Замок Саттон - Дина Лампитт

Впереди всех, конечно, был мастер самопродвижения — Томас Болейн, лорд Рочфорд. Напряженное выражение застыло на широком лице, а его большие темные глаза, так похожие на глаза кошки, которая и была сутью и поводом всех этих громких событий, смотрели задумчиво перед собой. Ричард в душе был доволен. Он надеялся, что через несколько минут надежды самодовольного дурака будут развеяны, а вместе с ними и надежды его дочери.

Справа от Болейна и абсолютно его игнорируя, сидел его родственник, герцог Норфолк. Он казался одним из немногих людей в этом зале, не испытывающих благоговейного страха от величия события, так как сидел, повернувшись спиной, нога на ногу, его лицо светилось улыбкой, когда он разговаривал в кругу своих клевретов. Один привлек особенное внимание Ричарда, потому что раньше его при дворе он не видел. Мужчина лет тридцати пяти с темными вьющимися волосами и необыкновенно яркими глазами, которые, казалось, сверкают, как кристаллы. Ричард заметил, как тот что-то шептал на ухо Норфолку, а затем, к его удивлению, оба посмотрели прямо на него. Не показывая удивления, Ричард поклонился им, они ответили, хотя никто из них не улыбнулся.

За столом свидетелей, прямо перед креслами, где придворные толпились подобно овцам, сидел Чарльз Брэндон, герцог Саффолкский и родственник короля. Бородатый и могущественный, он выглядел как затаившийся лев. Будучи человеком короля до последней капли крови, он несколько дней назад давал клятвенные показания о том, что утром после свадьбы Екатерины и принца Артура он самолично видел следы крови на простынях и, таким образом, Екатерина была женой принца во всех смыслах — факт, который королева столь же энергично и под присягой отвергала. «Что же было ложью?» — думал Ричард. Могла ли такая честная и набожная женщина, как королева, прибегнуть к обману для того, чтобы уберечь свою дочь от позора считаться незаконнорожденной? Или же удобно ошибалась память Брэндона? Или следы крови были от царапины? Или вызваны месячными Екатерины? Ричард готов был держать пари, что Брэндон — лжец. Он настолько зависел от короля, что готов был продать свою бабушку язычникам, чтобы вызволить патрона.

Вестон перевел взгляд на маркиза Экзетерского, который сидел на краешке стула в позе хищной птицы и занимался тем же самым, что и Ричард, осматривая всех присутствующих и, без сомнения, осуждающе взирая на поведение молодежи. Его черные глаза видели все, но лицо ничего не выдавало. Этот человек был истинным ночным стервятником!

Проследив за взглядом Экзетера, Ричард увидел Фрэнсиса.

«Боже, — подумал он, — этот мальчик, умирая, останется в долгу перед портным». Его сын стоял среди друзей в прекрасно сшитой изумрудно-зеленой парс с золотым шитьем.

«И все остальные не лучше, — думал Ричард, — как стая распустивших хвосты павлинов».

Однако он был вынужден признать, испытывая подобие гордости, что Фрэнсис выглядел самым красивым и элегантнее всех одетым. Ричард внимательно рассмотрел эту маленькую компанию. Явным лидером — как брат «света очей короля» — был Джордж Болейн. Он, казалось, застыл в напряжении, потому что, если вердикт вынесут не в пользу Анны, амбициям его семьи будет нанесен очень сильный удар.

«Хотя эти-то сумеют вползти снова, — размышлял Ричард. — Девушка совершенно необыкновенно держит короля в руках, словно какими-то неестественными силами».

Слева от Джорджа сидел его кузен Томас Уатт, а справа — другой кузен, Фрэнсис Брайан.

«Клан в полном сборе», — подумал Ричард с юмором. Но явная близость Фрэнсиса с ними заставляла его задуматься. Сам он уже забыл, как давно выучился никогда не вставать на сторону восходящей звезды, но ждать, пока та засверкает яркой кометой. Его отец, Эдмунд Вестон, расчетливо рискнул, приняв сторону Генри Тюдора против Ричарда III, и ему отплатилось сторицей. Но поддержать семейство Болейнов на данной стадии развития событий было необычайной глупостью. Они еще были очень далеки до выхода из своего леса.

Но его сын смеялся и шутил с ними, а кроме него еще молодой Уильям Бреретон, примерно на годок постарше Фрэнсиса, ведущий себя так, будто находится на маскараде, а не в суде. Ричард перевел взгляд на сэра Генри Норриса, который выглядел необычайно сурово: с каменным лицом он сидел отдельно от молодежи и смотрел прямо перед собой. Ричард отнес подавленное настроение Норриса за счет общей напряженной атмосферы и ни за что бы не догадался, что этот человек испытывал муки: одна его половина молилась о том, чтобы Кампеджио нашел доводы против короля и прекрасная дева из лесов Гевера никогда не смогла бы выйти замуж за Его Светлость; другая — проклинала свою ревность и желала, чтобы его господин, его король, который всегда был к нему необычайно добр, смог добиться своего.

Все присутствующие в зале встали, когда проковылял кардинал Кампеджио. Маленький итальянец с длинной белой гривой и столь же белой бородой, резко контрастирующими с ярко-красной сутаной, смотрелся как карикатура. Его хромота, вызванная подагрой, сделала смешной фигуру, которая должна была быть преисполнена величия. Ричард впервые подумал, а не была ли болезнь еще одной дипломатической уловкой для замедления судебных процедур — он был убежден, что необычайно медленное путешествие Кампеджио в Англию и последующие семь месяцев задержки судебного разбирательства полностью соответствовали плану, разработанному в Риме. Впрочем, взглянув на кардинала вблизи и увидев его распухшие суставы, покрасневшие веки и усталые глаза, он понял, что это не было игрой, просто настоящая болезнь хорошо вписалась в общий процесс затягивания процедуры. Было ли то полководческим ходом со стороны папы — прислать кардинала со столь тщедушным здоровьем?

Король, видимо, наблюдал за всем из дальнего конца зала, потому что, как только Кампеджио дошел до своего места, загремели фанфары и Гарри, вышагивая так, чтобы даже своей бодрой походкой подчеркнуть физическое убожество легата, пересек зал суда и занял свое место на возвышении. Еще не улеглась обычная сумятица, все рассаживались, но король, выглядящий более беспокойным, чем когда-либо на памяти Ричарда, уже махнул рукой в перстнях проктору[4], предлагая начинать.

Поднявшись, проктор произнес:

— Милорд легат, все показания по данному делу были заслушаны. Каково ваше решение?

Он сел на место, и в зале воцарилась мертвая тишина, пока кардинал с трудом выволакивал свое тело из кресла.

— Ваша Светлость, милорды, джентльмены, — сказал он на хорошем и размеренном английском, — сегодня в Риме начинаются каникулы, поэтому я не могу продолжать слушание. Я откладываю рассмотрение этого дела до первого октября. Спасибо. — И он упал назад в свое кресло при оглушающей тишине. Ричард Вестон просто не поверил тому, что только что услышал, и было совершенно очевидно, что вообще никто в этом переполненном зале ничему не поверил.