуст и только слуги ужинали в Большом зале. Под присмотром Жиля Коука — с разрешения отсутствующего сэра Ричарда — блюда со щукой, морским петухом, линем, угрем, миногами и филе лосося были поданы на стол. Это был постный день — в Рождественский сочельник нельзя есть мясо. Однако эля было вполне достаточно, свободный смех наполнял зал, и в зале раздавались более острые шутки, более громкие и грубые голоса, чем бывало в присутствии хозяев. И, конечно, дошла очередь до тостов. Первый нельзя было не допить до дна — тост в честь хозяина. Затем, с огромным количеством пожеланий — за госпожу Анну, популярность которой среди слуг была искренней и огромной. Потом за молодого господина, за Маргарет и ее мужа, за госпожу Кэтрин, ее мужа и младенца Жиля Роджерса — разве он не родился в этих стенах? И в конце концов за короля и королеву. Бокалы были подняты, и вдруг раздался возглас со стороны кухни:

— За добрую королеву Екатерину. Англии не нужна Нан Буллен.

Жиль Коук нахмурился, когда к этому возгласу присоединились еще голоса.

— Нам не нужны выскочки.

— Да здравствует королева Екатерина!

— Да сгинет Нан Буллен.

— Замолчите, — закричал Жиль Коук, поднимаясь, чтобы его лучше видели. — Тост за Их Светлости.

Когда были подняты бокалы, он вспомнил, как она приезжала в поместье Саттон летом два года назад. Прикрыв глаза, он вспомнил ее магическое обаяние, как он плакал, когда она пела со своим кузеном Томасом Уаттом. Тогда он еще не знал того, что сейчас знает не только он, но и вся Англия: что Его Светлость любил ее и добивался развода для того, чтобы жениться на ней. Но Жиль был одним из немногих простых людей, которые могли понять короля. Шелковые черные волосы и слегка раскосые глаза. Соловей!