Замок Саттон - Дина Лампитт

А Анна думала: «Я буду изматывать короля, пока у меня хватит сил, и мое единственное оружие — это мое тело. Я почти повержена, хотя ни один из этих ухмыляющихся болванов не поверит в это. Я сейчас на вершине своей власти, и, тем не менее, не ближе ни на шаг к замужеству, чем была, когда он только влюбился в меня. Папа римский почти сокрушил меня. И какой у меня есть выбор? Быть всю жизнь любовницей? Или, еще хуже, быть брошенной, когда надоем? Как легко это может случиться. Но сейчас, мне кажется, моя первоначальная цель осуществлена. Я полностью отомстила за Гарри Перси и Анну Болейн, вернее, за бедные тени, которые когда-то были ими. Уолси повержен и дальше летит в пропасть, а король страдает от любви ко мне. Итак я здесь с намерением сделать то, чего никогда не собиралась делать — стать королевой Англии. И я не вижу ясного пути, который мог бы привести к этому. Я, как любимая птичка, попавшая в клетку по собственному желанию, единственный выход из которой заперт. Подумать только — все это началось с девичьего плана мести. Господи, что я сотворила!» Слезы были роскошью, которую Анна Болейн редко позволяла себе, но сейчас важность того, что предстояло ей, наряду с осознанием, что она зашла уже слишком далеко, чтобы что-то изменить, — все это вызвало слезы, которые потекли по ее щекам. Увидев, что Фрэнсис Вестон заметил это, она взяла себя в руки.

— Что с вами, юный Вестон? — спросила она, так как давно поняла, что лучшая защита — нападение. — Что с вашей помолвкой? Я слышала, что прошел уже год с тех пор, как вы виделись с невестой. А не вас ли я видела на днях развлекающимся с фрейлиной?

Фрэнсис смутился:

— Да… нет.

— Что же это означает?

— Я не видел Анну с лета прошлого года. Она болела, когда однажды я собирался навестить ее; а в другой раз я не мог выехать из-за ненастной погоды.

— Из-за ненастной погоды? — иронично повторила Анна, наивно округляя глаза.

— И к тому же я не развлекался с фрейлиной. Разговор шел о пари на одну охотничью собаку.

— А имя этой охотничей собаки уж не Фрэнсис ли Вестон?

— Конечно, нет, — сказал он, выражая справедливое негодование. — Я очень скучаю по Анне, и мы должны пожениться в мае следующего года.

— Поженитесь, — сказала Анна Болейн, и Фрэнсис почувствовал легкий вздох в ее голосе.

А далеко оттуда, в Вестморленде, Энн Пиккеринг тоже вздохнула. В Киллингтоне, ее поместном доме, было холоднее обычного. Дом располагался на открытом месте, не защищенном от ветров среди огромных озер и возвышающихся холмов. Но она предпочла зимовать здесь, так как ее Кумберлендское имение, унаследованное от матери, находилось в Морсби, а там свирепствовали жестокие ветры с Ирландского моря. Летом там хорошо ездить верхом, меряя версты по белому песку, полностью принадлежащему ей. Это было то райское место, куда она собиралась отправиться с Фрэнсисом после их свадьбы — если только ей удастся оторвать его от двора.

В теплое время года там было как в раю, но сейчас она вынуждена была запереть дом, оставив небольшое количество слуг для присмотра за замком в сильные холода. Но и в Киллингтоне тоже стоял ледяной холод, и после краткой трапезы в маленькой уединенной комнате с дворецким и двумя фрейлинами Энн рано пошла спать, отдав распоряжение, чтобы кто-нибудь из слуг ночевал в Большом зале и присматривал за камином. На Рождество она всегда устраивала званый обед для всех в поместье, и тогда все помещения должны были быть хорошо прогреты, чтобы было тепло и уютно. Она подумала, сможет ли она сохранить эту традицию после того, как выйдет замуж. Последнее время она много размышляла о своей будущей жизни вообще и о Фрэнсисе в частности. Разлука с ним в течение шестнадцати месяцев не способствовала ее душевному спокойствию. К несчастью, у нее была лихорадка, когда однажды Фрэнсис собирался приехать в Кумберленд, а то, что он не смог приехать во второй раз, сославшись на плохую погоду, она считала недостаточно убедительной отговоркой. А так как он сам не раз просил ее быть с ним всегда откровенной, она обо всем написала ему прямо. Прошло много времени, прежде чем пришел ответ, в котором он ей рассказал правду. Он настолько был вовлечен во всевозможные развлечения — игра в кости, в карты, в шары и теннис, — и везде были такие большие ставки, что не оставалось денег на отъезд от двора. Узнав об этом, она поняла, что этот красивый, добрый человек был еще и заядлым игроком. Она не сомневалась, что он любит ее. Его письма, пусть и редкие, всегда были исполнены нежности и уверений в любви. Однако мог ли такой человек, как он, оставаться преданным? Она вспомнила его страстные ухаживания и не сомневалась, что шестнадцать месяцев сохранять полное целомудрие невозможно. Жеребец, конечно, сыскал себе кобылку или двух! Как только пройдут холода и погода позволит отправиться в трудный путь, она уедет вместе со своей свадебной свитой. И тогда, мистер Вестон, остерегайтесь! Конечно, она — не придворная дама, но ей знакомы женские уловки.

Энн Пиккеринг улыбнулась, в то время как горничная помогла ей лечь в постель в холодный Рождественский сочельник, укрывая одеялом свою госпожу и по привычке целуя ее в лоб: с самого своего рождения Энн была сокровищем Пэгги. Она нагнулась, чтобы подкинуть поленья в большой камин, и сказала:

— Чему вы улыбаетесь, цыпочка?

— Завтра начнутся двенадцать дней нашего веселья. А когда все это закончится, единственное, что останется нам делать, — это ждать. И однажды, ты знаешь, Пэг, как это бывает, мы услышим, как с весной земля просыпается.

— Услышим это? Ну, мы не можем услышать это.

— Нет, сможем. Это — как шепот, пробуждающий цветы среди холмов и долин. А потом, когда подует ветер, можно ощущать этот запах, от которого бросает в жар. У тебя, Пэг, никогда не было такого чувства, что кровь играет в твоих жилах?

— Да, конечно, когда я была молода. Хорошо, что скоро вы выйдете замуж, потому что только мужчина может вылечить от этого волнения.

— Да, — сказала Энн, — и самый красивый мужчина в Англии принадлежит мне.

— О, он прекрасно успокоит вас, — сказала Пэг, неслышно выходя из комнаты.

Прошло Рождество; закончились игры и маскарады Двенадцати ночей, и пировавшие придворные разошлись по своим спальням. Обычное оживление во дворце в Гринвиче уже стихало утром 7 января 1530 года, когда на пути туда можно было увидеть странную фигуру Захария Говарда, сидящего в каюте своей яхты в отделанном мехом плаще, защищавшем его от метели, обрушивающейся в темные воды Темзы. На голове у него была меховая шляпа, которую он купил на торговом судне Ричарда Вестона, пришедшем из дикой заморской страны. Чтобы согреть ноги, он поверх штанов надел пару темно-красных чулок. Завершая этот причудливый портрет, скажем, что кроме перчаток у него еще была женская меховая муфта. Как светский человек, доктор Захарий был предметом постоянных шуток при дворе. Но он скорее забавлялся этим, зная, что его закрученный, как водоворот, плащ и весь эксцентричный внешний вид способствуют его репутации тайновидца и астролога.